— Хитрый засранец, так вот зачем ты это затеял…
— Может быть…
Гилберт куснул мочку ее уха, опаляя горячим дыханием кожу, поцеловал шею. Эржебет откинулась на спинку кресла, чуть склонила голову, отдаваясь его поцелуям. По телу разлилась приятная истома, дурман затопил сознание.
Часто в последние дни Эржебет с отстраненным удивлением думала, как же чутко она реагирует на любые, даже самые невинные прикосновения Гилберта. Объятие, пожатие руки… А каждый его поцелуй отдавался в теле яркой вспышкой.
Эржебет смущалась, пыталась скрыть свою неловкость за язвительностью, вместо рвущихся с губ нежных слов говорила гадости. Вчера она еще и решила доказать, что тоже может заставить Гилберта трепетать, неловко краснеть. И у нее получилось. Эржебет сама не ожидала от себя такой раскованности и дерзости. Но рядом с Гилбертом с ней действительно происходили странные вещи. Всегда. Еще с их первой встречи. Еще тогда в Эржебет что-то необратимо изменилось.
Ей доставляло удовольствие соблазнять Гилберта, видеть, как он изнемогает от желания. Играть с ним было так приятно. Но игра с огнем всегда опасна. В итоге Эржебет опять поглотило неудержимое пламя, в тот день они так и не выбрались из спальни.
Эржебет изумляла неугасимая страсть Гилберта, его почти животная потребность в плотском наслаждении. Он всегда припадал к Эржебет, словно терзаемый жаждой путник к оазису в пустыне, и выпивал ее до капли. Но она была рада этому, ощущала себя не опустошенной, а наоборот полной до краев. Она сама была такой же жадной, как и он, требовала от него огня больше и больше, все, что он может дать. За все те годы, что они были вдали друг от друга, за все те годы, что притворялись друзьями. Она стремилась наверстать упущенное время. Любить… Вот только любить ли?
Эржебет старалась об этом не думать, в какой-то момент отбросила рассудительность, не пытаясь понять, что происходит между ней и Гилбертом. Она жила настоящим, не беспокоясь о будущем. Ее поглотило наваждение, бесконечный сон, который был гораздо ярче и живее всей ее предыдущей жизни. Гилберт тоже, казалось, наслаждался моментом, проводя с Эржебет все свое время. Он не говорил о чувствах, не спрашивал ее, зато часто напоминал о ее обещании. Эржебет ощущала себя пленницей, пыталась то и дело уколоть Гилберта, однако ночью опять жадно целовала его. В момент наивысшего наслаждения Эржебет казалось, что ей вот-вот откроется некая истина, сокровенная тайна их притяжения друг к другу. Но эйфория проходила, маски возвращались на место, они оба продолжали свою странную игру под названием «это не любовь».
Вот и сейчас шелк скользил с плеч Эржебет, Гилберт покрывал поцелуями ее белую кожу. Эржебет судорожно вздыхала, тихонько постанывала.
«Сильнее… Сильнее… Как же хорошо. Я люб…»
Резкий стук в дверь ворвался в сладостную грезу. Эржебет не смогла сдержать раздосадованного шипения, Гилберт выругался сквозь зубы.
— Кто там?! — раздраженно выкрикнул он.
— Господин Пруссия, вы приказывали напомнить о сегодняшнем заседании Совета Министров, — донесся из-за двери робкий голос слуги.
— Ах ты черт, совсем из головы вылетело.
Гилберт резко встал, Эржебет обернулась к нему, стараясь выглядеть не слишком разочарованной.
— Дела? — с нарочитой небрежностью спросила она.
— Политика, чтоб ее. Сегодня важное заседание, поэтому придется идти и выслушивать всех этих напыщенных идиотов, иначе Фриц с меня шкуру спустит.
«Политика… Ну да, всю эту неделю Гил был со мной, так что наверняка накопилась уйма государственных дел. Какой он все-таки легкомысленный иногда, забывает о долге. Долге… Государственные дела…», — последние слова эхом разнеслись в голове Эржебет, она вдруг с кристальной ясностью осознала, что за все это время ни разу не вспомнила о своих многочисленных обязанностях.
Гилберт поглотил все ее мысли.
«Это не он легкомысленный, а я! О Боже! Меня не было целую неделю! Моя страна… Мне ведь надо за стольким следить. Я взяла и исчезла. Никому не сказала, куда ухожу! Родерих, мои вельможи, Аличе, они ведь все волнуются…»
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Эржебет охватила паника. Гилберт мгновенно ощутил перемену в ее настроении, но истолковал по-своему.
— Не скучай, Лизхен. Я скоро вернусь. Всего лишь съезжу в королевскую резиденцию в Потсдам и к вечеру уже буду дома. — Он ласково чмокнул Эржебет в макушку, потрепал по щеке.
«Дома… Но ведь это не мой дом!»
Гилберт оделся, стремительно вышел из комнаты, хлопнув дверью. Мгновение Эржебет смотрела ему вслед, а затем медленно развернулась и заглянула в зеркало. Оттуда на нее потерянным взглядом уставилась растрепанная девушка, на шее и на оголенном плече которой виднелись яркие следы от поцелуев. Эржебет подняла дрожащую руку, прикоснулась к одному из розовых пятен, пощупала, словно не веря. Она не узнавала себя, не понимала, как она могла вот так легко забыть о своем долге страны. Эржебет вдруг стало страшно. Ее захватило одно желание: как можно скорее вернуться в свою привычную жизнь.
«Наваждение! Все это наваждение!»
Эржебет вскочила с кресла, путаясь в складках халата, бросилась к шкафу в дальнем углу комнаты: здесь была разложена одежда, которую подарил ей Гилберт. Рубашки, штаны, камзолы, простые платья, без лишних украшений — все, как она любила. И даже парадный мундир знаменитых черных гусар, который Эржебет в свое время сильно приглянулся. Она мельком упомянула об этом, а через пару дней, проснувшись, нашла на прикроватном столике новенький мундир, сшитый точно по ее фигуре, а Гилберт старательно делал вид, что он тут не причем.
«Подарок. Сколько Гил мне всего подарил за эти дни, всегда точно угадывая то, что мне хочется. А как он смотрел на меня, когда я примеряла этот мундир!»
Эржебет чертыхнулась, специально выбрала из вещей самый скромный камзол и, переодевшись, пулей вылетела из комнаты. Ее никто не задерживал, слуги лишь почтительно кланялись, приветствуя любовницу своего господина.
«Любовница».
Эржебет передернуло.
«Любимая».
Она остановилась, замерла в нерешительности.
«Любовница… Любимая… Так кто же я для него? Почему я убегаю, не узнав?»
Мысли путались, сердце бешено колотилось.
«Я должна уехать, должна вернуться. Я ведь фактически бросила свои земли. Так безответственно… И все из-за него! Из-за Гила! Это он виноват! Да что же такое он сделал со мной? Словно какая-то магия!»
Эржебет вспыхнула, в ярости сжала кулаки и решительно зашагала вперед. Она добралась до конюшни и оседлала белоснежного жеребца, подаренного Гилбертом. Вспомнив об этом, Эржебет собралась было выбрать другую лошадь, в ней вскипела гордость.
«Я не буду принимать его подачки! Я не любовница!»
Но все же этот конь был очень быстрым, точно ветер. Эржебет не смогла отказаться от такого замечательного скакуна и все-таки взобралась ему на спину, а через секунду он уже нес ее прочь от дворца, прочь из Берлина. Прочь от Гилберта.
Эржебет без остановок скакала вперед, нещадно погоняя коня. Ветер хлестал ей в лицо, разгоняя остатки тумана, затопившего разум. Эржебет старалась не думать ни о чем, отбросить все сумбурные мысли, спутавшиеся в тугой клубок, который она сейчас была не в силах размотать. Потом, потом, все потом, а пока надо было добраться до границ владений Родериха, где Гилберт уже не сможет ее достать…
Когда Эржебет въехала во двор австрийского особняка, она едва не падала с седла от усталости, а бока тяжело дышащего коня лоснились от пота. Эржебет бросила поводья подбежавшему слуге, приказала как следует позаботиться о жеребце, а сама направилась в дом. Она поспешила пройти в свою комнату, очень надеясь, что Родерих в отъезде и не придется немедленно держать перед ним ответ за долгое отсутствие без предупреждения. Эржебет была не в состоянии сейчас придумать убедительную ложь, а правда была слишком позорной.
Эржебет тяжело опустилась на диван, закрыла лицо руками.
Через несколько минут раздался вежливый стук в дверь — не нужно быть ясновидящей, чтобы догадаться, кто это.
