Пару минут он расточал корявые комплименты, достаточно вежливо намекая, что не прочь более тесно познакомиться с девушкой. Тетя Роза, заметив, что Пелевин нехорошо щурит глаз и потихоньку разминает кулаки, еще раз шарахнула родственника по лбу. Моня ойкнул, вжал голову в плечи и смиренно скукожился, виновато поглядывая на тетку наивными васильковыми глазками. Хозяйка окинула присмиревшую компанию подозрительным взглядом и стальным голосом настоятельно порекомендовала мужчинам покинуть кухню, заняться чем-нибудь полезным и до ужина на глаза не показываться. Мужчины сочли за благо разгневанной хозяйке кухни (да и всей фактории тоже) не перечить и потихоньку смылись во двор.
Выяснив у Изи, что Моня по жизни мужик не злобный и с руками, растущими из нужного места, Алексей, выцыганил у Коули инструменты и на пару с Пельзельманом до вечера успел не только привести в порядок колеса, но и навесить тент на фургон. Когда же Изя возмущенно завопил, что тент брезентовый, да еще и армейского образца, а следовательно, краденый, то есть немалые неприятности при встрече с английским патрулем гарантированы, траппер отмахнулся, мол, он его в карты у кафров выиграл, а где те негры сперли тот брезент, его мало волнует, точнее, не волнует вовсе.
За беззлобной руганью и рутинными заботами незаметно наступил вечер. Решив не париться в духоте блокгауза, все обитатели и постояльцы фактории мирно поужинали на веранде. Несомненным фаворитом вечерней трапезы являлся торт, огромный и вскуснющий даже на вид. Дольше всех крепилась Полина, но и та, видя, с какой быстротой все остальные, включая кошку и собаку, поглощают угощение, отрезала себе небольшой кусочек. Спустя пару минут она, наплевав на свои диетические принципы и стойко игнорируя насмешливые взгляды Пелевина, распихала мужиков локтями и, откромсав изрядный кус, вгрызлась в угощение.
– Алекс! Отдай кусок до собаки и лови ушами моих слов! – сыто икнул Изя, медленно переползая из-за стола в кресло-качалку. – До того, как ты таки немножко лопнешь, есть причин успеть сказать пару слов за то, шо творится в мире, шобы твой друг не остался без гешефта!
– Да что там может твориться в том мире? – лениво пожал плечами траппер. – Все как всегда. Война творится, и ничего нового.
– Ле-е-еш! – умильным голоском протянула Полина. – Ну, расскажи, а? Нам в те края не сегодня завтра ехать, а я и не знаю толком ничего.
– Добро, – Алексей, раскурив трубку, выдохнул сизое облако. – Как всем, надеюсь, известно, начали заварушку буры, и действовали они поначалу достаточно споро. Не успели англичане и глазом моргнуть, как буры, после истечения срока своего ультиматума, набежали под Кимберли, Ледисмит и Мафекинг и осадили эти городишки. Правда, зачем они там везде табором встали, я в толк не возьму. И в Кимберли, и в Ледисмите мне бывать довелось, так я доброго слова про них как про крепости не скажу, да и Мафекинг вряд ли лучше. Так что, по-моему, осада там не нужна. Прихлопнуть гарнизоны разом, и всех делов. Пока имперцы хлопали ушами, бюргеры надавали им изрядных тумаков под Коленсо, Магесфонтейном, Моддер-Ривер, в общем, везде. Где встречали, там и били. Королеве Виктории такой афронт пришелся не по нраву, Буллера она поставила пехотой командовать, а на роль главнокомандующего выдвинула сэра Робертса. Тут вроде дела у англичан в гору пошли.
Генерал Френч, сам-третий с Робертсом и Китчнером, набрал почти тридцать тысяч солдат и выставил старика Кронье из-под Кимберли. Тот, правда, сумел ускользнуть, но не совсем удачно. Под Паардебергом Френч вцепился ему в хвост и удерживал буров на месте, пока не подтянулись Робертс, Колвил, Таккер и вся компания. Англичане, хоть и с трудом, но заняли Якобсвиль и Паардеберг и замкнули буров в кольцо. Неделю буры и британцы рвали друг друга в клочья, даже если только газетам верить, народу и с той, и с другой стороны изрядно положили, кровищи чуть не по колено, трупы горами… Жуть.
Траппер явственно передернул плечами, собираясь с мыслями, сделал пару молчаливых затяжек, выдохнул дым и продолжил:
– Что и как там на самом деле было, ведает только Всевышний, так как репортеры о том ни полслова. Знаю только, что буры каким-то чудом сумели прорвать блокаду. Не все, но тыщи три, оставив клочки шкуры на британских штыках, растворились в горах. Еще тысячи полторы бюргеров и одиннадцать сотен фрилендеров попали в плен. Ходят слухи, мол, Кронье, желая всех спасти, хотел капитулировать, да как-то не успел – погиб смертью храбрых. Пленные даже труп дяди Пита показали. Но вот что интересно: продырявили Кронье в пяти местах, но дыры не от английских «ли-метфордов», а маузеровские, и все почему-то в спину.
– Я вас умоляю, Алекс, не надо громких слов за жуткие жертвы! – перебивая рассказчика, неожиданно пробасил Моня. – Тем же ж газетам никто давно не верит даже на немножко, я уж не имею слов за ломаный шекель! Там же ж есть не статей, а сплошных гешефтов! Меняют слова на шекели и обратно, и никак иначе! Те пейсатели увидят шляпу с дыркой, шо добрые люди выбросили до помойки, и таки скажут, шо здесь был бой! А шобы редактор заплатил побольше, напишут картину маслом так, шо Напольен будет иметь желанье до удавки! Я вам скажу умных мыслей, но ви таки не обижайтесь!..
Пельзельман с одухотворенным видом приготовился одарить ближних мудростью, но увидев, как тетя Роза вытащила из-под передника давешний половник, тихо ойкнул и, спрятавшись за разом побледневшего Изю, умолк. Досмотрев пантомиму до конца, Алексей коротко хмыкнул и продолжил:
– Френч решил, что он в тех краях самый умный и сильный, и пока дядюшка Робертс раздумывал, идти ему на Блумфонтейн или не стоит, собрал свою конную пехоту и рванул следом за отступающими. Гнался он резво, аж до Тугелы. А у речки нашла коса на камень. Буры зажали его с двух сторон и стали лупить, как суровый учитель нерадивого ученика. После трех дней такой катавасии Френч уже стал задумываться, как ему поднять свои войска в очередную атаку, так, чтобы солдаты не подняли на штыки его, как вдруг оказалось, что атаковать-то и некого… И пока англичане штыками ощупывали округу, бюргеры лихим кавалерийским наскоком взяли Эксетер. Второй раз за войну, надо сказать. Зачем им нужен тот городишко, ни Робертс, ни Френч так и не поняли, но войска от Блумфонтейна развернули, а ведь англичанам миль двадцать до столицы оставалось…
– Странно как-то буры воюют, – недоуменно протянула Полина, прожевав очередной кусок. – То туда бегают, то сюда…
– Правильно они воюют, – усмехнулся Пелевин. – Местность там сухая, почти безводная. У Робертса обоз почти в семь сотен вагонов да орудий под сотню, вот и представь, как его армия с таким хвостом по саванне будет без воды мотыляться… Так и с Эксетером вышло. Пока Робертс до того городишки доковылял, буров уже и след простыл. И, насколько я понимаю, пока англичане с ними в догонялки играли, буры все самое ценное, в том числе и продукты, из Блумфонтейна вывезли. А теперь англичанам нужно то ли назад идти Блумфонтейн занимать, то ли под Ледисмит, то ли под Мафекинг… Но под Мафекинг вряд ли. Там гарнизоном полковник Баден-Пауэл заведует и бурам вряд ли чего обломится. Так что, скорее всего, он или по ранешним планам действовать будет, или Ледисмит из блокады вызволять отправится. В любом случае, времени он много потерял, а время на войне дороже денег, да и тех немало уходит. Газеты пишут, что день войны казне чуть не в миллион фунтов золотом обходится.
– И шо себе думают Пауль Крюгер и королева Виктория? – озабоченно почесал затылок Коули. – Шобы я так жил! Там таки можно сделать немножко неплохих гешефтов! На месте дяди Крюгера…
– А вот оказаться на месте Крюгера я бы тебе не советовал, – хмуро хмыкнул Пелевин. – Убили, значит, Фердинанда-то, тьфу ты, дядю Пауля нашего. Англичане как могут от того убийства открещиваются, но щелкоперы по всему миру на империю прямо указывают. И сдается мне, что в этот раз правду говорят, столько народа зараз дружно врать не будет.
– А-а-азохе-е-н вей… – растерянно охнул Коули и, о чем-то задумавшись, надолго замолчал.
На веранде воцарилась тишина, прерываемая лишь тихим треском искр от костра, запаленного Моней. Неугомонный племянник основательной тетки, опасаясь прерывать общее задумчивое молчание, некоторое время посидел неподвижно, после чего, озаренный какой-то мыслью, скрылся в глубине дома. Во двор он вернулся, вооружившись старенькой шестиструнной гитарой. Поджав ноги на турецкий манер, Моня уселся у костра и резво пробежался по струнам. Пелевин, морщась от фальшивого звучания, некоторое время терпел это издевательство над музыкой и слухом, потом вынул гитару из рук Пельзельмана, и двор наполнился звонким, печальным перебором.
Жизнь у каждого своя, кто же спорит,Не для каждой и сожгут город Трою,Из-за каждой в петлю лезть, не найдешь веревку,Просто голову снять с плеч, вот надеть – неловко.
Вслушиваясь в тихий, мелодичный напев, тетя Роза осторожно промокала глаза краешком фартука, Полина не сводила восхищенного взгляда с Пелевина. Тот, не замечая ни затаившей дыхание девушки, ни задумчиво-грустного приятеля, продолжал выводить, уставившись невидящим взором сквозь пламя костра.
