Мазь рилиндара одуряюще пахла, и казалось, что они все втроем плывут по морю трав. Грэйн полулежала на тюфячке, опершись на локоть, и смотрела на все лечебные манипуляции Джэйффа снизу вверх, сквозь полуприкрытые отяжелевшие веки.
«И ведь сама не сознает, какая она вся «зовущая», – думала Джона. – Грэйн делает это совершенно неосознанно, без всякой задней мысли маня к себе мужчину».
Другой бы уже не устоял пред таким отчетливым «зовом», но в последнем воине легендарной «Рилинды» леди Янамари была уверена. Он не даст себя обмануть видимости, он, скорее всего, уже догадался кое о чем.
«Если ты не сгинул в морской пучине, Нимрэйд, то тебе очень не повезло, так и знай! Потому что, когда Джэйфф Элир узнает, кто так искалечил эрну Кэдвен… А он узнает! Так что лучше бы тебя уже начали жрать рыбы и крабы!»
– А в каком ты чине, хёлаэнайя? – серьезно так спросил вдруг рилиндар.
«Ты – лучший из мужчин, Джэйфф Элир! Ты уже понял, в чем на самом деле нуждается наша Грэйн».
От гордости за сородича на глазах выступили слезы, и Джона отвернулась. Вроде бы соринку задуло. Соринку и более ничего.
– Прапорщик 12-го полка вспомогательных войск Его Священной Особы Вилдайра Эмриса эрн-Кэдвен Грэйн, – по всей форме чеканно представилась Грэйн и добавила не без явной гордости: – С недавних пор – владетельница Кэдвен. Если вернусь, конечно.
Здесь, в темной пещере посреди негостеприимного шурианского острова, так странно звучало это – Кэдвен! Словно набатный зов, словно удар мечом о щит – Кэдвен! Кэдвен – пик сражения, Кэдвен трех старых яблонь и серых камней, Кэдвен вереска и болотной ряски, далекий, такой бесконечно далекий… Боевой клич предков – Кэдвен! И если выкрикнуть сейчас это ролфийское имя, чем ответит эхо скал Шанты? Промолчит – или отзовется грохотом далекого обвала, словно отголоском давних залпов корабельных орудий?
– Мой отец, – вспомнила Грэйн, все еще вслушиваясь в это неслучившееся эхо. – Ты что-то говорил о нем там, на тропе. Надеюсь… когти Локки, между вами же нет какой-нибудь кровной мести? Или есть?
Конечно, если что-то такое действительно было, они бы сейчас так не разговаривали, и уж тем более бывший рилиндар не стал бы тратить время, силы и загадочное снадобье на ролфийскую ногу… но кто его знает? Может, у них принято так – сперва вылечить, а потом уж убивать. Впрочем, Грэйн не привыкать отвечать за имя отца и его деяния. И чтоб шуриа не подумал вдруг, будто она боится, эрна Кэдвен пояснила:
– На тот случай, если есть, – я старшая дочь и наследница, и я принимаю его долги. Владетельная эрна равна мужчинам и в Круге Чести тоже, так что отомстить можешь мне. По законам Ролэнси это допустимо и достойно, и бесчестия в том не будет.
Но шуриа отрицательно помотал головой:
– Нет, хёлаэнайя. Твой отец был хорошим воином, хоть он и ролфи. Среди вас такие тоже встречаются.
Он даже отвлекся на миг и задумчиво посмотрел вверх, и змеиный взгляд подернулся дымкой воспоминаний. Рук рилиндар, впрочем, с ее лодыжки не убрал, но Грэйн сейчас было не до того.
– Хорошшший у него был корабль. Если бы у меня был такой, я бы тоже не дал его убить.
«Верность Морайг» звался фрегат хёлаэнайев, и дух его был крылат, точно альбатрос. Говорят, огромные птицы, впервые соскользнув со скалистого уступа и по-настоящему расправив крылья, несколько лет так ни разу и не приземляются, едят и даже спят в полете. Фрегату капитана Кэдвена не нравилось бросать якорь и приближаться к берегу, он жаждал одного лишь полета над волнами и соленого холодного ветра в парусах. Джэйффу даже снился потом этот гордый красавец. Шуриа обречены долго-долго помнить не только людей, но и вещи, их духи навеки отпечатываются в душах детей Шиларджи. И если человек может влюбиться в один-единственный корабль, то для бывшего рилиндара «Верность Морайг» стала неразделенной любовью. И тут появилась дочка Кэдвена… Шутка Сизой луны, не иначе.
«Ох!» – у эрны Кэдвен привычно кольнуло в груди давним, еще детским, восторгом и чуточку обидой. Отцовский фрегат на рейде, словно чайка, сложившая крылья и спящая на волнах… отцовский, но никогда, никогда нога его дочери не ступала на выскобленные добела доски его палубы. Отчего она не родилась сыном капитана Сэйварда?! Тогда хотя бы в детстве, хотя бы разок, но…
– Самый лучший! – жарко воскликнула Грэйн. – «Верность Морайг»… Я помню, я видела его… в порту, перед тем рейсом. Конечно, с берега. Женщине, даже такой маленькой, какой была я, не место на палубе боевого корабля. Это приносит несчастья, ведь Морайг так ревнива… – Она вздохнула: – О, как я жалела тогда, что не родилась мужчиной!
«О да, и Морайг не вытолкнула бы меня из своей ладьи, и сейчас я уже искала бы след Оддэйновой Своры, чтоб там, на другой стороне, встретить отца, и…» – сумрачно подумала эрна Кэдвен и пробормотала:
– И теперь иногда жалею тоже.
Разве есть более благодарная тема для шуточек, чем бесплодные сожаления девицы о том, что боги ошиблись, выбирая, кем ей родиться? Грэйн отлично знала, какой шквал насмешек можно вызвать одной лишь этой фразой, и, в общем-то, была к этому готова. Наверное. А может, и нет. Но рилиндар на эту тему шутить отчего-то не стал. И тогда она рискнула продолжить расспросы.
– Так ты его знал, моего отца? Раз помнишь даже его имя, наверное, знал. Пожалуй, даже больше, чем я?
Не из праздного любопытства спрашивала. Ведь так и есть: Сэйвард был почти божеством для старшей дочери, для нее, видевшей его за всю жизнь от силы раз десять… а потом долгие годы платившей по его счетам. А кто же он был на самом-то деле? Какой он был? Мать не рассказывала, а память самой Грэйн хранила воспоминания короткие и яркие, словно вспышки: вот он входит, отряхивая мокрый снег с мундира, смеется и звенит палашом, и в сонном имении сразу же становится тесно и жарко, и пахнет морем и порохом, дальними странами и победоносными битвами… Вот захлопывается дверь, и сразу же все пустеет, и только застарелый запах табака, и забытая на столе в кабинете карта, и огромный тяжелый глобус на полу. И тогда можно на цыпочках пробраться в темный кабинет и, холодея от святотатства, встать на носочки и самыми кончиками пальцев дотянуться до потертых ножен висящей над камином сабли. А если повезет – то и до эфеса.
Кто он был? Мать – она не знает и сама, да никогда и не стремилась узнать, Конри… тот знает, но не ответит. Майор Фрэнген сказал: «Честный глупец», а судьи в трибунале – «предатель»… Так, может быть, хоть этот… Враг?.. Или все-таки не враг?.. Может, хоть он расскажет?
Воспоминания Джэйффа Элира никогда не тускнели и не превращались из ярких многоцветных гобеленов в серую ветошь. Не нужно даже глаза закрывать, чтобы снова увидеть тот весенний день…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
