В Министерство финансов не поехал. Как представил себе снова эти понимающие рожи, хитрый оскал и согнутые спины младших чиновников, в глазах от ярости потемнело. Попросил Асташева документы забрать. В конце концов это же он всех на организацию банка сагитировал. Ну и не затруднит же его еще и пару лишних листов бумаги там же прихватить – дозволение на открытие железоделательного завода и на разработку Апмалыкского железорудного месторождения.
В Ранибом, как Ораниенбаум называли коренные петербуржцы, вместо себя послать было некого. Дагмара изъявила желание видеть именно меня.
Паровоз резво тянул всего пару вагонов. Это летом здесь будет аншлаг, билеты станут заказывать дня за три, а составы вырастут раз в десять. Из жаркого, душного Петербурга обыватели потянутся на дачи к берегам прохладного моря. А сейчас, зимой, кроме двух гвардейских офицеров, возвращающихся из столицы к месту службы, и меня в салоне состава, никого больше не было.
Тридцать верст за полтора часа. И то ли кирпичи в тот раз раскалили перед закладкой в купе как следует, то ли оттепель свою лепту внесла, только, шагнув на высоченный перрон ранибомского вокзала, я даже пальто не стал застегивать. Так и к лихачу в пролетку уселся, понадеявшись, что легкий морозец не больше пяти или шести градусов не успеет выстудить вагонное тепло. Лучше бы пешком пошел. До обеда еще оставалось полно времени, а расстояние от вокзала, через мостик и мимо искусственного водопада, до охраняемых солдатами ворот в Нижний сад оказалось смешное.
Предъявил приглашение унтер-офицеру. Тот шлагбаум поднял, а провожатого не дал. Указал только направление на почему-то китайский павильон, торчащий над старыми липами. Я решил, это хороший знак. Раньше-то за мной в царских дворцах постоянно кто-то был приставлен присматривать.
Дорожки, ведущей прямо к дворцу, когда-то давно, как утверждал Герочка, принадлежавшему светлейшему князю Меншикову, я не нашел. Шел себе беззаботно вдоль ограды и причудливо выстриженных, запорошенных снегом кустов, выискивая поворот налево. И метров через сто или сто пятьдесят, едва дойдя до регулярного сада во французском стиле, подвергся нападению неизвестных злоумышленников.
Снежок попал в плечо. Незнакомая, раскрасневшаяся на холоде девчушка взвизгнула и скрылась в лабиринтах живой изгороди. Однако стоило мне отряхнуть снег с погона, как сзади показалась целая банда таких же барышень. Большинство снарядов пролетели мимо, но парочка все-таки разбились о спину и бедро.
– Что же вы, Герман! – хватая воздух ртом, проговорил по-французски, пробегая мимо, великий князь Владимир Александрович. – В атаку!
Я не стал спорить. Время у меня было, почему бы не развлечь скучающих, как я решил, фрейлин?
Тонкие перчатки сразу промокли. Парадные башмаки на тонкой подошве так и норовили уронить меня на скользких дорожках. С непривычки у меня быстро сбилось дыхание, и вскоре я уже так же пыхтел и задыхался, как младший брат наследника. Но было необычайно легко и весело. Коварные девушки устраивали засады по всем правилам: разделялись на несколько отрядов, нападали одновременно с двух сторон. Наша с Владимиром верхняя одежда вскоре оказалась полностью покрыта липким снегом.
Я забежал за плотную – таких в Сибири не бывает – елочку и присел, чтобы приготовить несколько снежков. Ну и дух перевести заодно. И тут же увидел крадущуюся вдоль аллеи барышню. Ту самую, что первой на меня напала. Замер, приподнимаясь с колена. Она была одна, без поддержки подруг, и, похоже, не догадывалась о моем присутствии.
Но и нападать со спины мне показалось нечестным. Или, быть может, хотелось разглядеть наконец ее лицо.
– Вот вы и попались, мадемуазель! – воскликнул я, когда между нами осталось не более трех шагов.
Она резко обернулась и вскинула на меня, как мне показалось, огромные карие глаза. Улыбнулась. Всего секунду колебалась, дожидаясь, что я кину в нее снегом, а потом легко подошла и забрала один из моих снарядов. Слишком большой, впрочем, для ее маленьких ладоней.
– Вы настоящий рыцарь, сударь. – Ее французский звучал как-то странно. Без яркого акцента – избави боже, столичные аристократы не могли себе этого позволить, – а чудно как-то, иначе.
– К вашим услугам, прекрасная разбойница, – поклонился я, чувствуя, как бешено колотится сердце.
– Почему же вы не кинули? Вы ведь с Валёдей и так проигрываете эту битву.
Вот снова! Она снова странно переиначила имя царевича.
– Это судьба, мадемуазель. Рыцари всегда проигрывают прекрасным воительницам. В этом нет ничего необычного.
– Значит ли это, что вы просите у меня пощады и сдаетесь на милость победителя?
– Вне всяких сомнений, моя госпожа.
– Вы ведь немец? Мне верно сказали?
Отчего-то мне стало неуютно после этого вопроса. Какая-то мысль крутилась в голове, а поймать ее никак не удавалось. Какая-то неприятная, неудобная мыслишка.
– Верно, мадемуазель.
– Отчего-то победа над немцем ничуть не более приятна, чем над русским, – разочарованно выговорила незнакомка.
– Быть может, сударыня, – решился сумничать я, – это оттого, что в империи очень трудно не стать ее частью? Мои предки прибыли в Россию сотню лет назад, но уже прадед стал считать себя таким же русским, как и все вокруг.
– Вы полагаете, месье? Впрочем – пожалуй. Это бы все объяснило.
– Что-то, о чем я не знаю, прекрасная победительница?
– Ну конечно, – бросив снежок и сложив озябшие руки на животе, менторским тоном заявила семнадцатилетняя девчушка с огромными карими глазами. – Вы же не Господь, чтобы знать все.
Где-то я читал, что пухлая нижняя губа говорит о чувственности человека. И наоборот, более крупная верхняя – о преобладании рассудка. У моей незнакомки обе губки были одинаковы. И лоб, как бы она его ни маскировала прическами, высок. Упрямый подбородок и высокие, целеустремленные, «гасконские», раскрашенные морозцем в цвета здоровья скулы. Она вся была какая-то… настоящая, энергичная, как сама жизнь. Легко было бы представить эту девушку и на коне – впереди скифской орды или королевской охоты, и на палубе пиратской шхуны. На великосветском балу, у плиты в хрущевке, за рулем «порше» или в палатке альпинистов – я мог представить ее где угодно, и везде она смотрелась бы совершенно естественно.
– Пойдемте уже, – всплеснула руками незнакомка. – Не стоит нам так стоять.
– Позволите предложить вам руку, сударыня?
– Хорошо-хорошо. Только идемте. Туда.
Девушка сунула кулачок в укромный теплый уголок моего локтя и тут же потянула к очищенному от снега обширному пространству со статуями по периметру у подножия замысловатой лестницы на верхнюю площадку.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
