Апухтин прятался за Волкова, как за каменную стену. Он имел, по-видимому, инструкцию при малейшем покушении на свою особу звонить в Пронск.
- Быстро вас информировали! - Анна не пыталась скрыть раздражения. - До каких пор можно его терпеть? Принимать решение без вас не будем, но и терпеть дольше...
- Повремените, Анна Андреевна! - закричал Волков. - Все в свое время. Дайте еще полгодика сроку. Я подброшу техники...
- Да уж куда подбрасывать? - возразила Анна. - Всего хватает. Кроме ума и способностей...
Но Волков все-таки отбил Апухтина, он защищал его с удивительным постоянством.
Однако даже те - не такие уж большие - перестановки людей, какие произошли в районе, дали повод к разговорам о том, что Гончарова не щадит кадры. Особенно волновались те, кто чувствовал себя не на месте. В область посыпались жалобы, и Анна с некоторым беспокойством ждала вызова в Пронск.
XLVI
Лукин, райкомовский шофер, сам предложил Анне ехать в Пронск не поездом, а машиной. Она складывала еще бумаги, когда он зашел в кабинет.
- Звали, Анна Андреевна?
- Хочу попасть к ночному поезду, Лукин. Успеем?
- В Пронск?
- Вызывают.
- А зачем поездом? Только время терять. Иван Степанович всегда машиной до самого Пронска...
Для Анны машина еще не стала неотъемлемым спутником ее жизни, как-то неудобно ради собственного удобства гнать машину в Пронск, но для Лукина это обычное дело.
- А когда же тогда выезжать?
- Вам ко скольким?
- К десяти.
- Часиков в пять, полпятого, точно будете к девяти.
- Устанете вы, Лукин...
- Мне не привыкать!
Анна плохо спала ночь - все боялась проспать. За окном только залиловело, как она встала, умылась, принарядилась, все-таки впервые ехала в обком отчитываться за весь район.
Когда выглянула в окно, машина уже стояла у крыльца, она и не заметила, как Лукин подъехал.
Выбежала на крыльцо:
- Я сейчас, Лукин...
Вернулась, надела пальто, взяла папку со всеми сводка ми по району, обошла детей, поправила на них одеяла. Не любила расставаться с детьми, но постоянно оставляла их одних - такая уж сложилась у нее судьба.
- Не опоздаем?
- Что вы, Анна Андреевна!
Небо голубело на глазах; только выехали за город, оно сразу высветилось, вольно раскинулось по горизонту. Все вокруг знакомо и привычно, но не утратило от этого своей прелести. Анна любила эти поля и луга, холмы и перелески, любовалась ими с каким-то даже напряжением и не заметила, как заснула.
- Анна Андреевна, - услышала она сквозь сон. - Анна Андреевна...
Это Лукин деликатно будил Анну.
- Анна Андреевна. Пронск.
Они уже ехали по городу.
Анна испуганно взглянула на часы. Четверть десятого! В самый раз...
- К обкому, Лукин!
Через приемную прошел Секачев, помощник Кострова. На ходу поздоровался с Анной, вошел в кабинет. Но пробыл у Кострова недолго.
- Заходите, товарищ Гончарова.
Костров сидел за столом. Он поднялся навстречу ей. Протянул руку:
- Здравствуйте, Анна Андреевна. Жду. Садитесь.
Анна осторожно села у стола в кресло. Право, в Кострове есть что-то симпатичное. Анна не ошиблась, рассматривая его на сессии.
- Ну, Анна Андреевна, как дела?
- О каких делах вы спрашиваете?
В глазах Кострова мелькают веселые искорки.
Какие у него глаза? В общем приветливые. Серые, с рыжинкой. С ним, кажется, легко разговаривать.
- Вы чем интересуетесь, Петр Кузьмич?
- Всем. Вами, Тарабриным, районом. Абсолютно всем. Мы ведь, собственно, почти незнакомы. Вот и давайте знакомиться. Прежде всего о Тарабрине. Рассказывайте, что там с ним приключилось.
Костров пытливо, даже слишком пытливо, как-то лукаво смотрел Анне в глаза.
- А что Тарабрин?
Анна не знала - надо ли рассказывать Кострову о том, что произошло на совещании. Да и в общем-то - что произошло? Ничего. Все погорячились, и только. Тарабрин, по обыкновению, поднял голос, а другие на этот раз не захотели стерпеть. Незачем посвящать Кострова в эти дрязги. Анне почему-то казалось, начни она копаться в происшедшем, начни докапываться до какой-то сути, которая ей самой неясна, она совершит бестактность...
- С чего это Тарабрин у вас заболел?
- Болезнь не спрашивает, Петр Кузьмич.
Костров одобрительно смотрел на собеседницу, ему, видно, нравились ее ответы.
- Сделали ему операцию, вашему Тарабрину, - серьезно сказал Костров. Вовремя у него случился этот аппендицит. А то гнойник мог бы и внутрь прорваться...
Знает Костров что-нибудь о совещании или не знает?
- Ну ладно, - сказал Костров. - Пусть поправляется. Меня вообще интересует ваше мнение о Тарабрине. Как вы к нему относитесь, Анна Андреевна?
У Анны сложилось как бы два мнения о Тарабрине. Одно, так сказать, официальное и другое - для себя. Но она не решалась высказать Кострову это свое, внутреннее мнение прежде всего потому, что сама не была до конца уверена в его правильности. Да и Кострова какие-то личные ее впечатления вряд ли интересовали. Ему нужны не субъективные оценки, а беспристрастное, объективное мнение человека, вот почти уже два года работающего бок о бок с Тарабриным.
- Как вам сказать, Петр Кузьмич... Я считаю, Тарабрин сильный работник. Опытный. Давно уже на партийной работе. Несколько резок и грубоват... - Анна испугалась, что все-таки начинает критиковать Тарабрина, а это даже неудобно, когда человек лежит в больнице и еще неизвестно, вернется ли он на работу. - Может быть, иногда излишне нервничает, - поправилась она. Слишком уж привык к людям, к району. Ведь он давно у нас...
- Продолжайте, продолжайте, - поощрил Костров. - Вы правы, людям не надо давать засиживаться.
Анна не согласна с Костровым - она любила, да, любила свой район, в этот район столько уже вложено своего труда, - как можно засидеться там, где работается с сердцем? Наоборот, место это становится все дороже и дороже, это священная привычка; страшно не засидеться, а свыкнуться!
Но она не осмелилась поправить Кострова.
- Конечно, засиживаться нехорошо, но я думаю...
- А не думаете ли вы, - перебил Костров, - что Тарабрин сам чувствует, что ему пора менять место?
Анна усмехнулась неожиданно для самой себя.
- Им овладело беспокойство, охота к перемене мест?
Она нечаянно вспомнила эти строки.
- Это откуда? - спросил Костров.
- Из "Евгения Онегина"... - Анна смутилась и, как школьница, скороговоркой договорила: - Весьма мучительное свойство, немногих добровольный крест.
- А вы прочли всего "Онегина"? - заинтересовался Костров.
- Уже после техникума, - призналась Анна. - В техникуме мы только отрывки учили, а вот когда жила в Севастополе, времени много было. Тогда я по-настоящему начала читать.
- А вы, оказывается, образованнее, чем я думал, - признался Костров в свою очередь.
Какое-то задумчивое, грустное выражение появилось у него на лице, и Анна подумала, что сам Костров "Онегина", вероятно, не очень-то хорошо помнит. Да он, кажется, и не скрывает этого. Она не винила его. Где уж тут до "Онегина"! На плечах такая ответственность. Ночей ведь не спит! Тонет в сводках. Сев. Уборка. Госпоставки. Хлеб. Мясо. Молоко. Лен. "Им овладело беспокойство"...
Но именно цитата из "Онегина" помогла, по-видимому, составить Кострову окончательное суждение о Гончаровой.
- Послушайте, Анна Андреевна, а что вы скажете, если обком будет рекомендовать вас в первые секретари?
Чего угодно Анна ожидала, только не этого. Ее - в первые секретари?
- Справитесь?
Она даже растерялась. Значит, Тарабрин не вернется? Тогда вдвойне хорошо, что она ничего не рассказала о нем Кострову. Все образовывается само собой. Хочется ли ей стать во главе района? Это было почетное предложение, оно льстило, конечно...
- Мы тут подумали, посоветовались, - продолжал Костров. - И решили выдвинуть вас. Пока будете как бы заменять Тарабрина, а осенью на конференции официально рекомендуем...
И вдруг Анна отчетливо поняла, что она не боится стать первым секретарем. Она любит свой район, любит и знает людей, живущих в районе. Ей хочется, чтобы им было хорошо, она согласна работать для них без сна и отдыха.
- Справитесь?
Костров спрашивает уже во второй раз.
Попробую. Попытаюсь. Постараюсь... Так, кажется, полагается отвечать?
- Справлюсь, - решительно сказала Анна. - Думаю, что справлюсь...
Она не смеет, не имеет права отказаться. Тебе доверяют, а ты скажешь, что не берешься это доверие оправдать? Она даже испугалась, что Костров почему-либо передумает.
А он был удивлен такой прямотой. Но она ему понравилась. Анна интуитивно чувствовала, что нравится Кострову, - не внешностью, конечно, что-то отеческое было в том удовольствии, с каким Костров рассматривал Анну.
Но тут же Костров точно отодвинулся от нее, посуровел и обратился к ней чуть ли не с пристрастием:
- А еще? Я слушаю вас. Еще что вы скажете о себе?
Анна с недоумением посмотрела на Кострова. Что может сказать она о себе? Не излагать же ему свою биографию? Костров знает ее личное дело...
