Анна прошла к столу, села на свое обычное место, поправила волосы, смущенно улыбнулась.
- Кажется, я не очень...
- Нет, нет, я шучу, - сказал Тарабрин. - Начнем.
Это было обычное рабочее бюро. Тут хватало вопросов больших и маленьких, серьезных и несерьезных, но для кого-то важных и, может быть, даже очень важных, потому что от того или иного решения зависела если не жизнь, то, уж во всяком случае, течение чьей-то жизни.
Подошел последний вопрос. За счет отчислений от сверхплановых прибылей, накопленных коммунальными предприятиями города, предлагалось приобрести для пионерского лагеря катер. Об этом катере давно уже мечтали ребята всего города. В Пронске на водной станции "Динамо" продавался катер по сходной цене...
Разобрались и с этим вопросом.
- Ну, вот и все, - облегченно сказал Тарабрин. - Можно и по домам.
- Одну минуту, - сказал Анна. - Хочу посоветоваться, товарищи...
Она поднялась со стула.
Вот они - Тарабрин, Жуков, Щетинин, Ванюшин, Добровольский... Разные люди, разные характеры... Кто они ей? Друзья? Во всяком случае, товарищи по работе. У каждого свои недостатки. Но в общем неплохие люди. Преданы делу...
Анна опустила глаза. Совестно все-таки говорить.
- Я хочу посоветоваться, товарищи. Конечно, это личное дело. Но поскольку я секретарь райкома... Я думаю, мне следует посоветоваться...
Конечно, она обязана посоветоваться. Ее репутация - это в какой-то степени и репутация райкома.
- Дальше так продолжаться не может. Вы знаете Бахрушина. Я имею в виду своего мужа. Не могу я больше с ним жить.
Анне хотелось заплакать, но она сдержала себя, неуместно это на заседании бюро.
- Куда это годится? Каждый день пьян. То сам еле-еле доберется, а то и приносят. Милиция даже доставляла. Разговоры идут...
- Хорошо, Анна Андреевна, короче, - перебил Тарабрин. - Мы искренне сочувствуем. Хотите, я сам с ним поговорю.
Он действительно смотрел на Анну с сочувствием.
- А что толку? - резко возразила она. - Разве мало с ним говорили! Не будь он моим мужем, его давно бы исключили из партии. Детям горе, мне мука, и даже вам позор. Нет, Иван Степанович, это не выход. Ни мне, ни вам. Я разойдусь с ним... - наконец она решилась это произнести. - Но поскольку я в какой-то степени... в какой-то степени лицо официальное, я решила спросить...
- Анна Андреевна права... - Жуков задумчиво посмотрел на Гончарову. Разговор о Бахрушине давно идет...
- Пусть разводится, - сказал Добровольский. - Я лично не возражаю.
- Я не могу, не могу больше, товарищи, - добавила Анна, продолжая стоять и держаться за спинку стула. - Всякому терпению приходит конец. Он и детей не дает воспитывать, и на других глядеть стыдно...
Наступило молчание. Как-то сразу. Неловкое молчание, когда слышно только дыхание людей.
Анна села, сейчас ей ни на кого не хотелось смотреть.
- Ну что? - спросил Жуков. - Разрешим Анне Андреевне развестись?
- Погоди, погоди, - Тарабрин задумчиво покачал головой. - Не так это просто...
Он вышел из-за стола, не спеша прошелся вдоль кабинета.
- Позвольте мне, - сказал Тарабрин, медленно прохаживаясь по кабинету. - Я очень ценю, что Анна Андреевна обратилась к нам с этим вопросом. Наши с вами, товарищи, семейные отношения - это не только личные наши дела. Все мы здесь на виду, о всех нас идет та или иная слава, и в общей сложности это и составляет репутацию райкома, репутацию руководства. Я очень уважаю Анну Андреевну, и все в районе ее уважают, но сегодня она меня расстроила. Не вижу ни обычной ее принципиальности, ни настойчивости...
Он спокойно расхаживал по кабинету и не спеша произносил одну аккуратную фразу за другой.
- Вот Анна Андреевна обмолвилась о воспитании детей. А что за воспитание без отца? Без отца уже не семья...
Он подошел к книжному шкафу, за стеклами которого тускло лоснились вишневые корешки книг.
- Не хочу заниматься отсебятиной, но я вправе посоветовать Анне Андреевне обратиться к высказываниям Владимира Ильича. Вот хотя бы... Взять хотя бы переписку Владимира Ильича с Инессой Арманд. Ленин ясно говорит о семье. О своем отношении к семейному вопросу. Я согласен, Анне Андреевне не повезло. Но почему она ничего не предпримет для того, чтобы превратить свою семью в ячейку коммунистического общества? Детей надо воспитывать... Ну, а мужа? У нас пишут о женском равноправии, о раскрепощении женщины. В данных обстоятельствах слабейшая сторона - Бахрушин. Уже вследствие общественного положения Анны Андреевны он, так сказать, находится под сапогом у жены. Почему же она его не воспитывает? Пусть она проявит добрую волю, педагогические способности, партийный такт. Значит, других воспитывать можно, а на собственного мужа не хватает ни способностей, ни усилий? Представьте, что Анна Андреевна разойдется. Ведь деться некуда будет от пересудов. Всех, мол, воспитываете, а собственного мужа не смогли воспитать...
Говорил он вдумчиво, убежденно и - Анна не сомневалась в этом действительно искал наилучшее решение.
Но вот он говорит, говорит, а его слова бегут мимо Анны, как мутный ручеек в придорожной канавке. Человек начитанный, образованный, советы дает правильные, но все это мимо, мимо... Ленина цитирует к месту, но почему он всегда как-то удивительно одинаков. Одинаково советует - и как кукурузу сеять, и какую картину купить в Дом культуры, и как правильно класть кирпичи, и как не расходиться со спившимся мужем...
Тарабрин кончил, сел за стол, положил перед собой руки и даже улыбнулся.
- Кто-нибудь хочет? - спросил он, точно заседание еще продолжалось.
- Оно конечно... - неопределенно протянул Жуков. - Что ж тут еще скажешь...
Тарабрин одобрительно кивнул.
- Я рад, что мы вынесли этот вопрос на бюро, - веско сказал он. Вопрос не простой, подумать стоило, и, думаю, не ошибусь, если выскажу общее мнение. - Он посмотрел на Анну даже с некоторой строгостью. - Воспитывать надо, Анна Андреевна, даже близких людей, а не отмахиваться от сложностей. Бахрушин коммунист, и кому же его воспитывать, как не секретарю райкома.
Тут он опять улыбнулся, на этот раз весьма дружественно, улыбнулся и Анне, потому что в общем относился к ней неплохо, и собственной шутке, которая содержала в себе вполне здравый смысл.
- Как, Анна Андреевна?
Анна утомленно кивнула в ответ:
- Я понимаю, Иван Степанович. Хорошо, постараюсь.
Она пошла к выходу, и Тарабрин еле уловимым движением дал остальным понять, что провожать Гончарову не нужно, пусть, мол, по дороге домой соберется с мыслями.
Но Анна и в самом деле была довольна, что никто не пошел ее проводить, ей и впрямь хотелось поразмыслить о муже, о Тарабрине, о себе.
Равнодушный человек, подумала она о Тарабрине. Правильный, но равнодушный. Напрасно затеяла разговор. Теперь нельзя не посчитаться с Тарабриным. А ему - что? Чужую беду руками разведу.
И вдруг она, может быть, впервые, усомнилась в его партийных качествах. Если он безучастен к ней, как же он с другими? Если чужое горе не становится его горем, какой же он коммунист?..
Она дошла до дому. Было не так чтобы очень поздно. В комнатах горел свет. Дети спали. Свекровь бормотала что-то за печкой. Алексей сидел за столом, устремив тяжелый взгляд прямо перед собой.
Он медленно перевел взгляд на жену.
- Пришла?
Анна не ответила.
- Не желаешь? - спросил он с вызовом.
Анна села напротив.
- Долго это будет продолжаться? В конце концов тебя, дурака, из партии исключат, - сказала она почти беззлобно.
Алексей помолчал, подумал, потом заявил:
- Не посмеют.
Он вытянул руку в сторону кухни.
- Эта грымза... - Он никак не мог подыскать слов, но Анна поняла, что говорит он о матери. - Двадцать раз посылал. В погреб... Отказывается! пожаловался он. - Аня, ты меня уважаешь? Принеси капустного рассолу. До того жжет...
Он уже не кричал - просил, в его голосе звучала настоящая жалоба.
Анна усмехнулась, взяла электрический фонарик, стеклянную банку, вышла во двор, спустилась в погреб, зачерпнула из бочки рассолу, вернулась в дом.
- На, - сказала она, ставя банку на стол. - Пей, Алеша. Опохмеляйся. Перевоспитывайся.
XLIII
Зима прошла сравнительно спокойно. Районная конференция изменений не принесла, все остались на своих местах. Тарабрин проводил совещания. Анна ездила по колхозам. Алексей пил.
Оживление пришло с весной. На этот раз руководство посевной кампанией Тарабрин взял в свои руки. Тарабрин считал, что в прошлом году Гончарова почти что обманула его. Отменила уполномоченных, не собрала для накачки председателей, очутилась в плену у полеводов.
На этот раз были восстановлены все старые институты, назначены уполномоченные, вызваны на совещание председатели колхозов...
Тарабрин сделал доклад. Повторил передовую "Правды". Не буквально, конечно. Называл и колхозы, и совхозы, оперировал местными сводками, обрушивался на отдельных работников. Говорил долго, подробно, был искренне уверен, что зажигает народ.
