27 мая 1963 года в президиум ЦК поступила секретная записка из КГБ № 1447-с. Семичастный информировал руководителей страны о настроениях маршала Жукова, который позволил себе нелицеприятно отозваться о руководителях государства, недавних соратниках – командующих вооруженными силами и чекистах.
Хрущев поручил Брежневу вместе с руководителями Комитета партийного контроля Николаем Шверником и Зиновием Сердюком вызвать в ЦК Жукова и предупредить.
– А если не поймет, – грозно добавил Никита Сергеевич, – тогда исключить из партии и арестовать.
Состоялся ли разговор, не известно. Отчета о беседе в архиве нет. Но, судя по всему, Брежнев выполнил указание и устно доложил Хрущеву. К счастью, до ареста маршала дело не дошло.
А за столом Леонид Ильич был замечательным тамадой, острил, произносил красивые тосты. Он был энергичным и увлекающимся человеком. Очень любил футбол и хоккей.
Леонид Замятин рассказывал, что в разгар Карибского кризиса осенью 1962 года, когда Хрущев отправил на Кубу ракеты с ядерными боеголовками, был момент, когда, казалось, что вот-вот Соединенные Штаты нанесут удар по советским ракетным позициям и начнется война.
– Мы после бессонной ночи писали очередное послание президенту Кеннеди, – вспоминал Замятин, – вдруг открывается дверь и с папиросой в зубах появляется Леонид Ильич и спрашивает: «А как хоккей идет? Какой счет?» Команда ЦСКА играла. Ну, из нас за хоккеем никто не следил. Так он пошел к охране спрашивать. То есть в момент, когда судьба страны висела на волоске, его интересовало, как играет любимая команда…
«Крупный, полнотелый, в цветущем состоянии» – таким его увидел Александр Исаевич Солженицын 17 декабря 1962 года на встрече руководителей партии и правительства с творческой интеллигенцией в особняке на Ленинских (Воробьевых) горах. Хрущев захотел показать присутствующим понравившуюся ему картину советского художника:
«И произошел лучший номер всего совещания: тучного Брежнева, возвышенного рядом, Хрущев потыкал в плечо – „а ну-ка, принеси“. И Брежнев, – а он был тогда председателем президиума Верховного Совета, то есть президентом СССР, – не просто встал достойно сходить или кого-нибудь послать принести, но побежал, – в позе и движениях, только по-лагерному описываемых, – на цырлах: не просто побежал, но тряся телесами, но мягкоступными переборами лап показывая свою особую готовность и услужливость, кажется, – и руки растопырив.
А всего-то надо было вбежать в заднюю дверку и тут вскоре взять. Он тотчас и назад появился, с картиной, и всё так же на медвежьих цырлах поднес Хрущёву, расплывшись чушкиной ряжкой. Эпизод был такой яркий, что уже саму картину и к чему она, – я не запомнил, не записал».
Не сложно предположить, что такие унизительные эпизоды Брежнев тоже запоминал, ведя свой счет к Хрущеву.
В 1962 году Майя Плисецкая танцевала в «Лебедином озере». Приехал король Лаоса. После спектакля устроили прием. Муж Плисецкой композитор Родион Константинович Щедрин находился в Киеве с концертами. Майя Михайловна пришла одна. На приеме к ней подошел Леонид Ильич.
«Бесшабашно настроенный Брежнев, кокетничая ямочками на щеках и поигрывая смоляными бровями, предлагает подвезти меня до дому, – описывала эту сцену Плисецкая. – Флиртует вождь. Придется ехать. А то затаит вождь обиду. Нам с Брежневым и взаправду по пути: на Кутузовский.
Брежнев теперь второй человек в Советском государстве: он председатель президиума Верховного Совета СССР. Машина вождю положена бронированная. Черная, вместительная, как катафалк. Следом поспешает другая. С охраною.
Леонид Ильич заглотал по случаю советско-лаосской дружбы «на вечные времена» хорошее количество спиртного. Зычным голосом читает мне стихи Есенина:
Все пройдет, как с белых яблонь дым…
Я не буду больше молодым…
Всхлипывает. Наш вождь сентиментален. Еще один охранник, сидящий рядом с шофером, обернувшись, сочувственно кивает мне: во, мол, какой образованный у нас в стране вождь пошел… И скользит беглым взглядом по моей сумочке – нет ли там динамита или какой гранаты. Чего доброго, лишится страна образованного вождя… От этих балерин всякого можно ждать, стервы…
Почитав Есенина, Брежнев затягивает песню, – вождь тоже и меломан. С присвистом льется «Шумит и стонет Днепр широкий». А сам – по-медвежьи – цапает меня рукой за колено.
Отодвигаюсь в угол и – приходится к месту, – беспокойно вскрикиваю:
– Леонид Ильич, ой, здесь нет левого поворота! Водитель!..
– Мне, Майя Михайловна, можно, – самодовольно крякает любитель поэзии.
Движение останавливается. Постовой берет под козырек. И два черных лимузина на красный свет проскакивают перекресток. Взвизгнув шинами, сворачивают влево…
Вождь начинает светский разговор:
– Чем новеньким порадуете своих поклонников в этом сезоне?
– Начала репетировать «Спартака»…
– Дак я ж «Спартака» видал…
– Вы видели постановку Моисеева, а это Якобсон…
– Юхансон? Хоккеист, что ли?
– Якобсон. Леонид Вениаминович. Замечательный хореограф.
Вот я и у дома. Сломя голову срываюсь к своему подъезду. И уже на ходу, вполоборота, прощаюсь:
– Спасибо. До свидания. Приходите на нового «Спартака»…»
Леонид Ильич, вполне возможно, так и занимал бы должность, которая ему так нравилась. Но вмешалась судьба. Фактически вторым секретарем ЦК был Фрол Романович Козлов. Он пользовался доверием Хрущева, держал в руках все нити управления партийным аппаратом, контролировал вооруженные силы, КГБ.
В начале 1963 года Козлов тяжело заболел – его разбил паралич. Еще когда он был вторым секретарем Куйбышевского обкома, у него иногда отнималась рука. Это был опасный симптом, на который ни он, ни врачи не обратили внимания.
Его немного подлечили и перевезли на дачу. Его навещал Хрущев. Козлов плохо говорил, ходил с трудом. Никита Сергеевич распорядился сохранить за ним высокий пост, но кто-то должен был заменить Козлова в аппарате.
7 июня 1963 года на заседании президиума Хрущев вновь произвел кадровые перестановки. Он решил сделать секретарем ЦК Брежнева и к нему в пару перевел из Киева на ту же роль Подгорного, сказав:
– На Украине он хорошо справился.
Таким образом появились как бы два вторых секретаря ЦК. Это не понравилось Брежневу. Хрущев нарочито сделал их с Подгорным конкурентами, следуя древнему правилу сталкивать подчиненных. Однако в данном случае проиграл Никита Сергеевич, потому что Леонид Ильич с Николаем Викторовичем больше боялись его самого, чем друг друга, поэтому довольно скоро объединились против первого секретаря. Соперничество с Подгорным станет серьезным, когда Брежнев займет кабинет № 1 на Старой площади.
