хотел сказать. Увы, ничего хорошего… Ошибиться бы! Горько-горько ошибиться. Не было бы ничего слаще на свете, чем осознать свою ошибку.
Я достал телефон, вяло нажал на кнопки, набирая домашний номер Макса. Ответила жена. Последний раз я разговаривал с ней из кабинета Макса. Тогда она плакала в трубку и очень переживала, что Максим пропал. Сейчас ее голос был приглушенный, тихий, но совершенно спокойный.
– Это Кирилл, – представился я. – Макс объявился?
– Макс? – зачем-то переспросила женщина и неестественно покашляла. – Нет… А что вы хотели?
– Поговорить с ним.
– Нет, его еще нет.
– Значит, с того момента, как мы с вами разговаривали, он не приходил домой?
– Нет.
– И не звонил?
– Нет.
– И вы до сих пор не знаете, где он?
– Нет.
Короткие и односложные ответы. Я ей не верил. Тогда, когда я звонил из кабинета Макса, у меня сжималось сердце от жалости к ней. Сейчас же я чувствовал, что женщина говорит вовсе не то, что чувствует и знает… Сговорились! Она его прячет. Она в курсе всех его мерзких дел.
Мне не удалось разубедить себя, развалить монолитную версию, свежую, еще сырую, но уже крепкую, как египетские пирамиды. Приходилось свыкаться с ужасной истиной. С ужасной! С отвратительной, как комодские вараны, как гиены, нажравшиеся падали, как трупные черви!
Я скривился, как от боли, зажмурил глаза, стиснул кулаки и не сразу заметил, как яркий дневной свет в дверном проеме заслонила чья-то тень.
– Прохлаждаешься?
Часто и тяжело дыша, вытирая ладонью пот со лба, передо мной стоял милиционер, от которого я благополучно сбежал. Я хотел встать на ноги, но он рявкнул:
– Сидеть!
Я подчинился. Милиционер был зол не меньше меня, но в его глазах, вдобавок, полыхала жажда мести.
– Сбежать вздумал, сука! – крикнул он и ткнул мне в губы резиновой дубинкой. – Ты у меня за этот побег всю ночь будешь на карачках вокруг параши бегать… Я тебе устрою марафон! Я тебя, ублюдок, научу власть уважать. Я тебе, гадина, покажу…
Он заводился. Дыхание его было отрывистым, лицо красным и мокрым от пота. Взмахнув дубинкой, он со всей силы врезал мне по плечу. Я хотел вскочить на ноги, но он тотчас ударил по голове, и еще раз, наотмашь, по лицу. Кровь веером брызнула на стены. У меня все помутнело перед глазами. Острая боль вынудила закрыть лицо руками и опустить голову. Милиционер будто этого только и дожидался. Обезумев от злости и вида моей крови, он принялся неистово полосовать меня дубинкой по спине. Кипящая лава влилась в бушующее море. Все черные эмоции, что скопились в моей душе, вырвались наружу. Я вскочил на ноги, развернул грудь и сильным ударом кулака откинул милиционера к стене. Он тоже озверел и стал молотить палкой вдвое быстрее. Я кое-как прикрывал лицо, наступая на него, а потом начал бить обеими руками – слева и справа, по ушам, по щекам, в голову. Милиционер закричал, выронил палку, согнулся. Я врезал ему апперкотом, потом прямым по носу, и еще, и еще раз. Теперь стены орошались его кровью.
– Ты не жилец! Ты не жилец… – заходился в ненависти милиционер, плюясь во все стороны кровавой слюной.
Пинком ноги я повалил его на ступеньки и вышел из подъезда, прикрывая ладонью разбитый нос. Обогнул дом и тотчас поймал такси. С души немного отлегло. Плохо только, что из носа на футболку ручьем текла кровь.
– В центр! – сказал я таксисту.
Он смотрел на меня с сочувствием, и все же больше беспокоился за чистоту салона и сидений.
– Подрался? – спросил он. – Крови-то сколько!
– На футбольных фанатов нарвался, – сказал я.
– Да, эти могут… Возьми на задней полке аптечку и заткни ноздри ватой. Так быстрей пройдет.
Некстати зазвонил мой телефон. Одной рукой я прилаживал к носу тампон с перекисью, а другой вытаскивал трубку из кармана.
– Кирилл, это Татьяна Кондрашова! – услышал я голос вдовы. – Ты меня предупреждал об опасности. Может, тебе это будет интересно…
– Да! Да! Что случилось?! – крикнул я.
– У мамы в квартире были воры. Мы только что вернулись из ритуального бюро, и увидели, что окно нараспашку, а на подоконнике следы…
– Сейчас я приеду! – ответил я и скорректировал адрес водителю: – Улица Ленина, дом девять. Побыстрее, пожалуйста!
Глава двадцать вторая. Снимаю шляпу
Татьяна встретила меня с тем же выражением беспредельной тоски и безразличия ко всему. На фоне гибели мужа все иное казалось ей чем-то мелким и недостойным внимания, как жалкое чириканье воробья на фоне грохота танкового батальона. Должно быть, она считала, что факт квартирного взлома интересен и нужен только мне, причем для каких-то личных меркантильных пристрастий, потому сделала одолжение и по старой дружбе позвонила мне.
Она увидела мой раскровавленный нос, но не придала ему никакого значения. Ее мысли были под завязку заполнены тягостными заботами о предстоящих похоронах.
– Что украли? – с порога спросил я.
Татьяна глубоко затянулась сигаретой и с безразличием пожала плечами.
– Не знаю.
Я вошел в комнату. Мать Татьяны стояла на коленях перед сервантом и выгребала из нижнего отделения сложенное конвертом постельное белье.
– Деньги на месте, – сказал она.
Я подошел к окну, посмотрел на подоконник со смазанными отпечатками обуви.
– Форточку закрывали, когда уходили?
– Нет. Когда жарко, мы ее оставляем открытой.
Я присел под окном, провел ладонью по потертому паркету. Мелкие частицы земли были и здесь. По-видимому, воришка через форточку открыл оконные запоры, затем наступил на подоконник и спрыгнул на пол.
– Золото, украшения на месте?
– Да какое там золото! – махнула рукой мать. – У меня одно тоненькое колечко, да у Тани колечко, и еще пара сережек. Все это по-прежнему лежит в шкатулке.
– Может, что-нибудь из одежды пропало?
– Нет, ничего не пропало…
В разговоре участвовала только мать. Татьяна сидела на диване молча с отрешенным видом и стряхивала пепел на пол.
