пятнадцать тысяч евро передал жене и детям --
зарплату под расчёт на этом белом свете,
и через пару дней пал жертвою такого же злодейства.
Трудись, копи, чтоб сохранить свой кров от бед,
но труд неправедный есть суета сует.
8
Майор Степан Федосыч Копылов,
знаток оптических прицелов и стволов,
полгода прихватил в Афганистане,
где паче Библии нашёл кураж в Коране,
затем до девяностых просто пил.
И на его глазах Империя распалась.
Таким, как он, в ней места не осталось.
Эстонский друг его в Молдавию сманил.
Они стреляли там по русским приднестровцам,
носили свастику на левом рукаве,
крестьянских кур предпочитали овцам
и не держали много мыслей в голове,
и силой брали многих и девиц, и баб.
Но на одной застрял он молдаванке,
поскольку братья ему так натюкали по банке,
что стал он ей и муж, и господин, и раб.
Будь ты хоть трижды и вальяжен, и хорош --
отдашь свою свободу ни за грош.
9
По старым связям переехал он в столицу,
где семерым чиновникам путь грешный сократил.
Заказчик как-то предложил ему тротил.
Но он эстет. Любил в оптическом прицеле видеть лица.
Он настрелял сначала на квартиру в месте модном,
где молдаванку задушил верёвкой.
Потом шныряя по крутым бомондам,
сошёлся с респектабельной воровкой.
Они друг друга уважали, почитали так сугубо,
что быстро в загсе им влепили штамп.
Впервые он, на ком-то лёжа, вёл себя не грубо --
Степан Федосыч на Элеоноре Штамм.
Элеонора в эротическом безумии мычала
и так крутила задом энергично,
что Копылов краснел. Ему казалось это неприличным.
Потом привык. А так стеснялся всё сначала.
Да, жребий негодяев непригляден, грязен, труден,
хотя в постели иногда они ведут себя, как люди.
10
Она была очаровательна -- Элеонора Штамм.
Их принимали в самом высшем свете,
который часто находился по газете.
Не раз они бывали в опере-балете.
Она была кумиром многих и господ и дам.
Их приглашали губернаторы, министры.
В расчётный час хозяин провожал её до туалета.
Она с ним там проделывала Это
и возвращалась весело одна и быстро.
Хозяин, обалдев от ловких ласк и неожиданных приёмов,
впадал в прострацию студенческих любовных лет.
Потом он много пил, съедал двойной обед
и Стёпу с Эллой на ночь оставлял в своих хоромах.
А Копылов, подсыпав кое-что чужой жене в бокал,
с ней флиртовал и строил комплименты.
Хотя случались и опасные моменты,
и кто-то из хозяев что-то смутно понимал.
И знали все, что он стрелок, она воровка.
Но оба -- хай сосаети -- их выгонять неловко.
11
Муж государственный с похмельною женой
вставали с головною болью в три часа примерно,
не зная, что обчищены, но в меру и не скверно.
Впоследствии потери восполнялись все казной.
И часто Копылов являлся к жертве накануне
взглянуть поближе в ожидавший пулю лоб.
В нём зарождался садистический микроб,
который он уже не мог запрятать втуне.
И не всегда Элеоноре удавались соблазненья.
Порой жена хозяина была красива и юна.
Тогда по вешалкам, комодам, сейфам и по всем углам она
шмонала, чтобы не терять своё уменье.
И час настал. Они наскучили бомонду.
Тем более и снайперов у нас хоть пруд пруди.
Он Лубецкого порешил. С ним рассчитались за труды.
А через пару дней он сам был взорван в новой "Хонде".
Остались сын и дочь, ещё вдова Элеонора.
Как видим мы -- уже не полная контора.
12
Да, кстати, дети Штамм взялись не от майора Копылова.
Покойный их отец -- министр вокзальных ресторанов
присвоил мало -- триста миллионов, умер рано
от мышьяка в пыталовской столовой,
что на границе с Балтией. Приехал проверять.
Ревизия окончилась трагично,
что в принципе для нас весьма привычно.
Но и надежда есть -- всю не отравишь знать.
Элеонора чад своих пристроила к мамаше,
апартаменты прикупив на Земляном Валу,
за что от общества имела похвалу.
И овдовев вторично, стала ещё краше.
Похоронив Степан Федосыча поспешно,
она из любопытства в Питер прилетела,
на похороны нужные успела.
С букетом роз смотрелась соблазнительно и грешно.
Тончайшее и длинное манто мешало ей шагнуть,
с плечей сползало, открывая розовую грудь.
13
Ко гробу Сергея в слезах подошла
неизвестная дама.
В загримированный мастерски
нежный висок целовала она,
в рану, куда Копылов
из винтовки попал, Сатана.
Все изумлённо решили --
это любовница из Амстердама.
И диадема и сотни каратов на шее,
груди и в ушах, и на пальцах изящных,
запах тончайших духов,
что десяток скорбящих до астмы довёл,
Смерть заслонили, наполнили Жизнью
гундящий и траурный холл.
И гундота перешла в шёпоток, в разговор,
а порою и в смех настоящий.
