Кронс сидел с каменным лицом. На висках выступили крупные капли пота.
— Это называется… — хрипло начал он и прокашлялся. — Это называется: ткнуть носом в собственную ограниченность. Спасибо за откровенность. Но чем я могу помочь? Ты же пришел сюда не только для того, чтобы объяснить мне создавшуюся ситуацию?
Кратов тяжело вздохнул.
— Отчасти и для этого, — тихо сказал он. — И вот теперь, когда ты знаешь более или менее все о положении дел, я бы хотел услышать твое мнение: будучи на моем месте, когда бы ты приступил к всеобщей акватрансформации?
— Вопрос… — протянул Кронс и, наконец встав, вышел из-за пульта нейтринометра. — Вот вопрос…
Сухонький, маленький, в широком, с многочисленными складками комбинезоне, он медленно прошелся по лаборатории, словно разминая ноги.
— Но ты ведь давно решил этот вопрос сам, — неожиданно сказал он, остановившись прямо перед Кратовым.
Кратов только молча опустил голову.
— Ну хорошо. — Кронс снова принялся вышагивать по лаборатории. — Я попытаюсь поставить себя на твое место… Итак, что мы имеем и чего у нас нет. А имеем мы запас воды на полтора месяца и не имеем никаких жизненных условий для акватрансформантов. Конечно, по-моему, самым разумным выходом было бы сперва подготовить пусть самую минимальную базу жизнеобеспечения и лишь затем приступить к акватрансформации.
Кронс остановился и, повернувшись лицом к Кратову, в упор спросил:
— Но ты-то решил начать акватрансформацию немедленно? Кратов спокойно встретил взгляд Кронса.
— Да.
— Почему? Ведь у нас по крайней мере месяц в запасе?
— Нет у нас месяца, — ровно проговорил Кратов. — Даже дня у нас нет. Потому что живут на Снежане, кроме нас с тобой, еще и маленькие человечки. Дети. Четыреста тридцать девять детей, не достигших восемнадцати лет. Их что, тоже на стол к Шренингу?
Кронс пошатнулся, как от удара. Вот о чем он действительно не думал. Даже не приходило в голову.
— Так вот почему ты ко мне пришел, — задумчиво проговорил он и, машинально вырастив под собой кресло, опустился в него. — Так сказать, с утра пораньше…
— Алек, — вдруг встрепенулся он, — а если… Кокон… завтра…
Кратов отвел взгляд в сторону, и вся его фигура, мгновение назад собранная, подтянутая, как-то сразу оплыла. Он закрыл глаза и расслабленно откинулся на спину кресла.
— Если, — горько сказал он. Руки его зашарили по карманам в поисках поликлетамина. — Я знаю другое «если». Если мы проведем акватрансформацию сейчас, в течение двух недель, то детям воды хватит на два года…
3
Пола долго стояла, прислонившись к косяку в дверях детской.
Девочки еще спали. Сквозь прозрачную пленку манежа было видно, что Станка всю ночь воевала со своей постелью. Подушку она ногами загнала в угол, под головой было скомканное одеяло, простыня намоталась на талию, а сама Станка сладко спала посреди этого погрома и во сне, причмокивая, сосала большой палец правой руки. Ларинда же, в отличие от младшей сестренки, спала необычайно спокойно, так что у Полы подчас возникали сомнения, а не ложилась ли она спать только перед самым рассветом — настолько аккуратной выглядела ее постель. Одно время Пола среди ночи специально заглядывала в детскую, но все подозрения оказывались несостоятельными. Ларинда как ложилась спать на бок, подложив под щеку ладонь, так и просыпалась в том же положении.
«Надо будет Станке палец глюкойотом намазать», — подумала Пола и вошла в комнату. На спектрофлюоритовой стене в последнем танце застыли разноцветные мультизайцы и смешливые липусята. Пола вздохнула и стерла их со стены. Кончаются детские сказки…
Она наклонилась над манежем, и ее против воли захлестнула неудержимая волна нежности и любви. Захотелось выхватить Станку из манежа, растормошить, прижать к себе и целовать, уткнувшись лицом в родное теплое тельце…
С огромным трудом Пола сдержалась и отпрянула от манежа. Почувствовала: еще немного — и она не выдержит и разрыдается. Сильно, в голос и, наверное, страшно.
Быстрыми шагами Пола подошла к окну и распахнула его настежь. Корриатида стояла уже высоко над горизонтом, и снег на улице слепил и резал глаза. Абсолютно сухой, теплый воздух сразу забил легкие, и Пола закашлялась. Это помогло, и она взяла себя в руки.
«Все, хватит, — подумала она и сдула упавшую на лоб прядь. — Нельзя, чтобы дети видели тебя такой. Будь веселой и жизнерадостной, будто ничего не произошло и ничего не происходит». Она обернулась и хлопнула в ладоши:
— Хватит спать, сони, пора вставать! Петух пропел!
На спектрофлюоритовую стену вскочил огненно-зеленый петух и оглушительно заголосил.
Пола стащила одеяло с Ларинды, затем перегнулась через сетку манежа и попыталась разбудить Станку.
— Ну-ну, хватит потягушечки делать — глазки раскрывай! Она похлопала Станку по спине, но ничего, кроме сладкого причмокивания, не Добилась.
— А вот я сейчас воды холодной принесу, — пообещала она, и Станка, испуганно вздрогнув, сразу же открыла глаза. Мать подхватила ее под мышки и поставила на пол.
— Вот так-то лучше, — сказала она. — Смотри, гномы уж давно на зарядку выстроились, тебя ждут. А ты только глазки открыла.
На стене семь веселых гномов, голых по пояс, в разноцветных шароварах и колпаках, приступили к утренней гимнастике. Чуть в стороне от них девочка в трико выполняла упражнения по системе Страдиссона. В комнате все ощутимей чувствовался запах соснового бора, утренней свежести, словно опушка леса, на которой девочка и гномы занимались зарядкой, действительно была в двух шагах. Откуда-то из-за разлапистых сосен хриплым метрономом отмеряла время кукушка, а в покрытой росой траве безалаберно, не в лад, стрекотали кузнечики.
Пола до боли закусила губу, отвернулась и, толкнув руками детские кровати, отослала их в противоположную стену, где постели пройдут обработку и вечером вернутся на свои места чистыми, выглаженными и заправленными.
Ларинда зевнула и, став на цыпочки, потянулась. Затем сразу же, без всякого перехода, выгнулась в мостик.
— А я не хочу с гномами, — капризно заявила Станка. — Я хочу, как Лалинда!
— Лалинда, Лалинда! — передразнила ее старшая сестра. Она прогнулась еще больше, облокотилась о пол и, мягко спружинив всем телом, перешла из мостика в стойку на руках. — Сперва «р» научись выговаривать.
Станка насупилась и, отвернувшись, принялась ковырять ногой травянистоподобный ворс. Пола вздохнула.
— Ну, что случилось, Станка? — спросила она. — Смотри, как Прошка весело зарядку делает!
Станка исподлобья глянула на гномов.
— А чего она длазнится!
Мать улыбнулась.
— Она просто забыла, что сама была такой, — мягко проговорила Пола, гладя Станку по голове. — И тоже не выговаривала «р». Только вот дразнить ее было некому.
Станка подняла голову и доверчиво посмотрела в глаза матери.
— А у нас в глуппе много лебят «эл» не могут говолить. А Статиша Томановски даже «ж» не говолит. — Станка выглянула из-за матери и сказала уже лично для Ларинды: — А я могу! Ж-жук! — и показала язык.
— Ты лучше «тридцать три» скажи.
— Ларинда! — строго одернула Пола старшую дочь. Ларинда, независимо тряхнув пышной челкой, принялась на месте крутить «колесо».
«Вот и выросла девочка, — грустно подумала Пола. — Почему-то мы, родители, замечаем это только тогда, когда что-то случается с нами самими, когда ломается привычный ритм жизни, и ты оказываешься не у дел, когда твое мироощущение становится с ног на голову, с глаз спадает пелена обыденности, а с плеч — привычный груз забот. Тогда ты, очутившись неожиданно для себя на обочине проложенной тобой жизненной колеи, имеешь возможность как бы со стороны посмотреть на себя и свою жизнь. И не просто посмотреть, а УВИДЕТЬ. Ты вдруг замечаешь, что у мужа на висках начинает пробиваться седина, а у самой в уголках глаз собрались не поддающиеся массажу морщинки. А дети начинают отмалчиваться при твоих назойливых расспросах, у них появляются какие-то свои тайны, свои интересы, формируется незримо для тебя и независимо от тебя своя жизнь. И тогда ты с болью и грустью осознаешь, что твоя опека им уже не нужна. Они выросли…»
Утренняя гимнастика закончилась, и гномы, выхватив из высокой травы полотенца, побежали к ручью умываться.
Пола хлопнула в ладоши.
— К вящей радости моих детей, грязнуль и неумывох, — объявила она, — умывание сегодня отменяется!
Станка радостно запрыгала, Ларинда же недоуменно посмотрела на мать.
— С сегодняшнего дня мы будем обтираться снегом, — продолжила Пола. — Поэтому всем надеть купальники и через пять минут быть в коридоре.
