– А еще я хочу познакомить вас с новым военным оборудованием. Поразительная штука, – Галкин улыбнулся. – Новейшая разработка по линии ПВО.
Григорий Иванович заинтересовался – то, что касалось ПВО, он принимал близко к сердцу.
– Стоит вражеской ракете войти в наше пространство, этот прибор тут же ее усечет и выдаст на экран полную характеристику.
– Хотелось бы посмотреть, – удивленно покачал головой Григорий Иванович.
– Я вам могу сегодня же показать.
– Не возражаю. После обеда с послом Венесуэлы. Я попробую этого посла поскорее спровадить, ну и потолкуем, – кивнул головой «Президент».
2
День выдался солнечный. Алексей предложил Анне Федоровне вымыть наконец окна и закупорить их на зиму.
– Мне сын обещал, – глядя в сторону, тихо ответила она. Алексею не понадобилось приглядываться к облупленной замазке и отклеившейся бумаге. По голосу Анны Федоровны было ясно, что обещание сына на днях справит юбилей. Как минимум, пятилетний.
Пора было брать дело в мужские руки.
– Зачем беспокоить занятого человека, – сказал он без малейшего намека на иронию. – Сами управимся.
И тут же выставил Анну Федоровну в гости к соседке Оле и ее мужу, очкастому интеллигенту из Герценовского института. Стрельнул у Тараса заимообразно пузырь нитхинола (тот держал его для своих «Жигулей») и принялся отдирать от стекол первородный грех. И процесс, как говорится, пошел. Скоро Анна Федоровна с Олей варили на кухне клейстер, Олин муж Гриша подавал тряпки и завистливо возмущался самонадеянностью Алексея, преспокойно расхаживавшего по карнизу четвертого этажа.
Алексей вполуха слушал его и думал о том, как повезло не ценившего этого дурачку. Если сравнить Гришин мир с тем, в котором жил он сам, получалось, что обитали они на разных планетах. Гриша не умел ни драться, ни стрелять, он боялся высоты, опасался хулиганов в подъезде и много чего еще, он спешил домой к жене и таскал из молочной кухни теплые бутылочки для малыша. Чего, спрашивается, еще не хватает? Квартиры на двух уровнях, дачи, машины?.. Ну я же и говорю – дурачок.
«Шарп», настроенный на «Европу Плюс», тихонько ворковал, пристроившись на табуретке.
–…Группа «Сплошь в синяках» ! – жизнерадостно объявил диктор.
– Ну вот! – обреченно прокомментировал Гриша. – То «Ногу свело», то «Лесоповал», а теперь еще и «Сплошь в синяках». Чего только не выдумают от безделья. Может, выключим?
– Не надо, – сказал Алексей. – Пусть болтает, лишь бы не про политику.
Из приемника послышался гитарный аккорд.
Чернеет вода, клубится серый туман.
Под небом беззвездным холодный спит океан.
Кроваво горит вдали последний закат.
Полгода спустя вернется солнце назад.
Скользит его отблеск по краю вечного льда.
Клубится серый туман, чернеет вода.
С востока грядет, наползая, кромешный мрак.
По океану неспешно плывет гора.
Хрустальные грани хранят неслышимый звон.
Зеленые глыбы дробят багровый огонь.
Чудес не бывает и не было никогда,
Но чудится светоч живой под толщами льда.
И даже когда затянет ночь небосклон,
В прозрачной пещере будет гореть огонь.
И отблеск будет бежать по черной воде,
И кто-то направит корабль к далекой звезде.
И будет ему светить надежды маяк,
Пока над головой не сомкнется мрак,
И не приснится последний, волшебный сон
Про айсберг, в котором горел зеленый огонь.
Солист «Синяков» из кожи лез, имитируя покойного Цоя, но Алексей все равно пожалел, что это не кассета. Надо будет, решил он, посмотреть по ларькам, ведь наверняка где-нибудь попадется. Он подумал еще немного и усмехнулся про себя, полируя верхнее стекло. С ним уже бывало такое. Западал в память хвост случайно услышанной песни, и воображение дорисовывало все остальное. Так что, когда удавалось раздобыть запись, наступало разочарование.
– Кажется, – сказал Гриша, – я понял, почему молодежи нравятся иностранные песни.
– Ну и?.. – рассеянно спросил Алексей.
– Когда не знаешь языка, легче воспринимать все вместе, как музыку. И даже если понимаешь, по-английски дебильность текстов все-таки не так очевидна.
Алексей спорить не стал. Он вообще не любил спорить.
По окончании трудов Гриша был отправлен в магазин за кефиром, и Анна Федоровна нажарила оладьев на всю честную компанию. Крутой Тарас, которому вернули ополовиненный пузырь нитхинола, в ответ на приглашение пробурчал, что ему, мол, не положено по диете. Однако потом явился на запах и даже выставил две банки сгущенки.
Под конец оладьев Анна Федоровна включила телевизор, коротавший век на комоде. Как все пожилые люди, она решительно не могла обходиться без новостей. («Алеша, ну откуда у вас подобное безразличие? Это ведь наша жизнь!») Алеше было глубоко наплевать на такие мелочи, как Дума и правительство, но раздел городской хроники заставил его мгновенно навострить уши.
–…Да неужели вы меня по-человечески не понимаете? – возмущалась с черно-белого экрана мордастая тетка. – Эти баночки… такие яркие, вкусные… а зарплата! А у меня внуки, они тоже хотят!..
Тетку звали Алевтина Викторовна Нечипоренко. Как выяснилось, возглавляемый ею доблестный коллектив умудрился распихать по сумкам чуть не половину деликатесов,
присланных сердобольными немцами для детского дома. Доисторический «Рекорд» красок не передавал, но Алевтина Викторовна явно была пунцовой от неподдельной обиды. Она даже и не думала отпираться. Она ИМЕЛА ПРАВО. Ее внуки ХОТЕЛИ.
Сволочи все!!! – кричал ее взгляд. Всех бы порошком, как тараканов, чтоб, кому получше, воздухом дышать не мешали…
«Сука, – думал человек, назвавшийся Алексеем Снегиревым, глядя, как болтаются у нее в мочках ушей тяжеленные золотые серьги. – Внуки у нее. И тоже хотят. Сука».
Их взгляды встретились, и телевизор не выдержал взаимного напряжения. В нем что-то громко щелкнуло, запахло жареным электричеством, и пропала сперва картинка, а потом и звук. Кот мяукнул и удрал под кровать. Тарас, сидевший ближе всех, проворно выдернул вилку.
Когда телевизор остыл, мужчины притащили авометр, и Алексей – кто тут у нас инженер-электрик? – долго рылся в пыльных ламповых недрах. Звук в конце концов появился, но изображение восстановить так и не удалось.
3
Сергей Саруханов давно потерял чувство времени. С тех пор как Керим привел его в одиночную камеру, мог пройти и час, и день. Тело немилосердно ломило, и каждое движение доставляло боль.
Саруханов знал, кем были его враги, и нисколько бы не удивился, если бы его сейчас пришли и добили. И он не стал бы сопротивляться, сил ни на что больше не было.
Поэтому, когда загремел замок в двери, он даже не поднял головы. Кто бы это ни оказался, ему было все равно.
– Вставай, парень, поедешь куда надо, – раздался над головой голос Керима.
Саруханов только мотнул головой. Он не мог встать, даже если бы захотел. Да и никакого желания делать усилие не было.
– Помогите ему, Керим, – раздался еще один голос, очень знакомый, но сейчас Саруханов не мог догадаться, кому он принадлежит.
Он почувствовал, как чьи-то руки пытаются приподнять его и усадить на койку. Их прикосновение причиняло боль, и Саруханов, как ни сдерживался, тихо застонал и чертыхнулся.
– Живой, вишь, как ругается, – сказал Керим: – Помирать не хочешь – вставай, а то ведь добьют тебя.
– Ну и пусть, – пробормотал Саруханов.
– Сергей Тотосович, – снова прозвучал второй голос, – возьмите себя в руки. Постарайтесь встать. Вам нужно спуститься вниз и дойти до машины. Дальше будет проще. И старайтесь идти, чтобы нас выпустили. Я везу вас на допрос на Петровку.
– Петровка, тридцать восемь… – как во сне повторил Саруханов. – Это же МУР.
– Именно, – сказал голос.
Саруханов открыл глаза. Перед ним стоял вчерашний следователь Меркулов. Тот, который обещал отправить его в лазарет.
-Ну и где же ваша медсестричка со шприцем? – спросил Саруханов.
– Ну видите, у вас еще осталось чувство юмора.
– Шутит – жить будет, – кивнул головой Керим.
– Пошли, – сказал Меркулов.
Самым трудным оказался первый шаг, дальше дело пошло легче. Вместе с Меркуловым прибыли два муровских оперативника, которые, надев на Саруханова наручники, повели его вниз. Охрана, удостоверившись, что заключенного забирают по требованию начальника МУРа Романовой, пропустила Саруханова и конвоиров, которые посадили его в патрульно-милицейскую машину.
– Ну, ты в рубашке родился, – сказал Саруханову Меркулов, когда машина тронулась. – Если бы не Керим, везли бы тебя сегодня не на Петровку, а немного поближе.
