никаких событий не было. Как-то вдоль линии железной дороги предпринята была попытка наступления, из которого ничего не вышло, несмотря на выезд на передовые позиции главнокомандующего генерала графа Келлера со штабом. Как-то через фронт для переговоров прошел пешком французский консул, местный, учитель французского языка. Но в общем жизнь протекала спокойно. Адмирал аккуратно доставлял продовольствие, а однажды приехал к нам с походной кухней питательный пункт Красного Креста во главе с герцогиней Еленой Георгиевной Лейхтенбергской[81].
Как-то раз слышу за окном хорошо мне знакомый голос, который называет мою фамилию. Кто это? Оказывается, бывший мой воспитатель в Пажеском корпусе полковник А.А. Бертельс[82]. С мешком на спине пришел он пешком с ближайшей станции, чтобы принести подарки офицерам своего бывшего воспитанника. Я был очень тронут.
Дисциплина отдела моего была на должной высоте. Знаю, что так же было в отделе Гревса и, вероятно, в других отделах дружины Кирпичева, зато разные «отряды», в огромном числе расплодившиеся по инициативе отдельных лиц, были чрезвычайно распущены. Помнится, что мне пришлось очень крупно поговорить с начальником одного «отряда», появившегося на моем участке и устроившего загул с дамами. Но решительных мер принимать не пришлось, так как отряд этот ушел в неизвестном направлении.
Особенное внимание обратил и на несение ночью службы сторожевого охранения, для чего каждую ночь в сопровождении одного или двух офицеров обходил все посты и заставы. Жили же мы все скученно в каком-то большом здании, кажется школе.
30 ноября в деревню мою прибыла и в ней расположилась немецкая кавалерия. Цель ее прибытия заключалась в том, чтобы оградить Киев от вторжения петлюровских банд, что достигалось одним фактом присутствия немцев на линии фронта. Появление на больших сытых конях всадников, прекрасно одетых и вооруженных, произвело на нас большое впечатление, и рядом с ними мы ярко ощущали свое бессилие и бедность нашего вооружения. Расположились немцы в лучших домах, потребовали очищения занятого нами здания и на протесты наши внимания не обращали. Они были хозяева, и нам оставалось слушаться и подчиняться.
Совместная наша жизнь продолжалась, однако, недолго, да и смысла не имела. В памяти моей не сохранилось никаких интересных эпизодов, относящихся к этому периоду. Вскоре мы были отозваны с линии фронта, и я со своим отделом вернулся на Подол.
Здесь, на Подоле, провел я последние две недели киевской эпопеи, и период этот ничем не ознаменовался. Порядок на Подоле не нарушался, и большинство офицеров ночевало дома. Попытки мои получить в свое распоряжение автомобиль успехом не увенчались, а был он мне крайне необходим, как для поездок на Прорезную, так и для объезда вверенного мне района.
Вопрос контрразведки, вопрос ограждения нас от проникновения в нашу среду петлюровских агентов поставлен был из рук вон плохо. Можно сказать, что контрразведки просто не существовало. При принятии мною первого отдела в его составе было несколько штатских, так как в принципе в дружину принимались и не военные, при условии, конечно, проверки их политической благонадежности. Но как было проверить? Кроме того, наличие штатских в нашей среде давало посторонним возможность проникать в наше помещение, не обращая на себя внимания, и я раз застал обедающим в нашей столовой совершенно мне незнакомую личность. Бумаг никаких он предъявить не мог, и его следовало бы арестовать. Но, арестовав, что было с ним делать? И какое предъявить обвинение? Я ограничился тем, что приказал ему убраться. Когда же несколько дней спустя встретил этого типа в штабе дружины, то сообщил кому следует, хотя он, увидав меня, поспешил скрыться, и задержать его не удалось. Когда после занятия петлюровцами Киева часть офицеров оказалась арестованной в Педагогическом музее, эта личность туда явилась и потребовала полковника Хитрово. К нему вывели моего брата Александра[83]. «Нет, – говорит, – не тот». Брат мой, Михаил[84], тоже оказался «не тем», и их оставили в покое. Мне это стало известно и заставило ускорить отъезд из Киева. Но я забегаю вперед.
С начала декабря положение в Киеве явно ухудшилось, и ухудшение это не было результатом неудачных боев и проигранных сражений. Никто не сражался, Киев же держался потому, что окрестные деревни заняты были немцами, одно присутствие которых исключало возможность боев. Но как-то само собою все разваливалось и окончательно рухнуло, когда немцы вернулись в город. У них тоже существовали уже комитеты, с которыми командный состав вынужден был считаться.
Графа Келлера на посту главнокомандующего сменил генерал Долгоруков, но это ничего не изменило.
13 декабря стало ясно, что дело плохо, и вечером получено было распоряжение выслать в штаб дружины приемщика за деньгами и немедленно выплатить всем жалованье за декабрь. Благодарить за это нужно было Линевича, заведующего хозяйством дружины, благодаря настойчивости которого удалось получить из казначейства нужные средства. Мой казначей засел немедленно за работу и всю ночь выплачивал, так что к утру все без исключения чины отдела получили то, что им причиталось.
Утром 14 декабря по телефону передали приказ – всем отделам стягиваться на сборный пункт в Педагогический музей, находившийся в центре города. Зачем, в приказе не говорилось. И как-то сразу после этого распоряжения связь со штабом прекратилась. Посланный офицер доложил, что в штабе вообще никого больше нет, помещение пусто и на Прорезной в большом количестве валяются брошенные бумаги. Стало ясно, что все рухнуло и нужно принимать какое-то решение. Но какое?
Почти все офицеры первого отдела собраны были на Подоле. Вскоре же мне пришли сообщить, что на площадь прибывают офицеры других отделов и среди них ведутся разговоры о необходимости переправиться по Дарницкому мосту через Днепр и идти походным порядком на Дон. Осуществимо ли это было?
Само собою разумеется, что с тем, чем я располагал, об этом не приходилось и думать. Могло ли осуществить это высшее командование, сказать трудно. Положение было очень сложное, и прежде всего для этого нужно было окончательно сдать в архив самостийность и двигаться на Дон с тем, чтобы, прибыв туда, подчиниться Добровольческой армии и восприять ее идеологию. Способен ли был на это гетман и его окружение? Думаю, что нет. Затем нужно было заранее начать подготовку к походу, чего сделано не было, назначение же сборного пункта не на Подоле, на пути к мосту через Днепр, а в центре города, с несомненностью указывало на то, что вывод войск из Киева не входил в намерение главного командования. И непонятно было, зачем нас туда звали.
По свидетельству одного из участников этих событий, решение стягиваться в Педагогический
