Между прочим отправка ее в путь задержалась из-за непогоды, и только в конце 1669 года, ценою также огромных усилий, «царский флот» был доставлен к якорной стоянке на Астраханском рейде. Он стоил 9021 рубль. Это было очень дешево, но, увы, имея целью уничтожить пиратов, эта попытка как раз совпала с выступлением на сцену Стеньки Разина, и в следующем году «Орел» и его эскадра были сожжены по приказу атамана. Алексей в этом отношении смог завещать своему сыну лишь память и пример такого предприятия. Мы знаем, что это оказалось достаточным, и самая попытка, хотя и несчастливо окончившаяся при самом ее начале, покрыла бы славою второго Романова, если бы по своему авантюристскому и химерическому характеру она не создала в итоге обманчивую иллюзию, в силу которой русский флот и был основан отчасти несколько лет спустя и которой он не перестает жить с тех пор.
Алексей однако оставил в наследство и другие залоги будущего, менее случайные, о которых частью уже упоминалось в этом томе и на которые будет еще обращено в дальнейшем внимание читателя.
Глава седьмая
Внешняя политика
I. Московская дипломатия
Внешняя политика первых Романовых была еще главным образом направлена на восток, на поле действия, где она приобретает совершенно особенный характер. Вековые распри с ее непосредственными соседями европейского запада, с Польшей и Швецией, составляют исключение. Они приобретают в эту эпоху такое важное значение, что нам показалось необходимым посвятить им несколько отдельных глав во второй части этой книги. Представляя собой лишь рекогносцировку неизвестных земель, смелые попытки или робкие нащупывания почвы, другие сношения Москвы семнадцатого века с западом требуют только общего обозрения, для которого совершенно достаточно этой главы.
С середины предшествующего века московские дипломаты объехали все столицы западного континента, и англомания стала в Москве играть значительную роль, вторгаясь даже в частную жизнь Грозного. Но из этого не создалось однако никакой близости. Этому мешали различные препятствия, среди которых следует поставить в первую голову обоюдное незнание взаимного положения. Сведения, собранные в Москве по поводу иноземных стран и совершавшихся в них событий, печатались в газете, носившей название Куранты, – от латинского слова currens, – общее и для многих газет, издававшихся в Германии, Голландии и Польше. Но, издаваясь в департаменте иностранных дел (Посольском приказе или в канцелярии посланников) в количестве двадцати номеров в год, бюллетень этот оставлял желать много как по точности, так и по быстроте сообщений.
Посланный в 1656 году в Италию стольник Чемоданов узнал, прибыв по назначению, что «герцог Франциск», к которому были адресованы его вверительные грамоты, уже имел третьего преемника! Через десять лет Потемкин, отправляясь в Испанию, узнал, что собирался также обратиться к королю Филиппу IV, который умер два года тому назад!
Эти посланцы были, впрочем, по большей части новички, совсем не знавшие ни обычаев, ни приличий тех стран, которые они посещали, но очень старавшиеся ввести там чисто кремлевский ритуал. Очень пунктуальные в области этикета, они расточают излишние проявления почтения, требуя при этом выполнения таковых и с другой стороны, что им удается с трудом. Во Флоренции Чемоданов и его помощник, дьяк Постников, падают ниц перед государем и целуют ему ноги, после чего они считают себя обиженными когда, при произнесении имени царя, герцог не отвечает никаким жестом, который имел бы такое же значение.
Беря с собою чрезмерно большую свиту, все они попадают в затруднительное положение, не зная, чем им ее содержать. Так как в Москве был обычай содержать иностранные посольства, они требовали того же от иностранцев. Если же им это удавалось, они никогда не оставались довольны. В Кенигсберге в 1656 году Нестеров был близок к тому, чтобы швырнуть под стол стоявший на нем сервис, так как он не казался ему достаточно объемистым. Эти путешественники не берут даже с собою никакого запаса карманных денег, ничего кроме товаров. Они должны были продавать их для царя, беря себе жалованье из барышей. В Ливорно Чемоданов выкрутился, продав выгодно шестьдесят окороков! Но потом покупатели заупрямились, так как флорентийцам пришлись не по вкусу произведения «veramente bruttissime» иноземного колбасника, ввиду чего Чемоданову пришлось выпрашивать у герцога милостыню в 100 дукатов, которые были ему даны с обязательством воздержаться от нового выпрашивания на итальянской территории.
Никто из этих посланцев не знал языка, на котором говорили в странах ими посещаемых, но при посещениях этих господ такая неловкость являлась еще наименьшим злом. Великолепно одетые, покрытые золотой парчой, они в то же время были отвратительно грязны. В наши дни русские мужики ходят в баню всякую субботу, но меняют рубаху лишь раз в год. Посланцы Алексея следовали тому же правилу, прибавляя к тому другие привычки, еще более отталкивающие для утонченного уже вкуса тогдашних итальянцев. В Ливорно после отъезда Чемоданова и его спутников пришлось дезинфицировать комнаты, которые они занимали в доме губернатора, и все же в них долго оставался отвратительный запах гостей, несмотря на всю кратковременность их пребывании. Губернатор счел поэтому своей обязанностью попросить своих гостей явиться во Флоренции con manco cattivo odore che sia possibile.
Этим посетителям приходилось оставлять после себя еще более неприятные воспоминания. В Кенигсберге Нестеров не останавливался перед тем, чтобы насильно хватать дочек рыбаков для танцев и для других гораздо менее невинных удовольствий. Нескольким евреям было поручено доставить ему «прачек», которых он не употреблял конечно для заполнения отсутствующей прачечной. Очень привязанный к приютившей его стране, склонный к снисходительности, хорват Крыжанич удостоверяет, какое плачевное впечатление производили заграницей эти горе-дипломаты.
Только в 1672 году в Берлине и Дрездене, в Вене и в Риме московская дипломатия приняла другой облик, благодаря появлению на сцене первого представителя блестящей плеяды, среди которой должны были позже прославиться Нессельроде и Капо Д'Истрия. Для того чтобы поднять эту службу до европейского уровня, великая северная империя должна была прибегнуть к тому же способу, каким рекрутировалось ее войско. Человек высокой культуры и изящных манер, говорящий бегло по-латыни и по-французски, одетый по последней моде, т. е. по-французски, шотландец Павел Менциес де Питфодельс придал наконец поручениям, которые были ему доверены, достойный тон и корректный стиль.
Между тем, по крайнем мере, для сношений с Польшей и Швецией, Алексею удалось найти среди окружавших его соотечественников человека, способного померяться и не без успеха с противниками, придать больше гибкости и размаха самому органу, так плохо до сих пор обслуживавшему внешние интересы своей страны. Этот орган было необходимо пересоздать во всех отношениях. Афанасию Леонтьевичу Ордын-Нащокину принадлежит честь указания по крайней мере плана этой реорганизации и доставления ему первых ее элементов.
II. «Первый русский канцлер»Как и все приказы, посольский представлял собой также бесформенный механизм, в котором отсутствовали совершенно единство и связь. Функции выполнялись беспорядочно по многочисленным бюро, наполненным бесчисленным количеством чиновников, работой которых никто не руководил. До Ордын-Нащокина не существовал пост главного директора. Он первый стал выполнять эту роль и только к концу своей службы, приняв также титул «хранителя большой печати», чем становился – и притом он первым – на практике канцлером. До тех пор эта обширная служба, казалось, носила коллегиальный характер, к которому чувствовал потом пристрастие даже сам Петр Великий. Но созданию этого поста предшествовало такое положение вещей, когда благодаря лишь одной интеллигентности и огромной энергии Афанасий Леонтьевич сумел взять в свои руки или по крайней мере подчинить своему контролю большую часть дел, доказав этим полезность и возможность централизующего и координирующего аппарата, в то время еще отсутствовавшего.
Этот энергичный человек не был знатного происхождения. Его семью считали позже выходцами из Италии, и некоторые люди объясняли этим его дипломатическую ловкость, доходившую до виртуозности, что не раз доказывал на деле этот творец Андрусовского перемирия. Но эта генеалогия не достоверна. Многим русским в эту эпоху нравилось искать заграницей своих проблематических предков и заходить даже в седую древность самых отдаленных стран. Фамилия Афанасия Леонтьевича во всяком случае занимала очень скромное положение. Имя состояло из двух частей, с честью, но скорее довольно темным образом приобретенных на полях битв, где один из предков псевдо-канцлера начальствовал вспомогательным отрядом татар (ордой), а другой получил шрам на щеке (нащока).
