Людмила Леонова двадцати полных лет от роду, пока лежит на лавке в ожидании врача, слыша, но не видя, ту, с кем она делила свою боль и свои победы. Она вслушивается в грудной резкий от приказных интонаций голос, напитываясь, цепляясь за каждую ноту, замешивая на нем и очевидно вернувшейся боли в спине, то ли горе, то ли радость совместности.
Пришедший врач задает вопросы, переворачивает ее на другой бок, колет обезболивающее, замораживая тысячи мелких электрических разрядов и не давая им пробраться в мозг от нерва. Врач велит не двигаться, ждать, пока подействует анестезия. За спиной тренеры и доктор обсуждают, что же с ней делать. В итоге решают, что новый день даст новую пищу для размышлений, а сейчас ее отправят домой в надежде на лучшее. Интересно, хоть кто-то тут может надеяться на лучшее, если даже сама Милка ни на что хорошее не надеется?
Бережно поддерживаемая Григорьевм с одной сторон и Викторией с другой, Мила отправляется в раздевалку. Она бы и сама дошла, но оба тренера в ответ на это предложение посмотрели на нее так, что к лучшему показалось не настаивать.
Пока она снимает коньки, Домбровская стоит рядом и внимательно следит, не нужна ли ей будет помощь, потом говорит:
— Михаил Александрович тебя довезет сейчас домой. Завтра по состоянию смотри. На тренировку только при полном отсутствии боли. Понятно?
Она помогает девушке стянуть с плечей спортивную водолазку и надеть худи, натягивает угги на ноги, с которых стащила коньки. Подсаживается, чтобы подставить плечо и дать легче подняться с низкой скамьи. Следит, как спортсменка выходит и раздевалки.
— До свидания, Виктория Робертовна!
— До свидания, Милочка, — негромко, но четко отвечает тренер и возвращается на лед, к тем, кто может ехать, прыгать, вращаться.
“Леонова, я не работаю с кривыми, косыми, больными и немощным”, не так ли Виктория Робертовна? Материал должен быть в форме? Горькая улыбка промелькивает на губах девушки. Она так себе материал для тренера чемпионов, надо признать. И все же ее почему-то все еще не выкинули на свалку истории? И даже повторно не порекомендовали срочно устроить личную жизнь вместо карьеры.
****
Месяц после олимпиады
На этот лед больше нет сил смотреть, по нему невозможно ехать. И вообще все вокруг такое знакомое и отвратительно белое, что больно глазам. Все они полнотью вчерашние. И выступления, которые прокатываются зачем-то на тренировках снова и снова — вчерашние. И Виктория Робертовна делает вид, что ничего не происходит. Просто снова тренировки. Она тоже вчерашняя. И особенно вчерашний Ландау с его одинаковыми поворотами головы, вскидыванием ног и теми же связками на новый лад.
Обо всем этом хочется с кем-то поговорить. Но слушать готова только мама. Виктория все время куда-то бежит после тренировок, не останавливаясь как прежде даже на пару предложений. Но это и можно понять. Есть новые чемпионы, зачем ей отработанный материал в виде Милы?
— Леонова, да что с тобой происходит-то в конце концов? — не выдерживает Домбровская, — третью неделю я тебя на льду не вижу. Эти кривые руки, вялые ноги, бессмысленные движения! Ты работать планируешь в новом сезоне?
— Планирую, Виктория Робертовна, — огрызается Мила, — я много чего планирую, но я предполагаю, а вы располагаете. Как с олимпиадой!
— Леонова, ты сдурела совсем? — удивляется тренер, — О чем ты вообще говоришь?
Кажется, Виктория Робертовна впервые готова ее выслушать. И Мила говорит, говорит обо всем. О хореографии, которая ужасна. О том, что ей не дают усложнять контент так, как ей нужно для побед. Что времени с ней проводится мало, а с Радой больше. Что она не знает, куда все это ведет и почему так! Больше всего ей сейчас хочется зарыдать и обиженно, как маленькие дети, проныть: “Ты меня не люююбишь!”
Но из всего этого Мила говорит только одно:
— Я больше не знаю, что мне делать?
— Леонова, я тем более не знаю, что тебе делать! — повышая тон отвечает Домбровская, — Ты можешь продолжать кататься. Работать каждый день так, как мы работали до этого. Можешь пойти сниматься в кино, если позовут. Можешь идти замуж, благо возраст подошел. Ты можешь все, что угодно, но я могу работать только тут, на льду, с тобой. Все остальное — не в моей компетенции.
Ну вот, получается, ей все и сказали. Вали, Милочка, хоть замуж, хватит скакать на льду, куда уже готовы ворваться другие чемпионки. Не так ли?
****
И все же, зачем-то же она ее позвала назад сейчас, когда от той, прежней, Милы, не осталось ничего, кроме травм? Стоит совсем рядом, улыбается, шутит, переживает. Держит за руку. И не требует объяснений, и не отчитывает за их, почти безумный, поцелуй. Пусть не отвечала, но и не отвергала же его. Это греет девушке сердце, хотя тепло призрачное и состоит больше из вопросов, чем из ответов.
Все, что меня пленяло, я отсек
Ложка звякает о края стакана, пока Вика размешивает сахар в чае. Она не хочет чая, но организму после тренировки нужны углеводы, иначе в самый неожиданный момент может приключиться сюрприз в виде черноты перед глазами и неотвратимого обморока.
****
месяц после олимпиады
Невозможно тяжело приходят к олимпийскому “золоту”. Нечеловеческими самоограничениями, тяжелым трудом, психологичекими надрывами. И все же предолимпийские преодоления — это ничто по сравнению грядущими. Чемпионы уходят из спорта после победы четырехлетия так же стандартно, как выпускники ВУЗов покидают стены альма матер после получения дипломов. Высшая цель достигнута. Ничего больше в этом круге не будет. Но институты и не ждут, что студент, подкинув вверх квадратную шапочку тут же вернется за парту, а от спортсмена — ждут.
Проигрыш сразу после олимпийского старта вам уже не простят. До победы еще бы простили, а теперь — нет. И никто не поинтересуется, каково человеку, несколько недель назад стоявшему выше всех, на пике мира, державшему цель жизни всех, абсолютно каждого, кто профессионально занимается спортом в руках, слушающему гимн летящий над пламенем через пять колец, каково ему снова встать подножья наравне с любым другим на новом старте. А это невыносимо тяжело.
Вымотанные, выхолощенные олимпионики доползают до старта чемпионата мира без целей, без желаний, без физических возможностей. И срываются. И завершают карьеры побежденными.
Мила отказалась сразу. Вика и не настаивала. Дело было не столько в недолеченных травмах, сколько в понимании, что ребенок, у которого между пальцами утекла великая мечта, сейчас не спортсмен. Просто нечем брать. Раду снимать было нельзя, кто-то должен представить
