— Ага, — отвечают мне.
Пока я разбираюсь с жизнеобеспечением подарка из мира флоры, в палате появляются и Капранов с Харитоновым-старшим. И зачем я вообще вернулась? Розочки принесла? Серьезно? Да тут скоро магазин можно будет открывать! Кому они вообще нужны? Харитонов их даже не видит. Даром что чует, но запах роз мне, например, не слишком приятен, а ему? Спросить бы.
— Добрый день… — только и успеваю поздороваться, как перебивает раздраженный Капранов:
— Почему здесь лужа?
— А Лина что, так и не удосужилась озаботиться? — заглядываю через кровать.
И правда, лужа, аккурат около левого ботинка Валерия Харитонова. Около сверкающего ботинка из крокодильей кожи. Да такие даже мой папа не носит, а ведь он тот еще дэнди.
— Сейчас, погоди, разберемся, — многообещающе тянет Капранов, правильно поняв причину заминки.
Я, тем временем, ставлю вазу на тумбу, избегая встречаться глазами с родителями пациента. Они-то не слепые, им прекрасно видно, что генофонд Елисеевых не пропал даром…
— Кирилл, ваза здесь будет. Не опрокиньте.
Хотела заставить его коснуться стекла, чтобы почувствовал, где именно цветы теперь стоят, но не решилась взять за руку. Вот же подстава! Я врач, я не должна бояться реакции на себя пациента, не таковы наши отношения. Не должны быть таковы, но — чем богаты, как говорится. Пройдет наркоз — поговорим, а пока поостерегусь.
— Хорошо, — отрывисто произносит.
И тут включается громкоговоритель:
«Медсестра Лина, будь добра взять чертову тряпку и явиться в палату Харитонова, пока никто из его родственников не растянулся! Иначе счет за лечение мы выставим не больнице, а лично тебе!»
После такого Харитоновы многозначительно переглядываются, а я спешу занять их собственной неоднозначной персоной, пока не разразился сказал. Только мы представляемся друг другу (у них, как я и предполагала, с идентификацией проблем не возникает), как в двери влетает Лина. Вся красная, со шваброй, извиняется, и начинает усердно тереть пол.
— Лина, что это было? — по горячим следам, пользуясь случаем, и Павла объявляется. Нашла, значит, повод прискакать на всех парах.
— Я не успевала и…
— Здесь должно быть все безупречно, ясно? — рычит. — Кирилл Валерьевич наш важнейший пациент! Почему я должна об этом напоминать? Простите, пожалуйста. Это больше не повторится. — В этом месте Ян бы точно демонстративно засунул два пальца в рот, но я культурнее.
— Хотелось бы надеяться, что проблем с неподчинением персонала у вас нет, — вставляет шпильку Харитонов-старший.
О, разумеется, нет. В последнее время в этой больнице чудеса невыдрессированности проявляю только я, и все, кто имеют дело со мной. Прятки снимков пациентов, разговоры за закрытыми дверями, окровавленные забеги, скандалы с начальством, интим на рабочем месте и прочее — все это не без моего участия. Ай да Жен. Везде успела.
— Нет, разумеется, нет, — сверкает улыбкой чеширского кота Павла. И выглядит, кстати, такой же безумной.
— Извините, но я только после операции и… можно мне поспать? — разряжает ситуацию именно Кирилл.
Знает, когда нужно вмешаться, а то Мельцаева может и умереть от сердечного приступа после таких слов. Господи, скорее бы моего пациента выписали, тогда он бы перестал действовать на нервы всем вокруг. Одно лишь имя Харитоновых будто перебрасывает реле из состояния нормальности в «охренеть, срочно придумай, что делать». Вот и делаем. С поправкой на персональные отклонения. Я уверена, что если бы его здесь не было, то все пришло бы в норму. Я бы вернулась в операционную и закопалась в учебу. И никаких драм да эксцессов. Мне они вообще противопоказаны…
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— Мне можно будет просто посидеть рядом? — спрашивает Галина Сергеевна, явно выбирая место на теле сына, по которому можно погладить. Наконец решает, что ладонь свободной от гипса руки выглядит лучше остального.
— Разумеется, — отвечает Павла участливо, даже рукой машет, обозначая, видно, что в этой больнице им можно все. — Мы переговорим у меня в кабинете.
Капранов, Павла и Валерий Харитонов уходят без меня. Это шоу с рейтингом врач плюс. Не для ординаторов-малолеток. И, прости Господи, счастье-то какое! Не хочу помогать им тягать неподъемный шар из лжи и провокационных замечаний. Но и оставаться с Кириллом и его матушкой — чур меня.
— Зовите, если что, — сообщаю Галине и разворачиваюсь к выходу.
— Доктор… Елисеева, подождите. — Она меня боится, кстати сказать, и тоже не в восторге от столь тесного соседства. Не плюй в колодец, называется. Кто бы мог подумать, что я буду выхаживать сына людей, которые стянули одного из важнейших моих врачей… — А можно мне ваш телефон? На всякий случай.
— Разумеется.
Я диктую номер, с силой сжимая в кармане ручку. Неловкость зашкаливает. Точно знаю, что эта дама не станет звонить по поводу и без. Но сын для нее много значит, а он мой пациент. Ирония судьбы или вдох, выдох и прочие прелести аутотренинга.
— Умоляю, скажите ей, что Кирилл прекрасно слышит: уверена, и он тоже ничего матери не скажет.
— Нет, и вы это знаете, — отвечаю.
Она недовольно поджимает губы — не на такой ответ рассчитывала. Только вот здесь у нас клуб любителей неправильных решений. Павла и Капранов не были правы, не сделав вторую трепанацию. Я натворила дел еще раньше. Родители подлили в огонь масла, и один только Кирилл — козел отпущения, который мужественно все выдерживает.
— Но, я уверена, все будет хорошо. Капранов не допустит… — чтобы новая сверкающая должность уплыла из его цепких лапок. — Чтобы с вашим сыном что-либо случилось. — На подавление проснувшегося цинизма уходит очень много сил.
После этого я действительно покидаю палату — мой штаб, мой лагерь, мое безопасное место. Отныне оно во власти вражеских оккупантов. Сижу в подсобке среди столь нелюбимых Линой швабр и медикаментов, да еще на каком-то ящике. Черт, возможно, я уже не так сильно люблю эту больницу…
Кирилл
Забавно. Я хотел, чтобы родители пришли, а теперь жду, когда они уйдут. Потому что должен извиниться за случившееся перед своим доктором. Но мама рядом постоянно, а где мама, там Жен нет. Все Рашида, видимо, делят, и мой доктор теперь прибегает, карябает в карте ручкой и — снова к двери чуть ли не с реактивным ускорителем. Маму это устраивает. Она у меня всегда оживленная, говорливая, почти нездоровый энтузиазм так и выплескивается, но как придет мой доктор — молчит, и, спорю, шею втягивает, как черепаха. При мне Жен ей ни единого даже относительно грубого слова не сказала, а уж вне этой палаты они и вовсе навряд ли общаются (эту роль, спорю, на себя взял отец), но мама все бдит и ждет ответной гадости.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Кстати, она как увидела и поняла, насколько сильно мне досталось на самом деле (не знаю, что ей там наплел Капранов. Наверное, что я отделался сломанным мизинцем на ноге), решила вытянуть последнюю копейку из виноватых. Теперь она половину дня держит меня за руку, причитая, а вторую тратит на звонки юристам. Иногда они встречаются прямо здесь — у меня в палате. Предполагаю, что мама таким образом пытается продемонстрировать степень серьезности моего состояния. В общем, как я уже и говорил, в обычной жизни от одиночества я не страдаю. Благо хоть отец не крутится тут целыми днями. Жен обронила, что пока мама стучит дятлом по мозгам юристам, папа то же самое проделывает с Капрановым и Павлой. Мне очень хотелось бы на это посмотреть, но, увы, звук без картинки — не то.
