ее: ”Что за бумаги, связанные в двух дощечках? Пожалуй, скажи, Ислям Баша?” Он не знал, как из сего вывернуться, и будто хотел утаить то, бывши сам в страхе: почтение к старику Магомету, им отдаваемое, избавляло его, Баранщикова, от всякого подозрения; он молчал, а они на сие говорили ему: ”Что ты от нас таишь, это ваши русские деньги”. Ободрясь Айшедуды и Магомета мыслию, говорил он им, усмехнувшись: «Здесь не у кого разменять их, ибо российские купцы на гостином дворе не берут». Магомет старик советовал ему, чтоб он постарался разменять оные у российских курьеров, кои часто в Стамбул приезжают и скоро назад отправляются.
Пришло то время, что должно было предстать ему, Баранщикову, на смотр в янычарском самом лучшем уборе к великому визирю и получить жалованье; тесть прибрал его тогда весьма чисто и дал ему богатый свой шелковый кушак, или пояс, золотом перетканный, кинжал, оправленный жемчугом, красными и зелеными яхонтами, и два пистолета с золотою насечкою; когда же он взял с собою и те два пашпорта, испанский и венецианский, то жена ею Айшедуда, увидя то, спросила его: на что он берет те бумаги? Он же ей сказал: «Я виделся вчера с российским курьером, который хотел мне за них дать 200 левков, которые ежели я получу, то подарю из них тебе половину!» Она тотчас пала на колени и молилась с великим усердием, чтобы Бог дал получить сии деньги. Расставшись с женою своею таким образом, представлен он был к великому визирю, пред которым и другими начальниками должен читать был разные магометанского закона молитвы и за твердое знание оных получил похвалу и выдачу жалованья 60 левков (39 рублей).
Получив оные деньги, зашел к знакомому греку, именем Спиридон, жившему на Галате, которому давно уже открыл свое намерение, чтоб оставить Царь-град, гнушаясь более всего верою магометанскою, и пойти в отечество свое Россию, презирая все мучения, даже и самую смерть, если случится, что пойман будет; ибо вместо страха и боязни принял он надежду и упование на Бога и, повергши с себя чалму, на бритую свою голову надел греческий колпак и, скинув с себя красные турецкие сапоги, обулся в греческие черные; кушак, кинжал и два пистолета подарил он греку Спиридону, а сам подпоясался худым его кушаком и, пробыв у него ночь, отправился 29 июля 1785 года в день Святых Первоверховных Апостолов Петра и Павла в путь, имея при себе вместо вожатого одну только записку о дороге, выпрошенную им у российского курьера, и два пашпорта, испанский и венецианский, да денег 60 левков, представляя настоящего в своей одежде грека. Из Галаты пришел он к проливу Черного моря и чрез оный переехал на маленьком турецком судне, заплатя 2 пары, яли 3 к. российских, пролив же тот широтою в сем месте не более одной российской версты.
От Константинополя к первому же вышепомянутой дороге городу Кючук Чскмеже расстоянием по турецкому названию на икисаад, то есть на два часа верховой езды, ли 16 российских верст с небольшим. Тут, по причине гористых и песчаных мест и несносных жаров, никакая лошадь скоро бежать не может. Кючук Чекмеже значит узкий проход; ибо сей небольшой городок с правой стороны окружен горами, покрытыми лесом, а с левой заливом из Белого или Марморного моря. Там имел он ночлег у грека и на другой день пришел во второй город, называемый Буюк Чекмеже, расстоянием оттуда на юч саад, то есть на три часа езды, или 24 российских верст[134]. Идучи подле Белого моря, в четвертый день пришел в третий город, Зардым, а в последующее время прошел города: 4) Баул, 5) Большую Шумну[135], 6) на реке Дунае Журжу[136] и другие места; до Дуная шел он пять недель и пришел августа 4 числа 1785 года, претерпевая в незнаемой дороге великие трудности по разным случаям, и ни в котором городе, или местечке, остановлен не был.
Река Дунай течение свое имеет в Черное море, и на правом берегу сей реки живут россияне, бывшие запорожские козаки, своими домами, коих число великое. Они ловят в Дунае рыбу, также и на море. С них больше ничего в казну султанскую не берется как десятина, то есть десятая с улову рыба. Они возят в Константинополь икру и рыбу соленую для европейцев, а турки до соленой рыбы, или икры, не охотники, и почти из них никто ее не покупает. Баранщиков из сих запорожских козаков видал продающих рыбу и икру многих в Царе-граде; а по сему знакомству, как пришел к ним на реку Дунай, то они очень ласково его приняли, и он у них проживал в разных домах дни по два, по три и по четыре. Они исповедывают христианскую православную веру и по благоприятству уговаривали его, чтоб он остался с ними жить. В ответ на то говорил он им: ”Любезные мои! Вы оставили свое отечество самопроизвольно и поселились в чужой стороне, да и под владением турецкого султана; но вы должны бояться его всякий час; возвратитесь лучше в Россию”. На сие многие ему ответствовали: «Что мы там забыли? Поди ты, а мы не хотим, да и ты, когда пойдешь, добра не найдешь», К уверению их рассказывал им он, что, в Царе-граде живучи, слышал он от российского курьера, что Всемилостивейшая Монархиня всех прощает, лишь только возвратись кто в свое отечество, и что в Херсоне дают на поселение дом, лошадь, корову и овцу и несколько денег; однако же не мог он уговорить ни одного.
Дунай переехал он с молдаванами и прошел молдаванские города: Букарест, Фокшаны, Яссы и на Днестре Сороку; тут прожил он несколько времени у россиян, коих молдаванцы называют филиповцами[137], они исповедывают греко-российскую веру; но никогда не ходят в церковь к единоверным молдаванам и грекам, а имеют свои молебницы, или божницы, и говорят, что их предки, отцы и деды поселялись здесь и что они живут благополучно и им позволено веру исповедывать, как хотят, да и в прошедшую с турками войну было им невозбранно следовать всем обрядам своей веры. В Букаресте, где он был две недели, русские снимают подряды, делают мазанки, погреба для виноградных вин и иную тяжелую работу исправляют, к коей природные тамошние жители великие неохотники.
Из города Сороки, чрез Днестр реку переправясь на судне, прошел Польского владения города Чекиновку, Китай-город[138], Лодыжину[139], Белую церковь и
