Окно в ванной комнате… оказалось надтреснутым… пришлось вставить новое стекло… — один из символических образов-предсказаний, сквозных для романа. В предисловии (1964) к американскому и английскому изданию романа Набоков сближал структуру «Защиты Лужина» с «известным типом шахматной задачи», где «дело» в «ретроградном анализе», которым «требуется доказать… что последний ход черных не мог быть рокировкой или должен был быть взятием белой пешки „на проходе“». В связи с «мотивом окна» Набоков в том же предисловии вспоминал Лужина, «указывающего тростью не запомнившееся ему отдельное окно», и замечал: «не последний стеклянный квадрат в его жизни».
…Отец играет в шахматы с совершенно не изменившимся за эти годы доктором… — Кинематографическим доктором неожиданно оборачивается реальный — из детства, с которым Лужин как-то играл в шахматы в доме отца. По другому поводу герою как-то показалось, что «все это уже один раз было». События в его жизни вообще тяготеют к тому, чтобы происходить по крайней мере дважды — как репетиция-предупреждение и как окончательная неотвратимая реализация.
…детскую книжку… «Кота-Мурлыку»… — видимо, «Сказки Кота-Мурлыки» (1872) Николая Петровича Вагнера (1829–1907) — выдающегося зоолога, а также писателя-беллетриста, автора научно-популярных книг для детей. С детской литературой у Набокова были особенные счеты — ср. о Л. Чарской и «Задушевном слове» в «Подвиге», о С.Ф. де Сегюр в «Других берегах».
…тютчевская ночь прохладна, и звезды там круглые… — Здесь, по-видимому, имеется в виду стихотворение Ф.И. Тютчева «Летний вечер» (1829). Набокову близки и последовательный дуализм Ф.И. Тютчева (1803–1873), поэзия которого движется постоянными противопоставлениями (день — ночь, утро — вечер, горы — долина, море — земля, воды — суша, юность — старость, жизнь — смерть), и его восприятие непосредственно ночи как явления манящего и одновременно грозящего первородного хаоса. «Ночи» вообще у Тютчева много. В контексте романа важно и то, что у Тютчева также один из центральных мотивов — представление об Ином Мире, с которым обычно и связывается образ ночи, — «бестелесном, слышном, но незримом», проявляющемся то в песне ветра, то в загадочных среди обыденности событий-предостережений, «посланников» Судьбы.
Лишь то, что писано с трудом, читать легко… — из послания В.А. Жуковского князю Вяземскому и В.Л. Пушкину «На этой почте все в стихах…» (1814).
