напарником к вечеру уйдем.
— Экий ты шустряк, а потребности скромные, но как знаешь. И все же о предложении подработки подумай. Могу предоставить особые условия. Накопишь на приличное снаряжение, а то у тебя совсем, хм… — торговец наиграно смущается, и молча выкладывает все шестнадцать упаковок.
Моя рука сама собой сгребает припасы в мешок, а в голове возникает совершенно неуместная, и одновременно любопытная мысль. Решаю не держать вопрос в себе:
— Демидыч, а откуда вы рационы берете? — еще раз гляжу на содержимое последней пачки. — Судя по начинке, сами делаете, но основной наполнитель-то, неужели сами не выращиваете?
— Откуда, откуда, со склада беру, — недовольно говорит торговец.
— Логично. Но на склад сырье как-то попадает?
— Ох, неугомонный. Вот так и попадает, — с этими словами он отдергивает шторку, являя мему взору компактную версию межпространственного переносчика. — Любопытный какой. Еще никто до тебя такими вопросами не задавался, — шторка возвращается на место, оставив меня в растерянном удивлении от затейливой политики руководства парка.
— А может у тебя карты местности водятся? — спрашиваю бородача, решив, что попал в лавку чудес.
— Почему нет. Сколько угодно, на любой вкус и кошелек. Тебе какую? — Демидыч кладет перед собой пачку бумаг.
Недоумение и разочарование скрываю за ироничной улыбкой. Передо мной лежат абрисы, кроки, художественные зарисовки отдельных районов парка и даже вольные фантазии на тему всего пространства путешествий, но до утраченной ранее карты им далеко. Только на двух схемах угадываются окрестности доходного лагеря. Мне кажется верхом безумия доверять свой поход неизвестно кем и как составленной карте, чья область охвата достигает вершины, поэтому сразу отказываюсь. Понимаю, что неточности, ошибки и умышленные искажения могут насолить не меньше одержимых идеями порядка и контроля.
— Нет, такие не годятся, — цены решаю даже не спрашивать. — Полагаю настоящих, правильных карт нет?
А эти, по-твоему, неправильные, — Демидыч неожиданно громко хохочет. — Да понимаю, о чем речь ведешь, понимаю, не дурак. Такие штуки за монеты не продают. Это же ценность немыслимая, а в плане хранения опасная. Считай халявный пропуск к успеху. Все хотят, понимаю. Идешь себе верной дорогой, только ноги не ленись переставлять, и никаких блужданий. Даже в компанию ни к кому напрашиваться не надо, когда все наперед зришь.
Приходится без сожалений отбросить эту идею, хотя прежде не думал о карте, как об аналоге книги собственной судьбы, зато соглашаюсь, что за деньги такие карты не покупают, ибо свою без оплаты получил. После длинной тирады торговца молчать и думать мне кажется невежливо:
— В таком случае у меня все. Не буду больше смущать опасными вопросами…
— Да куда там, опасные. После того пустозвона с гитаркой за плечом, и его провокационными песнями с рисковой болтовней, мне даже к своим смутьянам придираться неловко.
— Пустозвон? Может у него в попутчиках еще и верзила с барабаном был? — спрашиваю у Демидыча, стоя на пороге, и уже знаю ответ.
— Еще как был. Добро хоть помалкивал, только с пустозвоном трепался. Странные парни. Им даже Шурик мухоморы свои навязать пытался. Видать родственную душу признал, но у парней и без грибов крыша давно набекрень съехала, — у бородача неожиданно развязывается язык, и он продолжает держать меня в дверях. — Работать не согласились, монеты им, видите ли, ни к чему. Зато честным людям по ушам ездили. Все о вольных странствиях, да мечтах пели. Кое — как выпроводил.
Кивнув на последнем слове, козыряю торговцу двумя пальцами и выхожу вон. Суеты на площади прибавилось. Мои ноги сами собой останавливаются. Глядя на хлопоты здешних дельцов, ненадолго задумываюсь. Удивляюсь тому, как сильно люди пропитываются делами из внешнего мира, неосознанно возвращаясь к ним в путешествии, так или иначе, забывая о главном. Одни тотальным контролем захвачены, другие товарами, а меня бы, при очень глубоком погружении, вообще могло в какой-нибудь бар занести. И играл бы на лютне, до позеленения и конца третьей недели. С грустью гляжу сквозь людей, но тут же утешаю себя мыслью, что такой жесткий отбор, через ловушки ненужных увлечений, действительно позволяет самым достойным, сильным духом, получать желаемое.
Алина
На вытоптанной поляне, которая до площади все-таки не дотягивает, происходит утренний разбор заданий. Во всяком случае, так мне видится. Среди двух десятков людей выделяются две фигуры, напыщенного вида, которые повелительными жестами сопровождают свои распоряжения. Сразу представляю себя на месте одного из батраков, и понимаю, что уже мысленно увольняюсь. Скорее бы с пустыми карманами к вершине пошел, чем добровольно терпеть унижение от заблудших в глубоком погружении, даже отстраненность не поможет. Один из таких погруженных на самую глубину золотого дна устраивает спор из-за качества сырья. Седой мужичок сбивает цену за пучки трав, которые вчера вечером не успела сдать девушка, весьма замученного вида. Собранные в хвост волосы, цвета спелой соломы запутались, тонки плечи сутулятся, и точеные руки судорожно сжимают неимоверных размеров тюк с растениями.
Мужичок, потрясает кулаками с зажатыми травами, бешено вращает глазами, и говорит:
— Этот лук только уже третьего сорта. Четверть цены дам. Надо было раньше успевать. Алина, не надо на жалость давить, хочешь жить по-людски, так больше работай. Знаем вас, лентяев, а еще на что-то надеются.
— Но мне хватит только на оплату палатки. Ты не можешь так со мной обойтись, добавь хоть самую малость. За неделю все отработаю, да еще и вдвое больше. А вчера день не мой был, — продолжает отчаянно увещевать его девушка, без особого результата.
Скупщик вручает ей несколько монет, сгребает пучки лука, и скрывается в хибаре Демидыча. Смысл организованного сбора съедобных растений пока мне был непонятен, особенно в таких больших количествах. Глядя на понурившуюся Алину, думаю, до каких глупостей довело ее беспамятство вкупе с нашептыванием следящей системы, и как здорово, что мне удалось избежать подобной участи. Девушка медленно усаживается на землю, поигрывая монетками. Она уже не спешит в поля, подперла голову руками, искренне выражая безысходность. Видимо намерение отработать, осталось только словами. Обычно стараюсь не вмешиваться в чужие проблемы, ибо люди часто неблагодарны и принимают помощь, как должное. Но, повинуясь странному порыву, снова нарушаю личный кодекс, наверно под воздействием все той же следящей системы, хотя надеюсь, что действую по своей воле.
Сажусь рядом с жертвой дикого капитализма и усилием воли временно глушу программу отстраненности. Мне кажется уместным и правильным пробудить в Алине здравомыслие, чтобы в очередной раз сыграть против следящей системы.
— Привет. Что за беспредел здесь происходит? Не понимаю, куда вся эта еда девается, и почему цены за ваше же бывшее снаряжения такие грабительские? —
