— Нет. Если меня звали в замок, чтобы я помогала, а это случалось нечасто, то я имела дело только с госпожой Моро, Марией Моро, особо приближенной горничной императрицы. Когда замок закрыли, она уехала вместе с остальными…
— И у вас нет ее адреса? Или адреса кого-то из ее подруг?
— Нет. Я сожалею, поверьте.
— Не стоит! Это не имеет значения. Благодарю вас обоих, вас и вашего мужа, за приятно проведенное время…
Альдо не солгал. Он оценил и любезный прием, и вежливость этих простых людей. Но он чувство-нал себя словно бы потерянным. Где искать футляр для веера с двойным дном? Ева Рейхенберг говорила, что у императрицы Шарлотты таких футляров было множество. Одному богу известно, кому она могла их подарить, повинуясь минутному порыву, как это и произошло с госпожой Лабан. И это не считая того, что самые ценные веера — если не думать о случайной прихоти покойной — должны были достаться ее бельгийским и австрийским племянницам. Кстати, и французским тоже, так как покойный король Луи-Филипп приходился императрице Шарлотте дедушкой. Чтобы всех объехать, ему бы пришлось исколесить пол-Европы, а это совершенно невозможно сделать в отведенное ему время. Если же добавить к немалому числу родственниц всех тех женщин, которые прислуживали императрице и ухаживали за ней в течение ее почти полувекового заточения… Пока императрица находилась у австрийцев, с ней обращались жестоко. Ее содержание стало куда более мягким, когда бельгийская семья буквально вырвала ее из их рук. В любом случае, количество тех, кто мог получить от императрицы в подарок веер, оказывалось огромным. Всех опросить — это все равно, что черпать ложкой океан! Альдо даже не рассматривал возможность того, что двойное дно уже было обнаружено и изумруды найдены. Ни одна женщина не смогла бы сохранить это в тайне. Драгоценность давно бы уже увидела свет…
Чувствуя, как на него наваливается отчаяние, Альдо решил подумать об этом завтра: возможно, у него будет с кем обсудить состояние дел. Следовательно, он немедленно вернется в гостиницу, соберет свои чемоданы и первым же поездом отправится в Париж!
Князь усаживался в такси, когда водитель опустил стекло, отделявшее его от пассажира, и тягучим голосом сказал:
— Не знаю, месье, вы заметили или нет, но по дороге сюда за нами следили…
— Вы уверены? И кто это был?
— Незнакомое мне такси. Когда мы приехали в замок, та машина проехала немного вперед и стояла там довольно долго. Я бы посмотрел, что это за машина, но из нее никто так и не вышел, и я не осмелился это сделать. Как только вы вышли из домика привратника, такси развернулось и уехало. Номер его я записал, если вам это пригодится, — добавил он, протягивая Альдо клочок бумаги.
— Вы незаменимый человек! Большое спасибо. Но зачем вы это делаете? Вы меня не знаете, а вдруг за мной следит полиция?
— В такси? Ни за что на свете! У нас полиция всегда остается полицией, вы не сможете ошибиться! Л насчет того, что я вам сказал… Человек, который несет цветы бедной умершей императрице, не может быть плохим. Вы собираетесь остаться в «Метрополе»?
— Я намеревался уехать сегодня вечером, но отложу отъезд до завтрашнего дня, если вы сможете добыть для меня информацию об этой машине.
Морозини достал свою визитную карточку и протянул ее усердному водителю, добавив к ней ассигнацию, достоинство которой в три раза превышало стоимость поездки.
— Скажите на милость! Одно удовольствие вас возить… князь! Вы все узнаете к десяти часам вечера! Слово чести!
Доставая свою визитку, Альдо обнаружил и ту, которую ему оставила баронесса Вальдхаус. Хотя он решил остаться в Брюсселе еще на одну ночь, но даже речи не могло быть о том, чтобы ее навестить. Поэтому, вернувшись в отель, Альдо отправился в цветочный магазин, выбрал нечто, похожее на куст розовой азалии, добавил записку со словами сожаления и еще несколько дежурных фраз и отправил все это госпоже Тиммерманс. Затем он забронировал себе место в утреннем поезде, попросил оставить ему столик в ресторане и отправился в бар, чтобы выпить одну-две рюмки отличного коньяка с водой. Ему это было просто необходимо. Кто мог следить за ним? Если только это не…Альдо почти не удивился, когда в конце великолепного ужина ему принесли записку от водителя такси. Одной детали — букетика фиалок, приколотого к воротнику, — ему хватило, чтобы узнать «молодую белокурую даму» в красивом меховом мантии. Князю даже захотелось рассмеяться: Агата Вальдхаус была упрямой, но совершенно неопасной! Не стоит о ней и думать!
Но меры предосторожности все-таки следовало предпринять, и Морозини предупредил портье, что намерен лечь спать и не хочет, чтобы его беспокоили звонками. Потом он вернулся в свой номер и, решив, что заслужил несколько часов отдыха, заснул как убитый.
Возвращение в Париж оказалось приятным. Ночью погода изменилась, и яркое солнце пригревало деревушки Пикардии, мимо которых мчался экспресс. Суеверный, как и все его соотечественники, Альдо увидел в этом знак свыше. Значит, все будет хорошо. Утром, после пробуждения, ему в голову пришли свежие мысли. Можно опубликовать объявление в основных европейских газетах, достаточно нейтральное по смыслу, чтобы не вызвать ненужного любопытства. И потом он мог задействовать свои связи в некоторых ведомствах, поговорив с коллегами… И это не считая его друга Гордона Уоррена из Скотланд-Ярда. Прежде всего, ему было необходимо во что бы то ни стало узнать, каким образом были поделены многочисленные драгоценности покойной императрицы Шарлотты. Как бы там ни было, на перрон Северного вокзала он вышел приободрившимся. Альдо даже почувствовал прилив оптимизма…
Но эта иллюзия сопровождала его только до тех пор, пока он не прочел газету, купленную у мальчишки-продавца. Накануне из Сены достали тело Люсьена Сервона, беглого дворецкого Жиля Вобрена…
Альдо решил сразу же, не заезжая в дом к тетушке Амели, отправиться на набережную Орфевр.
— Этим утром он зол как собака, — предупредил дежурный, который провожал Морозини в кабинет высокого начальства». — Может быть, вы зайдете попозже?
— Я уже видел его в таком настроении, — заверил полицейского Альдо, устраиваясь на одном из двух стульев перед черным письменным столом Ланглуа. Стоявшая на нем керамическая ваза с примулами вносила нотку умиротворения, как и ковер красивого темно-пурпурного цвета — собственность комиссара, — согревавший сверкающий паркет казенного кабинета.
Портрет президента Гастона Думерга, блаженно улыбавшегося из рамки на стене, как будто подчеркивал атмосферу официальной строгости помещения…
