За обедом ко мне подсел корреспондент либеральной английской газеты, которого я знал еще по Лондону. Это был пожилой человек, занимавшийся в своей жизни различными профессиями и перепробовавший много политических вер. Он побывал в нескольких партиях, прежде чем объявил себя независимым. Он принадлежал к числу беспочвенных мечтателей, которые ограничивают свой социальный долг именно такими мечтаниями: это ведь ни к чему не обязывает, хотя и дает известное моральное удовлетворение. Но в его искренности сомневаться было нельзя: если он хвалил, то восторженно, если критиковал, то с ядом, сарказмом и ненавистью.
Сейчас он возмущался бездействием, которое фактически наступило на всем Западном фронте. Он точно знал, что немцы снимают с Западного фронта дивизию за дивизией и поспешно гонят их на восток. Теперь даже небольшое усилие на западе, заставив немцев прекратить эти переброски, помогло бы Советской Армии больше, чем крупное наступление весной, к которому готовятся англо-американские союзники и о котором идет столько разговоров. Он критиковал стратегию ШЕЙФа, сваливая все на американцев. Допуская мысль, что 1-я американская армия после арденпского «представления» не способна наступать, англичанин спрашивал: «А что делают остальные шесть союзных армий?»
К нам присоединился корреспондент лондонской газеты «Дейли геральд» Мэтьюз. Он внимательно выслушал нашего общего знакомого, потом обратившись ко мне, спросил, не слышал ли я о переговорах между Рундштедтом и Эйзенхауэром. Слухи об этом действительно носились среди нескольких сот обитателей «Скриба». Одни утверждали, что адъютант Рундштедта прилетел в Париж со специальным письмом от немецкого командующего, который предлагал перемирие. Другие уверяли, что это был сын Рундштедта. Все, однако, сходились на том, что германская генеральская клика предложила Эйзенхауэру открыть союзникам Западный фронт. Единственное условие, которое выдвигали немецкие генералы, заключалось в том, чтобы западные союзники позволили немцам забрать свои войска с запада для отражения советского наступления. Эйзенхауэр, как говорили корреспонденты, связанные с ШЭЙФом, отказался обсуждать с немцами какие бы то ни было условия. Однако командующий союзными войсками на западе посоветовал немецким генералам поступать так, как они считают для себя более выгодным, то есть они могли открыть фронт западным союзникам, но без каких-либо условий.
Работники штаба Эйзенхауэра отказывались говорить на эту тему. Бригадир Фурд (разведка ШЭЙФа), выступивший вечером того же дня с докладом в пресс-кэмпе, не ответил на вопрос Мэтьюза о переговорах. Он отказался подтвердить или опровергнуть циркулирующие слухи.
На доклад бригадира Фурда собралось несколько сот человек: военные корреспонденты, оперативные офицеры штаба Эйзенхауэра, генералы. Большой конференц-зал пресс-кэмпа в первом этаже отеля «Скриб» был набит битком. Доклад был закрытым, — но бригадир Фурд обещал дать общую картину военного положения на западе после отражения немецкого контрнаступления в Арденнах, и поэтому штабные офицеры даже дальних армейских соединений приехали в Париж.
Свое сообщение Фурд начал указанием на то, что русское наступление в Польше серьезно изменило общеевропейское военное положение в целом. Прорыв русских выбил из рук немецкого командования инициативу, которую оно во время атак в Арденнах захватило на Западном фронте впервые с момента его возникновения. Эта инициатива позволила немцам парализовать активность всего союзного фронта, хотя по числу людей и по массе техники он в несколько раз превосходил немецкие силы на западе.
Бригадир подробно разобрал причины провала замыслов противника в Арденнах, подчеркнув стойкость американских окруженных частей и господство союзников в воздухе. Немецкое командование не сумело развить успехи своего прорыва в Арденнах, нанести более серьезный удар союзникам потому, что советское наступление заставило Гитлера начать поспешную переброску на восток самой боеспособной и технически наиболее оснащенной 6-й танковой армии СС. Эта армия совершенно исчезла с Западного фронта уже к 20 января. Вслед за ней стала уходить 5-я немецкая танковая армия, которая сумела оторваться от союзных авангардов около недели назад (доклад Фурда состоялся 31 января 1945 года).
Немецкое командование на западе занялось переформированием своих частей. Боеспособные дивизии в спешном порядке отправлялись на восток.
Докладчик был удивлен тем обстоятельством, что германское командование перебрасывало на восток войска с Западного, а не с Итальянского фронта, где оно легко могло бы «сэкономить» 10–12 дивизий. Он полагал, что противник, напуганный советским наступлением, оголил Западный фронт в надежде прикрыть его войсками из Италии. Пока же Рундштедт вытягивал свои войска вдоль всего фронта тонкой цепочкой, которая во многих местах прерывалась, образуя большие бреши.
Картина, нарисованная бригадиром Фурдом, была настолько оптимистической, что слушатели поставили вопрос о сроках окончания войны в Европе. Союзники могли немедленно нанести удар немцам, смести жалкую цепочку Рундштедта и ринуться навстречу русским, лавина которых подкатывалась уже к Одеру, а в ряде мест даже переправилась через него и вела бои на заодерских плацдармах. Бригадир отвечал уклончиво. Он обещал в ближайшие дни лишь очистить последний кусок французской земли в районе Кольмара. Фурд отводил на эту операцию две недели. Нелишне заметить, что «кольмарский мешок» был очищен через два дня после пресс-конференции.
Английские военные корреспонденты считали, что союзники могут выиграть войну без новых усилий и жертв: Германия готова поднять руки. Этому мешало только одно обстоятельство: упорное требование союзников в отношении безусловной немецкой капитуляции. Один из корреспондентов даже подсчитал, что это требование удлиняет войну на 6 месяцев. Американский корреспондент сообщил, что генерал Эйзенхауэр и фельдмаршал Александер (командующий союзными силами на Средиземном море, англичанин) решительно высказались против безусловной капитуляции. Корреспондент просил подтвердить или опровергнуть его сведения. Бригадир молча смотрел на вопрошавшего и неопределенно пожимал плечами: он не опровергал. Слушатели восприняли это, как подтверждение.
II
Несколько дней спустя наша машина, миновав Большие бульвары, оставив позади бульвар Вольтера и площадь Нации, выбралась на Венсенскую дорогу и покатила на юго-восток Франции: мы хотели видеть ликвидацию «кольмарcкого мешка» частями 6-й армейской группы (7-я американская и 1-я французская армии).
Дорога была невыразимо унылой. Мы проезжали через городки, разрушенные либо немцами, либо союзниками, либо их совместными усилиями. Вдоль улиц торчали остатки стен и обгорелые трубы, поднимались кучи мусора, за которыми стояли черные сады.
Особенно тягостную картину увидели мы в городе Витри. У мостика через мутную речонку красовался желтый дорожный знак: «Витри», за мостиком виднелось несколько домиков, одиноких и жалких. За ними расстилалась пустошь, поросшая красноватым бурьяном. На краю пустоши поднималось несколько бараков дегтярного цвета. По мокрой дороге, в прошлом улице, брели редкие жители, бедно одетые и явно голодные. Они равнодушно проходили мимо нас, не повернув головы: они видели столько солдат и столько форм, что свыклись с ними, как с городским бурьяном.
Пейзаж не стал веселей, когда мы направились из Витри на Сен-Дизье, а оттуда свернули к Жуэнвиллю, Римокуру и Нёшато. Туман, висевший на верхушках лесистых холмов, спустился на дорогу. Он был настолько плотен, что порою мы по-черепашьи тащились и сигналили, сигналили, сигналили. Крестьянские клячи шарахались в сторону перед самыми фарами, ребятишки в деревнях рассыпались с дороги почти из-под самых колес.
Штаб 6-й группы помещался тогда в отеле курортного городка Виттель в отрогах Вогезов. Кругом вставали холмы, покрытые хвойным лесом, в долине синела речонка, разлившаяся от оттепели. Нас встретил начальник отдела общественных связей штаба группы — молодой полковник, маленький и красивый, как женщина. Он сразу сообщил нам, что мы опоздали: «кольмарский мешок», ликвидацию которого мы спешили увидеть собственными глазами, был уже выпотрошен, немецкие войска, не успевшие удрать на восточный берег Рейна, попали в окружение, но никто еще не знал, как много их. «Не то три дивизии, не то три повара», — смеясь, заключил полковник.
После обеда американские офицеры атаковали нас, требуя выдать «секрет советских ударов». По словам майора из оперативного отдела, Советская Армия имела на километр фронта меньше людей и техники, чем союзники. Тем не менее она ухитрялась делать такие прыжки, о которых союзники на Западе и не помышляли. Иногда англо-американским войскам приходилось наступать, не встречая противодействия, как это было, например, в северной Франции или Бретани. Но майор хорошо знал, что Советской Армии приходится преодолевать большое, порою просто бешеное сопротивление немцев. Французский офицер заговорил о «психологическом поражении» немцев на полях сражений в Советском Союзе, которое, по его мнению, и лишило немецкую армию моральной стойкости: не сумев удержать определенную линию фронта, немцы не могут уже остановиться до следующего рубежа.
