красочно-фотогеничной, а старой – засохшей и рассыпавшейся прахом столетия назад, и поэтому казавшейся современникам обманчиво нестрашной, вроде Бабы Яги из сказки. Власть сделала ставку на нее за ретивость в донесении до народных масс государственных инициатив, послушность и узколобость.
Тем абсурднее казалось Сергею, что такой образованный, широко эрудированный, абсолютно психически адекватный человек, как отец Владимир, может на полном серьезе верить в Бога. Нелепость. Возможно именно этим он Ларионова и заинтересовал поначалу. Этим, да еще своим бескорыстным желанием помочь ближнему и искренним сопереживанием. Отец Владимир был первым, кого встретил Сергей по возвращении.
Глава 24.
Отец Владимир (в миру Артем Горошин) с детства обладал обостренным чувством справедливости. Рассматривая очередной синяк на его лице, мама часто гладила его по голове и горестно вздыхала:
«Правдоруб ты мой. Ты, конечно, прав, Артемушка. Но как же ты жить будешь? Тяжело так.»
Десятилетний Артем слушал маму с недоумением, насупив брови. Разве мог он не заступиться за соседа по парте Данила, у которого двоечник Шмотов из шестого класса регулярно отбирал деньги на завтраки? Кончилось все, правда, не очень хорошо, теперь Шмотов отбирал деньги у них обоих, но не без боя. Разве мог он промолчать, когда наткнулся на все того же двоечника, шарящего по карманам курток в школьной раздевалке? Через пару дней тот подкараулил Артема в подъезде и наградил новыми синяками.
Жилось и правда тяжко, мама оказалась права. Почему-то люди вокруг не желали жить по правилам: лгали, воровали, мошенничали и двурушничали. И очень не любили, когда их деяния становились всеобщим достоянием. Чем старше становился Артем, тем больше несправедливости замечал вокруг. Все было неправильно. Как с этим бороться? Да еще в одиночку? Артем лихорадочно озирался вокруг. Неужели больше нет людей, которые хотят жить по справедливости? Но, кто ищет, тот всегда найдет. Нашел и он.
Отец Иннокентий проводил у них в школе урок православного воспитания. Не настоящий, а показушный, с заготовленными заранее вопросами и ответами. Его снимала для выпуска новостей небольшая местная телекомпания. Заприметив проницательным взглядом топтавшегося в нерешительности неподалеку юношу, отец Иннокентий приветливо обратился к нему: «Вы хотели что-то спросить? Смелее, молодой человек.» Так началась их дружба: покровительственная со стороны священнослужителя и щенячье-преданная со стороны Артема. Отец Иннокентий был хорошим психологом и быстро разобрался в душевных терзаниях юноши. Как у многих людей его профессии, у него хорошо был подвешен язык и доставало терпения на долгие беседы. Артем наконец нашел свои правила – десять заповедей и намеревался строить по ним свою жизнь.
Первым шагом было поступление в духовную семинарию. Розовых очков, надетых на него отцом Иннокентием, хватило на несколько лет. За это время Артем повзрослел, поумнел и понял, что нельзя жить в обществе и быть свободным от его пороков. Но нужно, по возможности, помогать людям их преодолевать. Это определило всю его дальнейшую жизнь. Поехать священнослужителем на остров он вызвался добровольцем, хорошо понимая, что карьеры он там не сделает. Да она его и не интересовала. Но здесь он был один, сам себе хозяин, и без присмотра сверху надеялся организовать духовную жизнь островитян правильно, так, как он это понимал.
Первым неприятным сюрпризом оказалось то, что прихожан на острове насчитывалось всего человек двадцать. Были это, в основном, пожилые женщины. Всех остальных островитян религия не интересовала. Конечно, отца Владимира приглашали присутствовать на присяге и освящать все новостройки в поселке (в том числе объекты военного назначения). Это было модно, вполне в духе времени. На подобных мероприятиях он чувствовал себя свадебным генералом и, механически исполняя требуемое, понимал, что это не то. Поразмыслив, отец Владимир нашел способ достучаться до островитян. Учитывая почти постоянно плохую погоду на острове зимой, собрать людей на службу было нереально. Они сидели по домам и смотрели телевизор. Значит нужно сделать проповедь телевизионной. Вскоре на острове появилась новая еженедельная телевизионная программа.
Но этого отцу Владимиру было мало. Ему хотелось добраться до детских душ, неиспорченных и более восприимчивых к разумному, доброму, вечному, семена которого он и хотел посеять. После длительных переговоров с недоверчивой директрисой ему позволили проводить в школе еженедельные уроки православной культуры. И он с энтузиазмом взялся за дело. Вышестоящее начальство было вполне довольно развитой им деятельностью. Хотя в общем и целом столь отдаленный и малочисленный приход начальство мало интересовал.
Поскольку отец Владимир был одинок, то жил он в комнате обычного барака, разделяя с соседями все тяготы зимовки на острове: чистил бесконечный снег, отпугивал белых медведей, хандрил от нескончаемых метелей и подолгу сидел без света из-за оборванных проводов. Местные жители восприняли его появление на острове неоднозначно: с недоумением, настороженностью, равнодушием или с иронией, как сосед по бараку – биолог Сергей. Он смотрел на отца Владимира, как на некую диковину: говорящую лошадь или летающую корову. Ларионову не нужны были помощь, сопереживание или участие. Он был «человеком в футляре». Близко к себе никого не подпускал, но и сам в чужую душу не лез, сохраняя равноудаленные отношения со всеми. Возможно поэтому Наташа со своей проблемой сначала пришла к отцу Владимиру, посоветоваться.
Эта сногсшибательная новость рано или поздно настигает каждого мужчину. Порядочный человек вообще должен обо все догадаться заранее и в нужный момент талантливо изобразить бурный восторг и полную пришибленность свалившимся на него внезапно счастьем, лепетать бессвязные глупости типа: «да мы теперь, да мы с тобой, ух, заживем» и смотреть радостно бараном. А не стоять дурак – дураком, соображая, когда же он так прошикнулся, вроде всегда меры предосторожности принимал неукоснительно. На мужском лице ни в коем разе не должно читаться и тени сомнения: «А мое ли? Точно? А вдруг?», лишь восторженная придурковатость и телячий восторг. И горе тому, кто не успеет вовремя сделать радостное лицо.
Ларионов запоздал, и Наташа успела обидеться. «Ларионов, мне уже двадцать пять, я буду рожать,» – категорично заявила она. От запланированного спокойного тона разговора мгновенно не осталось и следа, голос предательски сорвался и дрогнул. Чтобы не разрыдаться на глазах у Сергея, Наташа выбежала из комнаты. «Бревно бесчувственное, ненавижу. Черт бы тебя побрал, Ларионов,» – проклинала она его, уже не сдерживая слез. Встреться ей сейчас белый медведь, Наташа снесла бы его, как вихрь торнадо.
Сергей не побежал за девушкой, а сидя на подоконнике, переваривал услышанное. С одной стороны, удивляться было нечему. Вполне закономерный результат двухлетних близких отношений. Рано или поздно это должно было произойти. С другой стороны – ребенок? Зачем? Что он будет с ним делать? Его
