— Тогда позволь я расскажу тебе одну небольшую историю. Как ты наверное знаешь, у католиков и протестантов есть инквизиция…
Слушая малолетнего рассказчика, боярыня почти машинально утянула с широкого блюда небольшой крученый медовый кренделек, тут же откусив крохотный кусочек.
— Обвинения могли быть любые: колдовство, сношения с нечистым, порча. Любая красивая женщина вызывала зависть, а вместе с ней и злобу своих некрасивых соседок. Этих как бы ведьм жгли на кострах.
Перекрестившись от таких страстей, хозяйка утянула с блюда еще один кренделек.
— Топили в воде, закапывали живьем в землю, пытали всяко, проявляя в сем деле дурное усердие. Как результат — в чужеземщине почти не осталось красавиц, одни страшилы да серые мыши, невзрачные обликом. На Руси же православной таких ужасов не было, оттого и красивые девы у нас не редкость, а обыденщина.
Наследник очень выразительно поглядел на Анастасию Дмитриевну, заставив ту немного покраснеть. От удовольствия.
— Не стоит скрывать за белилами Богом данный облик, и зубы чернить тоже есть грех. Ибо тело наше есть творение Его, и не след смертным тщиться изменить Его замысел!..
Хозяйку от таких речей явно пробрало. Нет, она успела уже привыкнуть к тому, что старший из сыновей великого государя Иоанна Васильевича смышлен необычайно, да и держит себя куда как серьезно (совсем не по возрасту) — но такие слова и интонации скорее приличествовали монаху-вероучителю, нежели десятилетнему отроку.
— Но как же?..
Дмитрий, несмотря на свой более чем юный вид, прекрасно понял, о чем речь — очень уж выразительно женщина коснулась бровей и подкрашенных виноградным соком губ. А так же понял, что она больше удивлена, нежели проникнулась его словами.
«Ну что же, тогда приведем более авторитетное мнение».
— Апостол Павел сказал: не знаете ли, что тела ваши суть храм живущего в вас Святаго Духа, которого имеете вы от Бога? Женщинам русским должно украшать себя и одежду свою, и держать тело свое в чистоте, ибо то есть угодные Господу нашему деяния. Басма, хна и виноград не несут в себе вреда.
Закрепив внушение долгим взглядом, гость улыбнулся:
— Прошу тебя и это донести до своих подруг. Наградой же будет…
Перед боярыней на стол легло довольно невзрачное кольцо, выточенное из обычнейшего янтаря.
— Возможность даровать исцеление той или тому, кому ты наденешь мой дар. Но выбирай мудро — если меня потревожат с пустячной хворью, я просто заберу свое кольцо у просителя.
Подхватив украшение и приблизив его к глазам, она увидела, что по внутреннему ободу шли начальные строки Символа веры. Глаза хозяйки тут же мечтательно затуманились. Представляя, какие слухи она запустит по Москве, и в особенности — как скривятся от зависти личики верных подруг, когда увидят такую драгоценность, она едва не прослушала довольно неприятную для себя новость:
— Как же это, царевич-батюшка? Что же мне теперь, и не побаловать себя?
— Пока не пройдет полгода с сего дня — нет. Тот же апостол Павел сказал: все мне позволительно, но не все полезно; все мне позволительно, но ничто не должно обладать мною. Ты же, Анастасия Дмитриевна, почитай что заново родилась. Разве ж грудного младеню кормят жирным мясом? Или крендельками с орешками и медом? Он с того и помереть может.
Четко очерченные брови мальчика сурово сдвинулись:
— А может, ты и хочешь, чтобы все мои целительские труды пошли прахом? Или несогласна со словами апостола Павла?
— Что ты, что ты, батюшка-царевич!..
Спорить с юным целителем, и уж тем паче — с авторитетом одного из столпов и патриархов христианской церкви московская боярыня даже и не собиралась. А для пущей верности даже отвернулась от блюда с любимым лакомством, тут же наткнувшись взглядом на покрытый рушником кувшин:
— Еще сбитню, Димитрий Иванович? Он для румянца дюже пользительный, ты же, не прими в укор, что-то бледненький нынче.
— Благодарствую, мне довольно. Позволь откланяться, Анастасия Дмитриевна, батюшка указал мне непременно вернуться до полудня.
И этому решению хозяйка не стала возражать, вместо этого попросив принять на память небольшой гостинчик — в благодарность и на добрую память. Поднялась, ненадолго вышла… А обратно вернулась с мужем, несущим в руках небольшой, но явно увесистый ларец. И детьми, кои сразу же выстроились этаким своеобразным клином: впереди Иван, только-только избавившийся от синяков под глазами после недавнего сотрясения мозга, по правую руку от него весьма чем-то довольный семилетний Федор, а по левую — шмыгающий носом Протасий. Ну и в самом тылу (но притом возвышаясь над братьями на добрых полголовы) встала еще одна родственница, пунцовеющая щеками четырнадцатилетняя Васса. Ларец (или все-таки большая шкатулка?) перекочевал на стол, а сам боярин на полном серьезе отвесил поясной поклон:
— Спаси тебя Бог, Димитрий Иванович! Век будем помнить твою доброту.
«О как?..».
Семейство поддержало это заявление своими поклонами, причем еще ниже, чем у главы семьи. Разогнувшись позже матери, но раньше братьев и сестры, необычайно торжественный Иван сделал два шага вперед и открыл крышку ларца.
— Вот, значица.
Свет, проникающий в светлицу через два оконца, заиграл на полированной стали и лакированном дереве, гравировке и резьбе… Двух массивных пистолей, чей брутальный калибр разил наповал одним только своим видом.
«Миллиметров десять-двенадцать — уж больно свободно палец проходит. М-да, ручная артиллерия! А фитиля-то нет, значит кремневые или?.. Хм, нет, все же колесцовые».
Приняв подарок в собственные руки, наследник понял, как сильно он ошибался: шары на концах рукоятей были не из кости, а из вполне качественной бронзы. А значит, он держал в руках не ручные пистоли с колесцовым замком, а две вполне себе ухватистые булавы, способные, в случае нужды, по разику каждая выстрелить.
«Ну правильно, пока перезарядишь, раз десять проткнут или голову отрубят. А что, вполне практично».
— И вот, седельные!
Увидев вторую пару пистолей, Дмитрий едва не выронил из рук первую: вот это были монстры! В полметра (а то и больше!) длинной каждый, и калибры у них были не «детские», десять, а вполне себе взрослые двадцать (примерно) миллиметров. Да и как булавы они были заметно состоятельней — от их увесистых «шариков» и кираса не спасла бы. Тем временем, из поистине бездонного ларца был извлечен третий лоток, хранящий в себе пулелейку, изящную пороховницу и прочие весьма полезные мелочи.
«Блин, лучше бы ты мне отдал ту кучу серебра, что отвалил за эти шедевры пистолестроения!».
Тринадцатилетний Иван принял у наследника обычные пистоли, и тут же, по кивку отца, поднес короткие седельные пищали.
«Никак, решили последовать примеру оружничего Салтыкова? Ну-ну».
— Немчин торговый сказал, что саксонской выделки, знатного мастера.
Вслух же Дмитрий вежливо и довольно многословно (для себя) поблагодарил, упомянув, что, де, не стоило хозяевам входить в такие траты — чай, не чужие люди, сочлись бы и по свойственному. Не сказать, что эти слова не нашли отклика у семейства Захарьиных: дети поняли так, что их четвероюродному брату подарок все же понравился (еще бы, такая красота!). Боярыня довольно улыбнулась при упоминании того, что отрок царской крови сам признал их родственниками. А Василий свет Михайлович все так же удерживал добродушное выражение на лице. То ли и не строил никаких таких планов — пристроить старшенького еще ближе к будущему государю, то ли посчитал, что царевич по младости своих лет и не понял его намеков и телодвижений.
«И не пойму, как бы ты не старался».
Устроившись в седле вороного аргамака, десятилетний отрок еще раз оглядел невзрачное родовое гнездо, небрежно перекрестился на прощание (часть охраны повторила за ним это действо) и послал жеребца вперед, одновременно впадая в легкую задумчивость — насчет того, кто же из думных бояр будет следующим в деле навязывания ему в ближники своего отпрыска. И будет ли очередной «пытальщик счастья» при этом понимать тот простой факт, что благоволение Иоанна Васильевича совсем не означает благоволения у его старшего сына? А еще целителю было очень интересно представить, какая свара начнется за обладание простым таким серебряным колечком. Поначалу в Москве. Потом и за ее пределами — как только больные, но очень богатые и влиятельные личности поймут, что наследник престола может вылечить практически все, кроме смерти, старости и глупости.
«Впрочем, страждущим здоровья не обязательно иметь при себе и кольцо — достаточно пары-тройки килограмм золота. Какой я меркантильный, хи-хи…».
Припомнив свои же расчеты о том, сколько благородных металлов потребуется для осуществления хотя бы половины его планов, юный всадник разом потерял всю веселость и печально вздохнул. Счет-то шел не на килограммы, а на тонны!..
