— Только не говорите ему! — и Памела, вся воплощенное лукавство, повернулась к Джейку. — Ну что? Правда талантливо?
— Чрезвычайно!
— Но видно ведь, что автор дилетант, разве нет? — явно сбивая с толку, спросила она.
Джейк бросил умоляющий взгляд на Нэнси, но та стояла с непроницаемым видом. Вот сука тоже! Джейк подошел к картине вплотную.
— М-м-м-м, — протянул он, благодарно принимая от Ормсби-Флетчера бокал с бренди. — Да нет. Пожалуй, профессионал. — И добавил: — Вон мазок какой! Ну да, конечно, профессионал!
Десмонд прижал к губам розовую ладошку, подавляя смешок.
Это все ее! — подумал Джейк. Вечерами, в одном этом паутинистом лифчике и прозрачных трусах, она…
— Да хватит вам, — сказал Ормсби-Флетчер. — Расскажите человеку.
Памела подождала, наслаждаясь воцарившейся тишиной. В конце концов, вся восторженная, задыхаясь, со вздымающейся грудью, объявила:
— Все эти картины… написаны художниками, которые рисуют ртом и ногами!
Джейк ахнул, побледнел.
— Ведь вы бы никогда, — радовалась Памела, потрясая пальцем у него перед носом, — никогда бы не догадались, правда же?
— Ну… в общем, нет.
Ормсби-Флетчер не без гордости объяснил, что Памела председатель Общества помощи художникам, рисующим ртом и ногами.
— И при этом находит время готовить такие великолепные блюда! — присовокупил от себя Десмонд. — Такое порой придумает, такое!
— Вот эту картину, — сказала Памела, приподымая морской пейзаж, — написал семнадцатилетний мальчик, держа кисть в зубах.
Дрожащей рукой Джейк передал бокал с бренди Ормсби-Флетчеру.
— Он уже восемь лет как парализован.
— Удивительно, — слабым голосом отозвался Джейк.
Десмонд выразил мнение, что работы этой группы следует представить публике в Соединенных Штатах. А то — Лондон, свинг, декаданс — тут проку не жди. А эти несколько инвалидов вдруг взяли, да и отказались вымаливать подачки у государства! Всем нам пример, между прочим, в особенности тем, что поют, будто Британия выдохлась!
Следующей она показала картину, написанную ртом — натюрморт, изображенный жертвой уличного происшествия.
— А вот это, — на сей раз Памела подняла повыше портрет генерала Монтгомери, — выписано ногой. Один из серии портретов, исполненных ветераном Эль-Аламейна[184]. Следом она показала еще одну картину, написанную ртом — натюрморт, изображенный жертвой уличного происшествия.
Бесстыже вытянув руку с бокалом, чтобы туда налили еще бренди, Джейк гаркнул:
— Эту — покупаю!
Ротик Памелы округлился, образовав укоризненное О.
— Ну вот, теперь вы будете ругаться, говорить, что я настырная, — обиженно проговорила она.
— Да ну! Ведь это ради благородной цели! — сказал Джейк.
Восторг Памелы несколько увял.
— Нет, вы, конечно, можете купить, но только если она вам действительно всерьез понравилась.
— А, ну да, естественно. Конечно, понравилась!
— Потому что нельзя людей с физическими недостатками считать ниже себя! — И нахохлилась.
Тут Джейк взмолился, и Памела, простив его, разрешила купить за двадцать пять гиней портрет Монтгомери. Потом, вновь горячо и со вздымающейся грудью, добавила:
— А я… А я… Знаете, что я для вас сделаю? Я вас возьму посмотреть, как этот художник работает у себя в студии!
Джейк затряс головой, умоляюще стал вздымать руки — дескать, нет! не надо! но что сказать, так и не смог придумать.
— Ему это будет такое ободрение, так будет радостно узнать, — продолжила Памела, — что человек вашего ранга стал почитателем его таланта.
— А нельзя ли мне просто письмо ему написать?
— Да вы влюбитесь в нашего Арчи. У него такое чувство юмора!
— Правда? — голос Джейка дрогнул.
— А мужество какое! Мужества ему не занимать. — Затем Памела вдруг переключилась и завела одну из тех пластинок, которые, как заподозрил Джейк, были у нее припасены для званых завтраков в женском клубе: — Если у человека талант и он не может не рисовать, — завела она как по писаному, — он непременно будет рисовать! Будет рисовать, даже если жить придется в лачуге и на грани голодной смерти. Пусть у него нет рук — он будет рисовать, положив холст на пол и держа кисть пальцами ног. А нет ни рук, ни ног — зажмет кисть в зубах!
На втором этаже зажегся свет. Джейк крепче ухватился за бокал бренди и торопливо прикурил сигариллу.
— Слушайте, вы ведь творческий человек, вот скажите, Джейк, — возбужденно спросила Памела, — правда же, искусство от трудностей расцветает?
Еще одно окно второго этажа загорелось светом.
— Вы чертовски правы! — согласился Джейк.
Послышался сердитый выкрик няньки, потом пауза, потом завопил Элиот. Ормсби-Флетчер вскочил на ноги.
— Схожу гляну, что там такое, дорогая.
— Мне кажется, — продолжила Памела, — что чем более жестоки муки творчества, тем творение выходит совершеннее.
— Моя жена не очень хорошо себя чувствует, — сказал Джейк, пронзая Нэнси свирепым взглядом.
— Простите?
— Мне надо срочно отвезти Нэнси домой.
В вестибюле они нос к носу столкнулись с раздраженным главой семейства; тот был весь красный, в руках насос.
— Что случилось? — спросила Памела.
Элиот сидел на верхней ступеньке лестницы, по его щекам бежали слезы.
— Это не я, — хныкал он, — это не я…
— Он нашкодил, — сквозь зубы процедил Ормсби-Флетчер.
— Не будьте с ним чересчур суровы, — помимо собственной воли вмешался Джейк.
Ормсби-Флетчер, казалось, только теперь Джейка заметил.
— А вы что, уже уходите?
— Тут, понимаете, с Нэнси… Ей немножко нехорошо.
— Так… пустяки… Просто с желудком что-то, — вклинилась Нэнси, пытаясь поддержать версию мужа.
— Нет! Не с жел… — начал было Джейк, но осекся. — Я хочу сказать, что… в общем, она молодец, такая терпеливая! Спокойной ночи.
Ормсби-Флетчера он заверил, что вечер был совершенно феерический, и, вцепившись в портрет Монтгомери, повлек Нэнси к машине. Вой Элиота преследовал по пятам.
— В чем дело, что на тебя вдруг нашло? — допытывалась Нэнси.
Но до тех пор, пока не выехали на шоссе, Джейк вообще говорить отказывался.
— Просто у меня жутко разболелась голова, вот и все.
— А что там натворил у них ребенок?
— Да попытался куклеца своего дурацкого спустить в сортир, вот что.
Пока Нэнси готовилась улечься, Джейк налил себе неразбавленного и сел перед портретом Монтгомери. Что я тут делаю, думал он, в этой стране? Чем я могу помочь этим растленным полудуркам?
Что скажешь, Янкель?
3
Если бы. Если бы, если бы… Зачем он вообще уехал из Торонто в Лондон!
Лондон. Зачем, Господи, воля Твоя! И почему именно Лондон? А потому, что благодаря Всаднику (и собственной невоздержанности на язык) Нью-Йорк его отверг.
В детстве Англия для него много значила, но никогда его туда особенно не тянуло. По убеждениям он был лейбористским сионистом[185]. Помнится, он когда-то даже недолюбливал британцев, потому что они ему препятствовали в стремлении обрести родину. Сидит, бывало, с родителями у радиоприемника, слушает речь Черчилля: «…но французские генералы доложили своему премьер-министру, что через три недели Англии свернут шею, как какой-нибудь курице. Ну-ну, нашли себе курочку! Нашли шейку!» Еще вспоминаются фотографии зубастеньких принцесс Елизаветы и Маргарет в герл-скаутских платьях. Воздушная битва за Англию.
— Король, — сообщила однажды вечером мать, — горячей воды себе в ванну теперь наливает всего на дюйм. Так он подает пример всему народу.
— А кто, интересно, может это проверить: ведь он там один, надо полагать… в своем сортире-то! — усмехнулся отец.
Вместе с другими мальчишками Джейк играл в десантников на пустыре за синагогой, обстреливая Нарвик[186] заледенелыми конскими яблоками. Читал книжки Д.А. Генти[187] и Г.Д. Уэллса. Отворачивая лицо от ветра и хрустя по морозному снежку, каждое утро заново торил тропу во Флетчерфилдскую школу, при этом путь его лежал мимо полкового арсенала канадских гвардейцев, у входа в который в странной меховой шапке всегда стоял высокий невозмутимый гой. В народе говорили, что, если им прикажут, они прямо так, строем, шеренга за шеренгой, со скалы и попрыгают. Вот какая у них дисциплина!
Джейк помогал собирать деньги, свитера и носки «в помощь Британии», а позже, обходя те же дома, опять просил деньги, но уже на оружие для Хаганы. Примерно в это же время к ним в дом однажды пришел пилот британского Управления доставки[188] и, шевеля кавалерийскими усами, уговаривал отца купить облигации военного займа.
— Эти русские вообще-то не так уж плохи, — говорил он. — Во всяком случае, сейчас нам надо именно на это себя настраивать. Ну что делать, ну не было у них промышленной революции! Сотни лет развития им пришлось втиснуть в одно поколение.
