Мы говорим о внутренней жизни Новгорода так пространно не только потому, что она глубоко оригинальна, но и потому, что знаем о ней много подробностей, недоступных исследованию в других городах. Это потому, что Новгород — совершенно уникальный археологический объект. Отложения минувших веков («культурный слой») обладают здесь особым свойством сохранять все без исключения предметы, в них попавшие. «Новгород возник на плотных глинистых почвах, не впитывающих воды дождей, паводков и талого снега. Влага до предела насыщала его культурный слой, медленно сочась в Волхов и препятствуя проникновению в почву воздуха» (В. Л. Янин). В результате в почве не развивались микроорганизмы, уничтожающие органику, и не шли процессы коррозии металлов. Как нигде в ином месте, здесь можно изучить предметный мир средневекового русского человека, почти все в быту которого делалось из дерева (даже перечислить все виды посуды, инструментов, деталей построек и то затруднительно). Но этого мало. В Новгороде почти полностью сохранились уличные настилы из плах и бревен; остатки частоколов; нижние части домов (они заплывали грунтом, и не извлекались, новый дом ставили прямо на них). Поэтому можно восстановить историю планировки. Благодаря разработке методов дендрохронологии (датирования года спила дерева по годовым кольцам его ствола), многие из найденных в настилах и срубах бревен получают точную дату, поэтому история усадеб и улиц прослеживается поэтапно. Оказавшиеся между датированными деревянными ярусами вещи тоже получают весьма точные даты. Так из истории отдельных построек складывается история двора, затем усадьбы или «гнезда» усадеб, наконец, улиц, концов и всего города.
Но и это далеко не все. Благодаря сохранности органических остатков, в Новгороде еще в 1950-х годах было установлено, что древние новгородцы для каждодневной переписки, черновых записей и обучению письму пользовались не дорогой бумагой или пергаменом, но специально подготовленной корой березы — берестой. В такую «берестяную грамоту» буквы вдавливали специальным заостренным «писалом», без чернил, поэтому во влажной среде они сохранили формы и могут быть прочтены. Берестяные грамоты стали ошеломляющим открытием. Они не только показали, что очень многие, если не все, средневековые новгородцы были грамотны, но назвали также имена владельцев усадеб (которые обычно выбрасывали ненужные письма в мусор), их социальное положение, род занятий, рассказали о хозяйстве и о семейных, социальных и иных связях (например, среди писем есть любовные записки, молитвы-заклинания). Среди открытых усадеб оказались не только боярские — удалось определить в одном из владений усадьбу новгородского художника рубежа XII–XIII вв. Олисея Гречина.
Итак, основу городской структуры образовали «гнезда» боярских «усадеб». Их ограды-частоколы стояли вдоль больших улиц-дорог, мощеных деревом: жители одной улицы, «уличане», тоже осознавали себя как единое социальное целое. Они имели выборного старосту, сообща строили «уличанский» храм, следили за мостовыми. Улицы складывались в пять «концов» (к трем первым около 1168 г. добавился Плотницкий конец; в конце XIII в. оформился Загородский). Каждый конец был самостоятельным членом городской федерации, со своим вечем, соборным храмом и главным монастырем; в городском совете конец представлял особый посадник (а позже даже несколько посадников). Делами концов, конечно, вершили бояре, но и мнение свободных горожан обладало определенным весом (особенно в моменты социальных конфликтов). Они были объединены в 10 сотен, возглавляемых тысяцкими и сотскими, когда-то подчинявшимися князю. Но концы со временем поглотили сотни (не имевшие границ и лежавшие чересполосно), и боярско-кончанская система управления возобладала. Третьей (но далеко не последней) властной силой Новгорода была церковь в лице архиепископа (Владыки) и настоятелей крупнейших монастырей, таких как Юрьев и Антониев (в управлении городом их представлял архимандрит, выбиравшийся, как ни странно, на вече). Огромные земельные владения, богатства и право собственного суда постепенно делали церковь все более влиятельной в боярской республике, которая в конце существования все более напоминала теократию. Кроме церковного, в Новгороде имелись суды «смесной» (то есть смешанный — князя и посадника) и торговый (возглавлявшийся тысяцким), что было необходимо, учитывая огромную роль торговли в жизни города и присутствие иностранных торговых компаний (Немецкого и Готского дворов).
Развитие города можно проследить не только по документам и остаткам деревянного строительства, но и по каменной архитектуре. К сожалению, древнейшие каменные кремли города не дошли до нас. Но мы знаем, однако, что уже Детинец 1116 г. имел оригинальные черты: к воротным башням здесь были изнутри добавлены особые каменные (надвратные) храмы. Характерно, что эти храмы ставит уже не создатель кремля, князь, а новгородский Владыка, то есть архиепископ. Впоследствии и возведение новых стен ведется по инициативе архиепископов, которые становятся фактическими правителями республики и, конечно, на государственные средства (стены ставили отдельными кусками с остановками в 1302, 1331–1334, 1400 гг.). Часть этих стен дошла, хотя со значительными перестройками, до наших дней. Поскольку архиепископ стал фактически выборным главой Новгородской республики, его присутствие в Детинце было все более ощутимым. Значительную часть крепости занимал Владычный двор с парадными, церковными, жилыми и хозяйственными постройками; здесь же хранилась владычная (городская) казна — «серебро святой Софии». Владыка, наряду с боярами из знатнейших семейств, финансировал строительство все новых надвратных храмов. Конечно, с присоединением Новгорода к Москве эта ситуация меняется: в Детинце распоряжается великокняжеская администрация, а строительство ведется по указанию из столицы, хотя обычно на новгородские деньги. Именно так в 1484–1490 гг. проходит полное обновление крепостной стены, «на две части великого князя денги, а треть владыка своими денгами», «по старой основе» (фундаменту). Крепость Детинца, имевшая когда-то тринадцать башен, сохраняла некоторое военное значение до начала XVIII в. и последний раз упомянута в штате крепостей в 1739 г.
Конечно, общая система оборонительных линий Новгорода была гораздо сложнее. Посад, окружавший Детинец, начали укреплять по крайней мере с XII в. — летописи регулярно упоминают устройство «острога» вокруг города при нападениях врагов, а в 1262 г. сообщают, что новгородцы «срубиша город нов». В XIV–XV вв. деревянные укрепления острога начинают заменять каменными, кое-где в линию земляных валов просто встраивают каменные башни. Башни и прясла стен возводили на средства отдельных улиц и концов, которые они защищали. Интересно, что этот «лоскутный» острог московские инженеры в XVI в. вновь сменили на целиком деревянный («Большой земляной город»), который закончили к 1537 г. (от каменных башен осталась одна, сохранившаяся и до наших дней). Кроме того, в 1580-х гг. внутри острога поставили дополнительно Малый земляной город, примыкавший к Детинцу с уязвимой напольной стороны. Наконец, необходимо упомянуть об огромной протяженности внешнем городском вале — Окольном городе, достигавшем в длину 10 км (!), который новгородцы соорудили в конце XIV — начале XV в. Укрепления Новгорода, пожалуй, уступали по продуманности и военной надежности каменным «поясам» Москвы и многорядным каменным стенам Пскова конца XV–XVI вв. Однако следует помнить, что протяженный овал новгородского Детинца был отстроен в камне значительно раньше Кремля Дмитрия Донского, а его прототипы вообще восходят к XII в.
Каменная церковная архитектура Новгорода, помимо широко известного художественного своеобразия, удивительно наглядно соответствует этапам его социально-политического развития. «Святая София», первый каменный городской собор Новгородской архиепископии, ставший символом республики («Где святая София, там и Новогород!»), был возведен в 1045 г. в новоотстроенном Детинце князем Владимиром Ярославичем почти одновременно с двумя другими княжескими храмами Святой Софии — киевским и полоцким, и навсегда остался самым крупным храмом Новгорода. Однако менее чем через столетие князья теряют контроль над Детинцем и собором, и отныне строят только вблизи своих резиденций. В 1103 г. князь Мстислав ставит церковь Благовещения на Городище; в 1113 г. им же была заложена церковь Николы на Ярославовом дворище (Николо-Дворищенский собор), в котором служили попы, подчинявшиеся князю (когда архиепископ Никон не захотел венчать князя Святослава на новгородке, тот «веньцяся своим попы у святого Николы»). Но центром княжеского церковного строительства остается все же Городище. В начале XII в. напротив него, на левом берегу Волхова, встает княжеский Юрьев монастырь (его Георгиевский собор, возведенный в 1119 г. зодчим князя Всеволода Георгиевича, Петром, по крайней мере по высоте и общей монументальности облика сопоставим со «Святой Софией»). Незадолго до изгнания из города князь Всеволод успевает заложить еще два храма — Ивана на Опоках (1127) и Успения на Торгу (1135), но после этого в Новгороде князья уже вообще не строят. Правда, на Городище еще появляются новые церкви, но их, как ни странно, ставят из дерева: князья не решаются на большие вложения средств, чувствуя непрочность своего положения в городе. Последний возведенный в камне «княжеский» храм — скромная (хотя и украшенная прекрасными фресками) церковь Спаса на Нередице в дворцовом монастыре вблизи новой резиденции князя Ярослава Владимировича (1198).
