Помпей же, оставив Сицилию на попечение своего деверя Гая Меммия, приказал отплыть своим войскам, которые он высадил частично в У тике, частично в Карфагене. Едва он ступил на африканскую землю, как солидный контингент армии Домиция (7 000 человек) перешел на его сторону и встал в его ряды. Очевидно, дела представлялись скорее хорошо. Однако один инцидент произошел во время развертывания лагеря в Карфагене, который указывал на ограниченность власти шефа, будь то сам Помпей: во время земляных работ солдаты обнаружили клад с большим количеством золотых предметов, вероятно, закопанных в момент разрушения пунической столицы в 146 году. Как только распространилась эта новость, солдаты забросили все другие дела, оставаясь глухими к приказам, и принялись рыть равнину, убежденные, что найдут другие клады. Только через несколько дней, устав переворачивать понапрасну землю, они снова вернулись под знамена своих соединений. Неспособный воспрепятствовать повальному стремлению к золоту, Помпей предпочел посмеяться над ним, и только когда восстановился обычный порядок, он принялся за кампанию.
События разворачивались очень быстро: Помпей добрался до Домиция, разбившего свой лагерь под защитой каменистой лощины и рассчитывавшего использовать преимущества своей позиции. Но так как с рассвета разыгралась гроза, Домиций приказал дать сигнал к отступлению, используя наступление противника. Помпей, несмотря на дождь и порывы ветра, приказал пересечь лощину и атаковать: замешательство войск Домиция помешало им эффективно сопротивляться, тем более что ветер и дождь стали для них большой помехой. И опять была резня, во время которой 18 000 солдат Домиция остались на месте. Войска же Помпея приветствовали своего командира званием император. Однако последний заявил, что отказывается от почета до тех пор, пока не будет взят и разрушен лагерь противника. Тотчас вернулись к сражению, чтобы уничтожить 3 000 обороняющихся. Помпей руководил операциями, но он на этот раз снял шлем: видимость была такой плохой, что его чуть не убил свой же солдат, так как, замешкавшись, он не сразу назвал пароль, который спрашивал солдат. Гней Домиций Помпей был взят во время захвата лагеря: его постигла та же участь, что и Карбона, то есть привели в трибунал Помпея, который ознакомил его с эдиктом проскрипций прежде чем обезглавить топором. Его голова была отправлена в Рим.
Благодаря своей победе и сдаче большинства городов, Помпей достаточно глубоко проник на нумидийскую территорию, чтобы напомнить племенам варваров, что Рим намеревается властвовать над всем этим районом. Он восстановил Гипсала на его троне, захватив и убив узурпатора Гиарбаса. И затем, воспользовавшись несколькими мгновениями досуга, он поохотился на львов и слонов: его миссия была завершена раньше, чем кончился 82 год, и возраст его не достиг еще двадцати пяти лет.
Значительной военной силой, способной оказать Сулле серьезное сопротивление, оставалась только армия Сертория в Испании, служившая теперь убежищем для всех проскрибированных, рвущихся продолжить борьбу. Но Испания была далеко и не угрожала Италии ни войной, ни ее снабжением; следовательно, можно было отложить на некоторое время организацию экспедиции (которую Сулла хотел поручить Квинту Цецилию Метеллу Пию), чтобы заняться италийскими проблемами.
В общем, все те, от кого можно было ждать организованного нападения, в данный момент были мертвы, ослаблены, как Марк Парперна или еще один Марк Юний Брут (трибун плебса в 83 году и отец тирании), или слишком удалены, чтобы быть опасными. Нужно также сказать, что проскрипция способствовала с особой действенностью уничтожению этих людей. В самом деле, с одной стороны, расправа, коллективно осуществленная в Риме над теми, кого захватили и кого наметили опустить ниже, чем мертвых, конечно, принижала достоинство тех, кому не оставалось ничего другого, как бежать, чтобы не разделить подобную участь. Кроме того, даже формы проскрипции, то есть ее зрелищный характер, так же как ее юридическое обоснование, позволяли превратить тех, кого она считала «осужденными», в обесчещенных граждан. Даже сам термин «проскрипция», употреблявшийся раньше главным образом, чтобы обнародовать имена банкротов и объявить о продаже имущества, уже представлял собой элемент, который имел тенденцию к подрыву уважения к этим жертвам. Общественное мнение, созданное вокруг имен проскрибированных лиц, так же, как и вокруг их тел (головы, выставленные на Форуме, тела, протащенные по улицам Города и брошенные в Тибр), было решающим элементом в этом процессе разрушения: в глазах других это представляло собой бесчестье, и в Риме больше, чем в других местах, потому что римское общество — это общество престижа и хвастовства.
Но проскрипционный эдикт был только временной мерой (потому что эдикт одного магистрата имеет силу только на протяжении его магистратуры), призванной очертить контуры очистки и сделать ее сразу же оперативной; следовательно, нужно было обратиться к закону, который обобщал, уточнял и делал постоянным ее действие. Став диктатором в последние дни декабря 82 года, Сулла издает закон, чтобы окончательно урегулировать эти вопросы. «Закон Корнелия о врагах государства» касался всех, кто выступал с оружием против родины с момента, когда в 83 году были прерваны переговоры между Луцием Сципионом и Суллой из-за враждебных действий Квинта Сертория. Следовательно, речь шла о тексте, затрагивающем не только проскрибированных, но также всех тех, кто, будь это сенаторы или всадники, погибли во время сражений. Список последних был аннексирован по закону (как, впрочем, окончательный список тех, кого следовало проскрибировать), потому что в текущем 81 году Цицерон защищал довольно сложное уголовное дело, в котором некоторое число лиц, близких к власти, заставили поверить свои семьи и своих граждан, что жертва Секст Росций из Америи, погибший в сражениях, фигурирует в числе врагов государства: таким образом они рассчитывали прибрать к рукам его владения. Эта аннексия списков, по-видимому, была очень важна, потому что она привела к тому, что менее чем через месяц после окончательной победы у Коллинских ворот контуры очистки были окончательно установлены.
В отношении же собственно самих проскрибированных закон Корнелия продлил касающиеся их запреты: любая форма отношений с любым из них вела к смертной каре. И правда, Плутарх рассказывает, что один вольноотпущенник, хорошо знавший Суллу, так как во времена его юности жил с ним в одном доме, был осужден за пособничество (он спрятал проскрибированного) и казнен, будучи сброшенным со скалы Тарпейен. Кроме того, прибегали к вознаграждениям, даваемым доносчикам так же, как и тем, кто приносил голову; им платил квестор из государственных фондов. Впрочем, через несколько лет открылось, что законная диспозиция представляла для тех, кто получал вознаграждение, больше неудобств, чем преимуществ: когда Цезарь и Катон по явным политическим причинам решили напасть на тех, кто был помощником в сулланской очистке, они нашли очень полный их список в реестрах квесторов с указанием сумм, которые каждый из них получил. Триумвират в 43 году вынес из этого урок: объединившиеся, чтобы победить убийц Цезаря, Лепид, Антоний и Октавий вписали имена своих противников в проскрипции, то есть, кроме всего прочего, назначили за их головы цену, но в самом эдикте они уточнили, что выплаченная сумма не будет занесена в реестры, чтобы сохранить анонимность получивших ее и уберечь от дальнейших преследований.
Во всяком случае, на этот раз механизм исключения был абсолютным: проскрибированные теоретически не могли найти места, где бы укрыться. Гай Норбан, вспоминают, отплыл на корабле на Родос, потому что у него была опора на Востоке: он несколькими годами ранее осуществлял там квестуру, и остров всегда был местом убежища для всякого рода изгнанников. Однако Сулла направил туда эмиссаров с требованием его головы от родосцев. Последние были в очень затруднительном положении: они разрывались между желанием не произвести плохого впечатления на Суллу, на сторону которого они решительно встали в момент войны с Митридатом, и желанием не запятнать репутации своего острова как места убежища, уступив беспрецедентному требованию, которое было им представлено. Пока они обсуждали последствия требования о выдаче, Норбан явился на агору, посреди которой покончил с собой, пролив свою кровь на общественное место родосцев, колебавшихся и не сумевших противостоять требованиям Суллы. Смерть Норбана подтверждала, что проскрибированные не имели никакого шанса избежать своей участи, где бы они ни прятались; это прекрасно выражает Саллюстий, говоря, что они были «стерты с лица земли».
Конечно, не все проскрибированные имели такое же значение, как бывший консул 83 года, стоящий третьим номером в списке, и Сулла испытывал неодинаковую враждебность по отношению к тем или иным. Это подтверждает тот факт, что другой консул 83 года, Луций Корнелий Сципион, жил долгие годы в Марселе в полном спокойствии; но правда и то, что Сулла не мог относиться одинаково к «новым гражданам» и последнему отпрыску знаменитого рода Сципионов. Это позволило некоторым семьям спасти кое-кого из своих, когда тот появлялся в списке. Так, известны два всадника, избежавшие преследований, которые велись, возможно, без особого усердия, потому что они не были лицами первого плана. Первый самнитского происхождения, — Гней Децидий, о котором известно, что ему помог и его поддержал Авл Клуентий (другой всадник, защищаемый Цицероном в уголовном деле) и, вероятно, также Цезарь, который попытался в конце 70-х годов использовать его пример, чтобы вызвать принятие закона об амнистии. Другой проскрибированный всадник, некто Авл Требоний, чье имя нам известно, потому что во время своей претуры Гай Веррес должен был познакомиться с одним делом, к которому был пассивно причастен: его брат Публий написал завещание, распределяя свое имущество между многими тицами, которым он вменял в обязанность отдать часть прав проскрибированному. Единственный среди наследников, вольноотпущенник Авла Требония, выполнил требование завещания и передал своему бывшему хозяину половину того, что получил. Другие, опасаясь быть выданными, действительно полагая, что проскрибированные были приговорены оставаться вне общества и, возможно, исходя из своих личных интересов, представили дело претору, аргументируя тем, что нельзя требовать от них, чтобы они передали часть наследства проскрибированному (что могли принять за акт соучастия) и, как следствие, прося, чтобы аннулировали ограничивающее заключение и позволили им пользоваться всей совокупностью имущества, доставшегося им. Что и сделал Веррес, конфисковав также часть вольноотпущенного. Эта несколько корыстная история подтверждает, во всяком случае, что не все семьи были разорены гражданской войной и в некоторых случаях не теряли возможности использовать закон.
