«Иерусалимская энергия» была сдана через два дня, но пришлось подождать, пока Крейг и Марини окончательно настроят ускоритель. Наконец, в четверг, 24 сентября, все собрались в зале управления — «Тронном зале», как называл его Марини, — просторном помещении почти тридцати метров в ширину и сорока в длину, жемчужине нью-нельсоновской архитектуры прет-а-порте. В отличие от основных корпусов оно было выстроено только из кирпича и цемента и облицовано изоляционными материалами во избежание коротких замыканий. Здесь находились четыре самых мощных компьютера и «Сьюзан», сверхизбирательный ускоритель, любимое детище Колина Крейга, стальной бублик диаметром пятнадцать и толщиной полтора метра, на внешней окружности которого были расположены магниты, создававшие магнитное поле, ускоряющее заряженные частицы. «Сьюзан» была грандиозным технологическим достижением проекта «Зигзаг»: в отличие от большинства подобных установок, для работы с ней и проведения бесконечных настроек было достаточно одного-двух человек, достигаемый внутри нее уровень энергии был не слишком большим, зато чрезвычайно точным. По обе стороны «Сьюзан» находились две дверцы с изображениями черепов и костей, за которыми скрывались помещения с генераторами станции. По начинавшейся из левого из них лестнице можно было пройти над бубликом и попасть в его центр, чтобы «покопаться в интимных местах нашей девочки», как говорил Марини с присущей ему игривостью южного кавалера.
Сидя перед экранами контроля за телеметрической съемкой, Крейг взволнованно набрал на клавиатуре координаты для двух групп спутников, чтобы они сделали снимки северной части Африки и переслали в Нью-Нельсон в реальном времени (открытие струн могло происходить только с изображением в реальном времени — нужен был «свежий свет», так говорил наделенный богатым воображением Марини, — любой процесс сохранения картинки приводил к искажению результата). Выбранный участок занимал площадь около сорока квадратных километров и был более или менее одинаковым для обоих опытов. Оттуда можно будет получить изображение Иерусалима и Гондваны, мегаконтинента, в который сто пятьдесят миллионов лет назад еще были слиты Южная Америка, Африка, полуостров Индостан, Австралия и Антарктида. Когда снимки были получены, компьютеры идентифицировали их и провели отбор. Крейг с Марини запустили «Сьюзан», которая ускорила полученные пучки электронов и столкнула с использованием заранее рассчитанной энергии.
Пока происходил этот процесс, Элиса наблюдала за лицами своих товарищей. В них было напряжение и жадное ожидание, хотя у каждого со своим оттенком: Крейг, как всегда, сдержан, Марини — восторжен, Клиссо — замкнута, Черил Росс — таинственна и практична, Зильберг — обеспокоен, Бланес выжидал, Валенте делал вид, что все это его не касается, Надя радовалась, Розалин смотрела на Валенте.
— Все, — сказал Колин Крейг и поднялся с кресла перед пультом управления. — Через четыре часа мы узнаем, видно ли что-то на изображении.
— Кто во что-то верит, молитесь, — добавил Марини.
Молиться они не стали. Вместо этого они набросились на еду. Все проголодались, так что обед был проглочен быстро и прошел раскрепощенно.
Ожидая результатов анализа изображения, Элиса снова вспомнила священный вечер, прожитый две недели назад, и засмеялась при мысли о том, что ее подруга стала для нее «ускорителем»: придала ей энергию, чтобы открыться и обнаружить, что она еще способна делать большие усилия. Тогда Элиса верила, что такие вечера еще повторятся в ее бытность на острове.
Потом она поняла, что та прогулка была последним проблеском счастья перед тем, как все затянуло мраком.
— Изображения есть.
— В обеих пробах?
— Да. — Движением руки Бланес остановил ответные реплики. — Первое соответствует трем-четырем струнам, выделенным в каком-то месте на суше около четырех тысяч семисот триллионов секунд тому назад. То есть сто пятьдесят миллионов лет назад.
— Юрский период, — словно в трансе прошептала Жаклин Клиссо.
— Именно так. Но лучше всего не это. Колин, скажи ты.
Колин Крейг, даже за последние изнурительные дни не утративший щегольского вида, одетый в рубашку и джинсы, поправил очки и посмотрел на Жаклин Клиссо так, будто собирался пригласить ее на ужин.
— Анализ показывает присутствие живых существ большого размера.
Проводящий цифровую обработку полученных из струн изображений компьютер был запрограммирован на выявление форм и передвижений предметов, чтобы отслеживать присутствие возможных живых существ.
Какое-то время никто не мог ничего сказать. А потом случилось нечто такое, чего Элиса не забудет никогда. Клиссо — потрясающая, удивительная, «идеальная», по словам Нади, женщина, глядя на одежду которой казалось, что на ней больше металла (не золота, как у миссис Росс, а стали: подвески, часы, браслеты и кольца), чем ткани, — глубоко вздохнула и выговорила одно-единственное слово, прозвучавшее как стон:
— Динозавры…
Надя и Клиссо бросились обниматься под гул аплодисментов, но Бланес поднял руки и прервал проявления радости.
— Второе изображение относится к городу Иерусалиму чуть более шестидесяти двух миллиардов минут тому назад. По нашим подсчетам, оно соответствует началу апреля тридцать третьего года нашей эры…
— По еврейскому календарю это месяц нисан. — Марини подмигнул Райнхарду Зильбергу — теперь все смотрели на немецкого профессора.
— На нем тоже есть живые существа, — сказал Бланес. — Их отчетливо видно. По заключению компьютера, существует девяносто девять и пять десятых процента вероятности в том, что это люди.
На сей раз аплодисментов не было. Охватившее Элису волнение было почти абсолютно физическим: ее била дрожь, казалось, идущая из самого мозга костей.
— Человек или люди на улицах Иерусалима, Райнхард, — сказал Крейг.
— Либо прирученная обезьяна или обезьяны, если принимать во внимание оставшиеся полпроцента, — пошутил Марини, но Крейг на него шикнул.
Снявший очки Зильберг молча обвел всех взглядом, словно проверяя, могут ли они радоваться больше него.
Быстро и шумно отпраздновав это событие с шампанским, разлитым в настоящие фужеры (добытые миссис Росс из глубин кладовой), все собрались в кинозале.
— Дамы и господа, занимайте свои места! — кричал Марини. — Ну же, поторопитесь! Le vite son corte[5], как говорил Данте. Le vite son corte!
— Все по местам! — захлопала в ладоши миссис Росс.
— Пристегнуть ремни!
Как-то почти неохотно задвигались стулья, зазвучало «не возражаешь, если я тут сяду?» — призывы каждого из них, обращенные к тому, кого они хотели иметь рядом в момент, когда погаснет свет. Мы словно собираемся фильм ужаса смотреть, подумала Элиса. Черил Росс затормозила процесс рассаживания, велев всем, кто еще держал фужеры, допить шампанское и отнести посуду на кухню, что, естественно, вызвало новые шутки («Как прикажете, миссис Росс, — сказал Марини. — Я боюсь вас больше, чем мистера Картера, миссис Росс») и оттянуло показ. Элиса уселась рядом с Надей во втором ряду. Бланес начал речь:
— …я не знаю, что ждет нас на этом экране, друзья мои. Не ведаю, что мы увидим, понравится нам это или нет, откроет что-то новое или то, что мы уже знали… Могу только заверить вас, что это самый великий момент в моей жизни. И за это я благодарю вас.
— Райнхард, прошу тебя, я знаю, что тебе очень хочется что-то сказать, но оставь свою речь на потом, — попросил Марини, когда смолкли восторженные аплодисменты. — Колин?
Сидевший в глубине зала и орудовавший с клавиатурой компьютера Крейг поднял большой палец.
— Все готово, крестный отец! — пошутил он.
— Можешь выключить свет?
Перед тем как темнота стальными веками закрыла ей глаза, Элиса увидела одну последнюю картинку: крестящегося Райнхарда Зильберга.
И внезапно, непонятно почему, ей захотелось никогда не приезжать на Нью-Нельсон, не подписывать никаких бумаг, не получать верного результата в расчетах.
А больше всего на свете ей захотелось не сидеть здесь в ожидании неведомого.
17
— Почему?
— Потому что история — это не прошлое. История — это то, что уже случилось, а прошлое случается сейчас. Если бы этот стол не был когда-то сделан плотником, он бы сейчас здесь не стоял. Если бы греков или римлян не существовало, ни меня, ни тебя бы сейчас здесь не было или все было бы для нас не так. И если бы семьдесят семь лет назад я не родился, тебе бы не было сейчас пятнадцать лет, и ты бы не была такой хорошенькой девушкой. Никогда не забывай: ты есть, потому что другие были.
— Нет, дедушка, ты не прошлое.
