Теперь она опять ничего не слышала: шаги остановились.
Вдруг ей показалось, что она полная идиотка. Кто, черт побери, мог забраться в ее ванную? И кто будет ждать ее там, в темноте, не отвечая, но двигаясь? Ясно, что шаги доносились из какой-то другой точки барака и эхом отражались от стен.
Несмотря на этот успокаивающий вывод, задача выбраться из-под простыни, встать (и не мечтай о том, чтобы тратить время на надевание трусов, к тому же, если это мертвец, ему на фиг все равно, что ты в чем мать родила) и дойти до ванной показалась ей практически равноценной космической миссии. Она обнаружила, что дверь ванной комнаты, невидимая с постели, закрыта и за окошком совсем черно. Ей придется открыть дверь и потом включить свет внутри.
Элиса нажала на ручку.
С ужасной медлительностью открывая дверь, за которой обнаруживался растущий фрагмент царившего внутри мрака, она слышала свое прерывистое дыхание. Она дышала так, словно еще была в постели наедине со своими интимными фантазиями… Да нет, это было бы еще сносно: она дышала, как паровоз. Все давешнее дыхание во время ее дешевых упражнений по самоудовлетворению было пустяком. Fisicus extravagantissimus отдыхал…
Она открыла дверь до конца. И, даже не зажигая свет, поняла: конечно, тут пусто.
Элиса с облегчением вздохнула, не зная, что же она ожидала увидеть. Она снова услышала шаги, на сей раз они явно звучали в удалении, может, где-то в профессорском крыле.
Какое-то время она простояла там, на пороге освещенной ванной, нагая, недоумевая, как же возможно, что шаги лишь несколько секунд назад раздавались у самой ее постели. Она знала, что чувства не обманули ее, и не смогла бы спать, не найдя логического объяснения этой загадки, хотя бы для того, чтобы не казаться идиоткой.
Наконец она отыскала возможную причину: она присела и приложила ухо к металлическому полу. Ей показалось, что шаги слышны отчетливее, и она решила, что не ошиблась.
На всей станции было только одно место, где она еще не бывала: кладовая. Она размещалась под землей. На Нью-Нельсоне важно было экономить энергию и пространство, и хранение всех запасов под землей отвечало этой двойной задаче, потому что благодаря более низкой температуре холодильники работали здесь на минимальной мощности, а некоторые продукты можно было хранить вообще без дополнительного охлаждения. Черил Росс иногда наведывалась туда по ночам (вход в кладовую был через люк на кухне), чтобы составить список всех запасов, которые нужно пополнить. Холодильная камера находилась рядом с ее комнатой, и звук шагов того, кто там находился, должен был легко передаваться по металлической обшивке стен. Элисе показалось, что они звучали внутри комнаты, а на самом деле они доносились снизу.
Наверняка так оно и было: миссис Росс сейчас в кладовой.
Немного успокоившись, она выключила свет в ванной, закрыла дверь и вернулась в постель. Но сначала разыскала трусики и натянула их. Элиса была без сил. После такого испуга на нее снизошел желанный сон.
Но в то время, как ее бодрствующее сознание гасло, как сгорающая свеча, за какой-то миг до того, как вихрь наконец унес ее в темноту, ей показалось, что она что-то заметила.
Какая-то тень скользнула мимо окошка ее двери.
16
От: [email protected]
Кому: [email protected]
Дата: пятница, 16 сентября 2005 года
Тема: привет
Привет, мама. Пишу тебе всего несколько строчек, чтобы ты знала, что все в порядке. Прости, что я не могу писать (или звонить) почаще, но работа тут, в Цюрихе, очень напряженная. Хотя это мне нравится (ты же меня знаешь), так что грех жаловаться. Все, что я вижу и делаю, — просто сказка. Профессор Бланес замечательный, и мои товарищи по работе тоже. Сейчас мы вот-вот должны получить результаты, поэтому, пожалуйста, не волнуйся, если от меня долго не будет вестей.
Держись. Целую. Если позвонит Виктор, передавай ему привет.
Эли.
Много лет спустя Элиса подумала, что сама она тоже в какой-то степени несет ответственность за весь этот ужас.
Мы склонны брать на себя вину за пережитые катастрофы. Когда на нас наваливается трагедия, мы обращаемся к прошлому и ищем там какую-то совершенную ошибку, которая может ее объяснить. Часто подобная реакция абсурдна, но в ее случае она казалась ей правильной.
Ее трагедия была безмерной, и, пожалуй, ошибка тоже. Когда она ее совершила, в какой конкретный момент? Иногда, в одиночестве, дома, стоя перед зеркалом и ведя счет томительным секундам, оставшимся до возвращения ее ночного кошмара, она приходила к выводу, что самой главной ее ошибкой было как раз ее самое главное достижение.
В тот четверг, 15 сентября 2005 года, в день ее успеха.
В день подписания ее приговора.
Математические задачи подобны любым другим проблемам: ты неделями блуждаешь по бесконечному лабиринту в поисках решения и вдруг в одно прекрасное утро встаешь, выпиваешь кофе, смотришь, как восходит солнце, и тут во всем несравненном блеске перед тобой предстает долгожданное решение.
В то утро, в четверг, 15 сентября, Элиса застыла с карандашом в зубах, глядя на экран компьютера. Она распечатала результат и с бумагой в руке направилась в кабинет Бланеса.
По просьбе Бланеса в его личном кабинете установили синтезатор. Он играл Баха, много Баха, только Баха. Его кабинет находился рядом с лабораторией Клиссо, и иногда прозрачные ноты фуги или ария из «Вариаций Голдберга», как привидения, просачивались сквозь стены вечерами, когда Элиса работала здесь в одиночестве. Но ей это не мешало, даже нравилось. Совершенно ничего не понимая в музыке, она считала Бланеса сносным пианистом. Однако в это утро у нее была для него другая музыка, и она подумала, что он не обидится на вторжение, если это будет верная мелодия.
Не снимая рук с клавиатуры, Бланес окинул взглядом дрожащий листок бумаги.
— Чудесно, — бесстрастно сказал он. — Получилось.
Бланес уже не казался ей «замечательным» человеком, как она обычно рассказывала матери, но не был он и человеком обыденным или даже козлом. Если чему-то Элиса за свои двадцать три года и научилась, так это тому, что никому, абсолютно никому, нельзя легко дать определение. Все мы являемся чем-то, но и чем-то еще, порой даже чем-то противоположным. Подобно электронным облакам, люди туманны, их образ расплывчат. И Бланес не был исключением. Когда она познакомилась с ним на занятиях в университете Алигьери, ей показалось, что это глупый сексист или до болезненности застенчивый человек. В первое время совместной работы на Нью-Нельсоне ей стало казаться, что он просто не обращает на нее никакого внимания. Тогда она решила, что проблема в ней, в ее извечной привычке ожидать, что все профессора-мужчины будут относиться к ней как-то по-особенному не только потому, что она умна (и даже очень умна), а потому что она красива (и даже очень красива), и она знала свои достоинства и привыкла пускать их в дело с пользой для себя. Но теперь она столкнулась с человеком, который, казалось, говорил: «Мне плевать на твою проницательность в геометрии и оригинальные методы интегрирования, а также на твои ноги, шорты и на то, что ты иногда носишь бюстгальтер, а иногда нет».
По прошествии некоторого времени мнение Элисы изменилось, и она поняла, что он все-таки обращал на нее внимание. Что хоть он и смотрел на нее своими всегда прищуренными глазами Роберта Митчема так, как будто вот-вот заснет, при этом он ни на грамм не спал. Что, когда она возвращалась с пляжа почти голая и встречалась с ним в коридорах корпуса, он, конечно, бросал на нее свойственные мужчине взгляды, и эти взгляды были даже более пылкими, чем у Марини (которые и сами были довольно горячими), и уж куда более пылкими, чем у Крейга (их почти не было). Но она подозревала, что разум Бланеса, как и у нее, блуждал по другим вселенным, и что он думает о ней то же самое. Иногда ей казалось, что, может быть, все бы решилось, если бы они когда-нибудь переспали. Она себе представляла это так: стоят они оба нагишом и смотрят друг на друга, ничего больше не делая. Так проходит несколько минут, а потом вдруг он говорит удивленно: «Слушай… ты правда не против, чтобы я к тебе прикоснулся?» А она отвечает с неменьшим удивлением: «А ты что, хотел ко мне прикоснуться?»
— Подождем, пока закончит Серджио, — сказал он и продолжил играть Баха, поглаживая пальцами клавиши — только их он и поглаживал.
Бланес хотел взять обе пробы света, «юрскую» и «иерусалимскую», в один день, потому что географическое место исследований было приблизительно тем же самым. Но Марини и Валенте, как уже было раньше, задерживались с расчетами, так что оставалось только ждать.
Поскольку делать пока было нечего, Элиса стала придумывать себе мелкие занятия, включая написание электронного сообщения, которое она должна была отправить матери на следующий день (само собой, после прохождения обычных фильтров цензуры). Потом она принялась вспоминать то утро в начале августа, полтора месяца назад, когда она показала Бланесу первый результат, тоже прервав его концерт, и все мучения, которые пережила после этого и от которых ее спасла Надя.
