По этой причине служба коронера отклонила запрос об эксгумации трупа Фишер-Дрейфус и его повторном судебно-медицинском исследовании.
История тянулась довольно долго, имела множество всевозможных перипетий, которые пересказывать здесь незачем, дабы не удлинять и без того длинное отступление от главного сюжета. Поэтому сразу, без долгих затей, скажем итог всего этого напряжённого действа — оно вполне ожидаемо закончилось ничем. В марте 1930 года [то есть за несколько месяцев до исчезновения судьи Крейтера] Большое жюри рассмотрело собранный окружной прокуратурой материал и постановило, что обвинение Вивьен Гордон и Эдмунда МакБрайена в убийстве Орелии Фишер-Дрейфус судебной перспективы не имеет и расследование должно быть закрыто.
Его и закрыли.
И вот в сентябре вдруг выяснилось, что Вивьен Гордон водила короткое знакомство с уважаемым судьёй Верховного суда штата, «самым надёжным юристом Нью-Йорка» господином Крейтером. И у всякого, кто следил за криминальными новостями, рождались вполне уместные и очень неприятные для властей вопросы: не было ли в решении Большого жюри некоей коррупционной составляющей? Может быть, окружная прокуратура умышленно подобрала обвинительный материал так, чтобы он не имел шансов получить положительный вердикт? Может быть, господин Крейтер нашёл возможность повлиять определённым образом на окружного прокурора и вывести из-под удара свою близкую подругу?
![]()
Вивьен Гордон. По-настоящему пугающая фотография из газеты «The Washington times». Смотришь на такое лицо и понимаешь, что видишь ведьму. Без всяких карт таро и магических сфер, лишь глядя на эту фотографию и основываясь на простейшем виктимологическом анализе, обычный воспитанник старшей группы детского сада скажет, что эта женщина добром не кончит и конец её будет ужасен. И как станет ясно из дальнейшего повествования, любитель криминальной психологии из детского сада не ошибётся…
Появление в этом деле Вивьен Гордон и её подозрительных дружков чрезвычайно встревожило Джейкоба фон Вейзенштейна. На что жила Вивьен? Даже если считать её «шлюхой для богатых», что вряд ли было большой ошибкой, вопрос этот приемлемого ответа не находил. Проституция не объясняла ту роскошь, в которой эта женщина купалась — дорогостоящий апартамент, золото и бриллианты, меха, аренда автомобиля с шофёром… Подобное в кредит не приобреталось, да и какой кредит может быть в такое время, когда в стране в полный рост разворачивалась «Великая депрессия», банки лопались дюжинами, а их владельцы при каждом гэпе вниз на бирже стройными рядами выпрыгивали из окон своих офисов в небоскрёбах. Кто в такое время даст кредит «гламурной самке»?!
В полиции Нью-Йорка в сентябре 1930 года лежало заявление некоей дамочки Вернон Рэйпз (Vernon Rapez), владелицы танцевального шоу, отвечавшее до некоторой степени на вопрос о способе заработка Вивьен Гордон. Рэйпз сообщала, что подвергается преследованию со стороны Вивьен Гордон, которая вела себя как настоящий рэкетир. Она требовала «отстёгивать» ей деньги за выступления, гарантируя взамен некое «покровительство», предлагала организовать на базе танцевальной группы публичный дом и обещала «подгонять» девочкам очень богатых клиентов, настаивала на том, чтобы Рэйпз включила в состав труппы «мёртвые души», а также согласилась сообщать налоговому ведомству информацию о выступлениях, которых в действительности не было. Цель последнего предложения, очевидно, заключалась в отмывании доходов, полученных преступным путём. Гордон буквально преследовала Рэйпз, последняя была вынуждена уклоняться от нежелательных встреч всеми правдами и неправдами. При этом заявительница подчёркивала, что опасается за свою жизнь, поскольку Вивьен Гордон имеет репутацию очень злопамятной и мстительной особы.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Попытка детективов MPB поговорить с Вивьен закономерно закончилась неудачей. Дамочка не то чтобы отказалась от разговора — нет! — она просто ничего не сказала по существу и не ответила ни на один из заданных ей вопросов. Фактически она переадресовала все вопросы полицейских своему адвокату, тому самому Рэйделоффу, разговор с которым был обречён на неудачу, так сказать, по определению.
К концу сентября была получена и другая информация, имевшая важное ориентирующее значение. Прежде всего, проверка в Пенсильвании подтвердила правдивость рассказа об угрозах в адрес Джозефа Крейтера со стороны одного из его подзащитных. Но последний умер в тюрьме в 1921 году и, соответственно, не мог быть причастен к событиям 1930 года.
Кроме того, с высокой точностью — буквально до минут — были восстановлены все перемещения и времяпрепровождение исчезнувшего судьи 4, 5 и 6 августа, то есть со времени его прибытия в свои апартаменты на 5-й авеню [из дома в Белгрэйд-лэйкс] и вплоть до отъезда в такси от ресторана «Billy Haas».
Утром 4 августа, в понедельник, горничная видела, как он собирался уходить и приводил себя в порядок. Джои сделал кое-какие распоряжения, связанные с уборкой апартаментов, в частности, он попросил явиться её 7 августа, сказав, что после этого она может быть свободна до 25 числа [именно в тот день ей предстояло провести следующую уборку]. Перерыв между уборками жилого помещения в 18 дней был слишком велик и не находил рационального объяснения. Ранее апартаменты Крейтера убирались не реже раза в неделю или даже чаще в тех случаях, если судья принимал гостей.
В середине дня 4 августа Джои Крейтер в полном одиночестве пообедал в ресторане, расположенном неподалёку от здания окружного суда. Некоторое время он работал в своём кабинете в Верховном суде штата, а вечером посетил знакомого врача, которому показал опухший указательный палец правой руки, повреждённый несколькими днями ранее. Про травму пальца полицейские уже знали — на неё Крейтер жаловался персоналу гостиницы в Атлантик-сити. По словам судьи, палец он повредил, прихлопнув его дверью такси.
Повреждение пальца наводило на подозрения о травмировании в ходе драки или по причине иных насильственных действий, но врач, допрошенный полицейскими, отверг подобные предположения как несостоятельные. По его мнению, причина повреждения пальца полностью соответствовала тому, как об этом рассказывал Крейтер.
На следующий день — 5 августа, то есть накануне исчезновения — судья ещё раз увиделся с тем же врачом, но теперь уже по другому поводу. Они пообедали в доме врача по приглашению последнего, после чего распивали спиртные напитки и играли в карты. Это непринуждённое времяпрепровождение продолжалось более 7 часов и закончилось уже после полуночи.
О событиях 6 августа выше уже было сказано.
Ценную информацию полиции принесло изучение финансового положения Джозефа Крейтера. Выяснилось, что он не был азартен и не играл в карты, не делал ставок на тотализаторе, не интересовался скачками. Он не проигрывал на бирже значительных денежных сумм, и общий баланс его биржевых операций был положительным. Джои бессистемно покупал небольшие пакеты акций или корпоративных облигаций — буквально по 5 штук — и продавал их, едва цена продажи начинала превышать стоимость покупки. Если же цена не поднималась, он просто держал ценные бумаги без какого-либо движения. Для него это была своеобразная форма развлечения или отдыха, если угодно. Он не пытался заработать много денег игрой на бирже и потому, соответственно, много не терял. Даже биржевой крах осени 1929 года на благосостоянии Крейтера особенно не отразился. На больших интервалах времени его доход от биржевых спекуляций стабильно превышал убытки.
В конце мая и начале июня — то есть примерно за 2 месяца до исчезновения — судья принялся закрывать счета и депозиты в финансовых организациях. Из «International Trust Company» он забрал векселями на предъявителя 7 тыс.$. По его указанию биржевой брокер тогда же продал акции и облигации и обналичил выручку на общую сумму 15,8 тыс.$. Также судья закрыл 3 самых крупных депозита в банках, хотя 4 других с меньшими суммами оставил. Джои «вышел в кэш» в начале лета с общей суммой собранной наличности и векселей почти на 35 тыс.$. К этой сумме следовало добавить деньги, переданные ему Джозефом Марой днём 6 августа. Получалось очень немало…
