страсть и нежность. Остановиться удалось чудом.
Завернув в полотенце, Горан отнес меня в комнату другого крыла, вновь забинтовал руку, ушел и вернулся с трусиками, брюками и рубашкой в одной руке и босоножками в другой. Все с бирками.
– Волшебник! – я чмокнула его в щеку.
– Угу. Даже палочка волшебная имеется.
– А ведь каким порядочным санклитом был до встречи со мной! – посетовала я, одеваясь.
– И не говори! – улыбаясь, он притянул меня к себе. – Испортился.
– Триста лет все же. Наверное, срок годности кончился.
– На помойку только не выкидывай, хорошо?
– Ни за что! Такой антиквариат и на помойку?
– На что-нибудь еще сгожусь, правда? – он нежно поцеловал меня, потом с рычанием отстранился, прислушиваясь.
– Данила? – догадалась я.
– Не волнуйся, к мордобою готов.
– Мне бы твой оптимизм.
Горан усадил меня на кровать и ушел открывать дверь.
– Где она? Что ты с ней сделал?! – Данила с порога набросился на него.
Черт, он уже на взводе!
– Саяна? – Охотник ворвался в комнату. – Что случилось? – он с тревогой ощупал меня глазами.
– Все хорошо. – Мне пришлось быстро натянуть рукав рубашки на ладонь, чтобы мужчина пока не заметил бинт. – Но мы немного увлеклись, выясняя отношения, и я совершила глупость.
Твою ж мать, он же подумает, что…
– Данила, мне хотелось заставить Горана страдать и… – Я собралась с духом и выпалила, протянув вперед руку, – и поэтому я порезала себе вену. Специально.
– Что?! – Охотник осторожно прикоснулся к бинту. – Поехали в больницу!
– Уже не надо.
Самое интересное – на десерт. Хотя, если он говорил с Лилианой о серьгах, то и о крови Горана она тоже не упустила случая поведать.
– Он?.. – Данила все понял по моему лицу.
– Горан спас мне жизнь.
Мужчина поднялся и повернулся к санклиту. Тот молча смотрел ему в глаза.
– Ну ты и подонок! – прошипел Охотник.
– Согласен.
– Ты опять накачал ее своей кровью, мерзавец! – размахнувшись, Данила приложился кулаком к его челюсти.
– Хватит! – рявкнула я, поднимаясь.
– Не вставай! – хором крикнули мужчины.
– Забыла вашего разрешения спросить! Разошлись в разные углы ринга, живо! Горан, принеси рюкзак или вещи из него, пожалуйста. Данила, иди сюда.
– Не надо было тебя отпускать, – прошептал Охотник, когда санклит вышел из комнаты.
– Всерьез полагаешь, меня можно удержать силой?
– Саяна! Как вот так? Ты запредельно не понимаешь!
Пошли субтитры, ясно.
– Помоги придумать, что делать дальше. Тренировки, шрам, твой отец и все остальное.
– Разберемся. – Он отмахнулся. – Как ты себя чувствуешь?
Едва закрывая глаза, вижу белое лицо Горана и лечу во тьму. Но ни ты, ни Драган об этом не узнаете.
– Хорошо. – Я улыбнулась.
– Слава богу.
– Саяна, – вернувшийся Горан протянул мне рюкзак.
– Все, мы уходим. – Заявил Данила.
Взгляд моего санклита полоснул болью по сердцу.
– Дай нам минуту. – Попросила я Охотника.
– Нет.
– Одну минуту. Подожди в коридоре. Пожалуйста. – Я дождалась, когда он выйдет, и перевела взгляд на побледневшего санклита. – Горан…
– Иди, жизнь моя, все хорошо. – Он попытался улыбнуться.
– Ухожу только потому, что это больше, чем просто мы с тобой, понимаешь? – обняв его, прошептала я. – Это жизни многих других людей и санклитов.
– Понимаю, родная. – Прижав к себе, откликнулся мой ангел. – Ты… придешь? Когда-нибудь?
– Да. – Я прикоснулась к его щеке ладонью. – Только не знаю, когда.
– Когда пожелаешь, родная. Я дождусь. Можно тебе звонить?
– Можно. – Так не хочется от него отстраняться! – Но осторожно.
– Спасибо, жизнь моя.
Не знаю, как, но наши губы встретились. Голова закружилась, но уже не от плохого самочувствия, наоборот, за спиной словно выросли сияющие крылья, сделав тело восхитительно невесомым.
– Господи! – Горан со стоном зарылся лицом в мои еще влажные волосы. – Саяна, я больше всего на свете не хочу, чтобы ты уходила, но если ты сейчас же этого не сделаешь, через минуту просто не смогу разжать руки, честно.
– А как мне мои разжать? – прошептала я.
– Любимая! – простонал он.
– Все, ухожу! – мне пришлось оттолкнуть его, чтобы выбраться из обожаемого стального кольца.
Не глядя на него, я выскользнула за дверь.
– Все хорошо? – подозрительно осведомился Охотник.
Даже близко не хорошо!
– Пойдем.
Всем телом и душой я ощущала взгляд Горана, когда мы выезжали за ворота. И его боль, которая уже стала нашей общей. Все будет хорошо, нужно только немного подождать.
Уже светало. Вокруг разливался жемчужный свет юного рассвета. Тонкие пряди – предвестники солнечного света – ласкали нежно-голубой небосвод. Душа пела, как разбуженная внезапным счастьем птаха, несмотря на полнейший винегрет чувств.
И хоть Данила увозил меня от Горана все дальше, я никогда еще не была так близка к нему, как сегодня. И никто никогда не сможет этого изменить!
– А куда мы едем? – спохватилась я через полчаса. – Поместье ведь в другой стороне?
– Сначала нужно добыть тебе алиби. – Данила свернул к невзрачному домику на окраине.
Стоило нам выйти из машины в грязном вонючем дворике, как в вольере забесновалась, захлебываясь лаем, целая стая разномастных собак.
– Любопытно, – пробормотала я, проходя вслед за Охотником к двери, которая даже на вид казалась скрипучей.
– Kim var orada ? – раздалось из-за нее, когда Данила постучал.
– Свои, открывай.
Заскрежетали замки, дверь с противнейшим скрипом распахнулась, явив нам очередного колоритнейшего персонажа.
– Данька, ты? – подслеповато щурясь, на русском завопило что-то маленькое, лохматое, тощее, полуголое – вряд ли семейники в сердечках вообще можно считать одеждой, и состоящее из одних острых углов. Локти, колени, подбородок, нос – из него все торчало наружу воинственным острием.
Лицо разглядеть не удалось – тусклая лампочка над головой этого Голлума ничем не помогала. Казалось, на него была накинута сверху тончайшая серая вуаль, под которой угадывались только очертания, а детали скрадывались.
– Я. – Подтвердил Охотник, улыбаясь. – Вадька, нужна помощь.
– Неужто и моя задница еще на что-то сгодится? – Голлум разулыбался, показав гнилые зубы, и засуетился, – вы проходите, проходите.
Осторожно ступая на не
