То есть — в селе квартирует воинская часть с несколькими единицами бронетехники. Кто против — тех скорее всего давно убили или изгнали, но остальные очень даже за, судя по виденным сценам.
Интересно, что они будут делать дальше?
Отвязав эластичную ленту от дерева, граф Ежи убрал винтовку и продолжил путь.
К утру он вышел на сербскую деревню — это было совсем рядом от первого пункта его назначения, от полевого лагеря казаков. Сербская деревня привлекла его двумя обстоятельствами. Во-первых — постройкой, она была построена так, чтобы дома образовывали сплошную линию обороны. Во-вторых, жутким состоянием деревни.
Уже было достаточно светло и термооптический прицел можно было не использовать, поэтому он его снял и убрал. Оптический же прицел с просветленными линзами в предрассветном сумраке дал такую страшную картину, что граф Ежи предпочел бы того не видеть.
В деревне шел бой и бой страшный. Стены — в проломах, явно от крупнокалиберного пулемета, а какие-то — и от чего похуже. Все стены буквально исхлестаны очередями, живого места не от оспин, меток от пуль. Все дома сожжены, летают, каркают вороны. Трупы, неприбранные — какие-то просто втоптаны в грязь, какие-то висят на столбах, превращенных в виселицы.
Каркают вороны, их просто море. Черные вестницы смерти.
Бойня…
Граф Ежи опустил винтовку, закрыл глаза.
Он был поляком, и поэтому был против того, чтобы на польской земле жили переселенные сюда сербы. Он знал, откуда взялась земля, на которой поселили сербов — ее отняли у поляков за рокоши. Но он знал и другое. Во-первых — многих из тех, кого взяли за рокоши не посадили в тюрьму — а выселили на Урал и в Сибирь, и даже дали землю и подъемные. Согласитесь, более чем мягкое наказание за злоумышления против престола и вооруженный мятеж. Каждый раз после рокоша вешали — но количество повешенных исчислялось максимум сотней человек, большей частью наказанием была именно высылка в другие края. Сербам эту землю давали бесплатно, и они здесь жили, это была польская земля — но все равно это не основание для того, чтобы устроить здесь геноцид.
А это был именно геноцид. Этническая чистка. Целое село расстреляли и сожгли. И за такое, по совести, ответственность должна быть, и ответственность куда суровее, чем высылка в другие края. Государство не начинается с открытых дверей тюрем и геноцида, вырезания всех, кто не такой как ты. Если сербы ходят в православную церковь, а не в костел — это не основание для того, чтобы убить священника и поджечь церковь, а тут именно это и сделали.
Немного придя в себя, граф Ежи достал флягу, сделал пару глотков воды, потом разжевал и проглотил несколько питательных таблеток, не бог весь что и обед не заменяют, пусть и сухпайком — но голод утоляют.
Ему было стыдно за свой народ[76].
Стыдно — не стыдно — но надо было готовиться к дневке. Он решил передвигаться только по ночам, а днем отдыхать и вести наблюдение со стационарной позиции.
С этой мыслью, граф направился дальше, прошел примерно с полкилометра, прежде чем нашел дерево, которое его устроило. Примерно такое же, на котором он устроил себе домик в поместье, там была развилка ветвей на высоте примерно десять метров над землей, вполне хватит и для того, чтобы немного поспать, и для того, чтобы вести наблюдение. Он снял с ноющих плеч рюкзак, привязал к нему веревку, потом вскарабкался на дерево и на веревке подтянул туда рюкзак. Осмотрелся — место как нельзя лучше, дерево на самой опушке, и с него можно не только вести наблюдение, но и простреливать подходы к лесу.
Привязав рюкзак к дереву, чтобы не упал, он достал маскировочную семь, наподобие рыбачьей и небольшую, но мощную подзорную трубу от Цейса. Маскировочной сетью он накрылся, после того, как залег — а трубу поставил на максимальное, шестидесятикратное увеличение, и начал просматривать то, что было впереди — а впереди, километрах в двух был полевой казачий лагерь сектора Ченстохов.
Увиденное не радовало.
Несколько легковозводимых ангаров с распахнутыми настежь створками, в жилой зоне явно погулял огонь. Две машины, обе сгорели, стоят на ободах — Выстрел и небольшой внедорожник. Разгромленные модули, палатки либо снесены, либо сгорели. Не видно ворон — а это значит, что трупов нет.
Граф Ежи отличался наблюдательностью и острым умом, и поэтому он сумел разглядеть то, что ему никак не понравилось, и то чего не углядели дешифровщики на снимках авиаразведки. Здесь было два поста на въезде, один отстоял от другого примерно на пятьсот метров, и на первом и на втором были капониры для техники и полевые укрепления для солдат. Все было пусто — ни солдат, ни техники — даже пулеметы сняли. Но самое главное — ни на первом посту, ни на втором не было ни следов боя, ни разрушений — вообще ни единого следа от пули или взрыва.
А так не должно было быть. При штурме эти посты должны были принять на себя первый удар, там разрушения должны были быть максимальными. А если не было боя — значит, либо казаки просто ушли, что невозможно, учитывая следы боя в периметре, либо…
Либо их как-то взяли врасплох. Кто-то проник внутрь периметра, беспрепятственно миновав оба кольца периметра — и внешний и внутренний, и завязал бой уже внутри. Это был не удар и не десант с вертолета — ни крыша ангара, ни крыша навеса для мехпарка не повреждены, а если бы огонь велся с вертолетов, то повреждены были бы именно они, в первую очередь. Захватить расположение казаков было бы невозможно, если только…
Если только кто-то из казаков не провел врага внутрь. Кто-то — кому доверяли и перед кем распахнулись ворота.
Предатель!
Граф Ежи сложил трубу и убрал ее в рюкзак — на случай, если придется срочно сматываться отсюда. Привязал себя той же эластичной лентой к дереву, просто передвинув карабин и растянув ее до предела — чтобы не свалиться во время сна. Лучше бы ему это не делать, потому что в случае чего привязанный человек лишается свободы движения — но он это сделал.
И заснул.
Не зная, что его заметили и за ним уже следят.
К его чести надо сказать — что он не проспал. Переиграл тех, то решил его взять живьем.
Спецназовцы вырабатывают за время службы особый тип сна, они и спят и не спят одновременно. Каждые пять-десять минут они просыпаются, находясь в этаком полусне оценивают обстановку и снова засыпают. Обычные люди так спать не могут, а граф был совершенно обычным человеком, пусть и офицером, он не проходил курса специальной подготовки. Но зато ему не раз и не два приходилось ночевать на деревьях и лазать по деревьям — в их имении деревьев было много, лазать по ним с окрестными пацанами, прыгать с них, воевать на них — было любимым занятием. И потом он даже во сне почувствовал, что по дереву кто-то лезет, а этот кто-то мог быть лишь человеком. Проснувшись, он первым делом осторожно снял с предохранителя пистолет-пулемет, он был у него под рукой, примотан ремнем. Предохранитель здесь был удобный, не щелкал как на АК и перевелся в режим огня очередями бесшумно. Теперь надо было решать — либо прыгать и уже в падении попытаться открыть огонь, либо бросить гранату, либо попытаться взять того, кто лезет сейчас к нему. Поразмыслив, граф выбрал третье — если бы его хотели убить, уже убили бы, окружили дерево и открыли бы огонь изо всех стволов, дело нехитрое. Тот, кто лезет по стволу хочет посмотреть, кто он такой, а не убить — возможно, это свои. Хотя… в нынешние времена сложно различить, кто свой, а кто чужой.
Выждав момент, он сделал только одно, но верное движение — дернулся, чтобы повернуться, и так и пристегнутый к стволу схватил одной рукой человека за шиворот, второй — сунул ему под нос дуло оружия.
— Тихо!
У человека был нож, хороший нож — но они посмотрели друг другу в глаза, и человек понял, что пытаться — бессмысленно.
И тут же, граф Ежи уловил — осторожный шорох шагов внизу, те кто окружил дерево поняли, что произошло, и отступали, чтобы не попасть под огонь или разрыв гранаты.
— Эхо — сказал граф, и понял, что на того, кого он поймал, это не произвело ни малейшего впечатления. Не понял, что ли?
— Эхо, говорю.
— И что?
Голос у человека был сиплым, сам он — неопрятный, небритый, от него тяжело пахло потом и землей. Нехорошо-с…
— Из казаков, что ли? — наугад спросил граф, пока человек не сделал какую глупость, и опять таки по глазам понял, что попал в самую точку
— Из них. А ты с какого сословья?
— С дворянского. Граф Ежи Комаровский, лейб-гвардии гусарского.
Такое представление имело двойной смысл — он не знал, кто перед ним. Сказано — из казаков, но и соврать запросто могут. Если повстанцы — то произнесенное имя представителя польского шляхтича, причем не из загонковой шляхты[77] тормознет их от того, чтобы без разговоров начать стрелять. Если казаки — тоже поостерегутся, дворянин как никак. В общем — ему надо было выиграть время, чтобы сориентироваться, и он так его выиграл.
