В принципе, мог бы я отнести форму завхозу, но не стал.
— Саныча ждать будем? — спросил Матвеич. — Напишу ему, вдруг тоже решит свалить.
Димидко ответил, что освободится не ранее чем через час и просил подождать его, если мы сможем, в ресторане «Гол». Команда единогласно проголосовала за то, чтобы ждать. Как будто от нашего бывшего тренера что-то зависело.
Переодевшись, мы отправились прочь.
Отойдя от крытого футбольного манежа, загораживающего стадион «Динамо», я обернулся, чтобы рассмотреть его получше. В моей реальности этот стадион сбросили с парохода современности, а на его место приземлилась гигантская летающая тарелка или скорее люстра — ВТБ-арена. В этой реальности стадион тоже реконструировали, но теперь он более напоминал Колизей. Осталась монументальная колоннада на входе, добавились трехметровые статуи легендарных Яшина и Бескова, стоящих боком и жмущих друг другу руки таким образом, что под ними образовывалась арка, через которую все проходили.
Еще добавились три каменных яруса с арочными застекленными пролетами, закругленная белая крыша, которая, я читал, с мая по сентябрь складывалась наподобие крыши кабриолета. Я сунул телефон Погосяну.
— Сфотографируй меня на фоне Яшина, в арке, — попросил я. — Теперь неизвестно, когда я сюда попаду.
— А какие у тебя планы? — спросил Микроб.
— Да никаких, — ответил я, замер, чтобы Погосян меня сфотографировал, и продолжил: — Поеду в Лиловск, попытаю счастье там.
— А там есть футбольная команда? — скривился Жека. — Это же…
Игнат толкнул его в бок, и он придержал эпитет, сказал мягче:
— Там же все кривоногие, и толком не разовьешься.
— Ты же лучше меня знаешь, что в высшей и первой лиге нам ничего не светит, там заявочное окно уже закрылось. Так что остается пытать счастья только во второй.
— Да, это попадалово, — опустил голову Жека.
— Меня в ЦСКА звали еще когда я в основе «Динамо» был, — вздохнул Игнат, — но на меньшую зарплату. Теперь не знаю, возьмут ли. Резко им тогда ответил.
— Ага, ты резкий, как понос, — поддакнул Жека. — Да и если возьмут, до лета все равно не заиграть.
— Не возьмут, — покачал головой Игнат. — Не умею я с людьми знакомиться, сразу руки чешутся дать в табло.
— Дал в табло начальнику ЦСКА? — изумился Мика.
Все мы остановились, не доходя до подземного перехода, уставились на Игната. Неужели он совсем отбитый?
— Не дал, к сожалению, но обложил. Посчитал, что он оскорбил меня таким предложением.
— Зазвездился пацан, — с укором сказал Матвеич. — На скамейку запасных основного состава сел, три гола забил, а поди ж ты — звезда во лбу.
Игнат пропустил реплику мимо ушей и продолжил:
— Говорю же, не умею. Вон, Жека у меня единственный друг, и хэзэ как он меня терпит.
— Эту твою черту характера я тоже оценил, — усмехнулся я. — Наше первое знакомство было…
— Близким! — захохотал Игнат. — Ты обниматься полез!
— Да у нас у всех знакомство друг с другом было специфическим, — сказал Матвеич, спускаясь в подземный переход. — Знали бы вы, как мне хотелось вам, щеглам, задницу надрать. А теперь я за вас кого угодно порву.
— Да, это парадоксально, — согласился Микроб. — По идее, мы все должны стать врагами.
Мы ввалились в ресторан, сели за свободный столик, и Гребко сказал со своим мягким украинским акцентом:
— А давайте нажремся в говно? Мне вот сейчас больше всего хочется горилочки...
— А шимпанзе не хочется? — сыронизировал Нюк, и все захохотали, кроме Гребко.
Подождав, когда мы отсмеемся, он улыбнулся:
— Горилка — водка.
«Только этого не хватало», — подумал я.
— Давайте вы завтра нажретесь? — предложил Нюк. — Мне тоже водки охота, так ведь в прок не пойдет на нервяке. Как тогда, в Минске, помните?
Ветераны закивали, и, когда подошел официант, косящийся на наши разукрашенные лица, заказали чай и кофе со сладостями. Официант принес половину заказа, и все замолчали, глядя, как он расставляет чашки по столу.
Некоторое время сидели молча, только Клык «давил клопов» на телефоне и звенела ложка, которой Колесо сосредоточенно размешивал сахар в чае.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Андрюха, давай Тарасову позвоним, — предложил он. — У него должно что-то для нас быть.
Я не знал, кто такой Тарасов, и спрашивать не стал, потом поищу информацию в Комсети. Наверняка какая-то шишка из Федерации футбола СССР.
— Кто ты, а кто Тарасов, — проворчал Нюк. — Были мы в обойме, он нам руки жал. Когда ты с ним последний раз общался? То-то. Года три назад. Наверное, с 23-м февраля поздравил. Причем ты его, а не он тебя. Он, скорее всего, вообще не ответил.
Матвеич, смотрящий на сцепленные в замок руки, сказал:
— Я для себя один путь вижу: в тренеры, — он пригубил чай, поморщился — тот оказался горячим.
— На Саню посмотри, — сказал Гребко, имея в виду Димидко. — Будешь мячи подносить маразматическому дебилу типа Кири. Никто тебе не даст команду, пока окончательно не запишут в заслуженные старпёры.
Только помянули Сан Саныча, как он вошел в ресторан со спортивной сумкой через плечо. Места для него не нашлось, он сел за соседний столик, развернул стул в наше сторону. Поздоровался с подошедшим официантом.
— Парни тоже футболисты? — удивился он. — Тогда, как всегда, скидка 20%!
Димидко не стал выделяться и взял себе молочный коктейль.
— А нас не узнал, — проговорил Матвеич, и столько в его голосе было обиды, что аж мне передалось.
— Так больше года прошло, как мы тут обедали, — сказал Дрозд. — Вот ты его помнишь? Может, он вообще новенький. Что у тебя, Саныч? — сменил тему он.
Димидко повел плечом, словно стряхивая чью-то руку.
— Свалю оттуда, что уж теперь. Все равно жизни не дадут. Подыщу место, может, в молодежке.
— Ты крутой тренер. — Гребко похлопал его по спине. — Я, честно, не ожидал. Думал, да что он может, когда мы вместе мяч гоняли! А может!
Глаза Димидко заблестели, и видно было, что ради этого признания он из кожи вон лез. И вот, признали наконец коллеги. Вот только проку с того…
— Я чего вас собрал, — проговорил Димидко, достал телефон. — Я создал закрытый чат «Балласт». Попытаюсь что-то сделать, правда, не знаю что, короче, постараюсь выбить место для всей нашей команды при каком-нибудь заводе. — Он глянул на перекошенные лица Игната и Жеки и добавил: — Да, зарплата уменьшится, но никто нам не будет выносить мозги! И простаивать не будете. Форму-то до лета как думали поддерживать?
— Задумка хороша, — одобрил Матвеич. — Но ты сперва добейся. Это ж нужно с директорами заводов переговорить, включить команду в бюджет, согласовать с Федерацией футбола, включить в соревнования… Это вообще через год будет. Нам проще бутсы на гвоздь повесить.
— В лучшем случае через год, — поддакнул Гребко.
— Ну а кто знает. Может, где есть готовое вакантное место, — не сдавался Саныч.
— В Биробиджане, — сыронизировал Жека. — Или, Нерушимый, ты там откуда? Ку-на-шак, вот.
— Не ной, — оборвал его Микроб. — Задумка хорошая. Но скорее будет не так. Скорее кто-то из нас найдет теплое место и сможет пристроить кого-то еще.
— Да, — кивнул Погосян, — мы будем развиваться, а «Динамо» так и останется опущенной командой! С такими… реликтами во главе!
— Вы ценны не только по отдельности, но и в команде, — сказал Сан Саныч. — Уникальный случай! Как этого можно не замечать?
Меня поражало другое: как можно не видеть мотивов Кири, когда они на поверхности? Пришлось разъяснить:
— Все он видит, в том и беда. Каждый, Саныч, твой успех ему костью в горле. Он так не может и не мог никогда. И понимает, что, если твоя команда покажет прогресс, он получит пинок под зад от начальства. А присвоить твой успех… Не сообразил, наверное. Или завидует настолько, что ему просто видеть нас тошно — как олицетворение твоего таланта.
— И во всем у нас так, — вздохнул Микроб. — Сидят такие… полипы и кислород перекрывают! Короче, Сан Саныч, наши номера у тебя есть, включай нас в группу. Лично я с вами куда угодно. После Кири формалинового вы просто супертренер!
