Том наклонился за камешком и, развернувшись с атлетической грацией, пустил его скакать по воде. Потом повторил. На третий раз молчание мужа стало ее пугать.
— Иногда я об этом подумывал, — сказал он наконец. — Наверное, это должно было произойти. И давно?
— Год, даже меньше, — соврала она не стыдясь, полагая, что так ему будет легче это пережить. — Но все уже кончено, Том, клянусь. Все это было жуткой ошибкой. Это один человек, которого я знала до знакомства с тобой. Старый друг. Он…
Том положил руку ей на плечо.
— Если я позволю тебе продолжать, ты назовешь мне имя. А я бы предпочел не знать лишних деталей. — Он прокашлялся. — Это случилось впервые?
— Да.
— Но почему? — мягко спросил он.
— Это не было чем-то… — Карен понимала, что должна представить свою измену как незначительный эпизод. — Наверное, мне стало скучно. Скорее даже одиноко. Тебя никогда не было дома. Я чувствовала себя узницей.
Она смотрела на огни Эджуотера, на очертания дома, темневшие на скале над ними.
— Возможно, я слишком многого от тебя ждала.
Она заплакала.
— Ты имел право… хотя бы на каплю верности. Боже мой, мне так стыдно.
— Извинений тоже не надо.
— Я не прошу тебя простить меня. Просто… мне надо было это сделать, чтобы у меня открылись глаза, и теперь, когда я поняла, что в моей жизни действительно важно, оказалось слишком поздно.
— Тебе не обязательно было мне это рассказывать.
— Есть причина, Том.
— Ты чувствуешь себя виноватой, — сказал он. — Разве ты не для того ходишь в церковь, чтобы вываливать все это на священника? — Затем добавил, понизив голос: — Ты ведь не беременна?
Она отрицательно покачала головой.
— Я не хотела сделать тебе больно, просто не могла больше держать это в себе. Видит Бог, я пыталась.
— Я рад, что ты мне доверилась. Я правда хочу тебе помочь.
Карен молча плакала. Она ожидала, что он разозлится и, может, даже рассвирепеет. Она не заслужила его сочувствия.
— Да ладно, не бери в голову.
Он остановился и, повернувшись к ней лицом, взял ее за руки.
— Тебе никогда не приходило в голову, что если бы ты смогла избавиться от чувства вины, то перестала бы подвергать себя этим жутким экзекуциям?
— При чем здесь… — Она замялась, не желая уводить разговор в сторону. — Возможно, у меня и были проблемы в прошлом, но с этим давно покончено, я не сумасшедшая. Ты же знаешь.
Он привлек ее к себе, обхватив рукой за голую спину. Потом запустил ладонь под пышный шелковый бант у нее на поясе, ослабил его и скользнул под юбку, между шелком и кожей.
— Что ты делаешь?
Карен робко попыталась его оттолкнуть.
— Почему? — Он прижал ее крепче. — Тебе неприятно?
— Перестань, я не могу. Так нехорошо.
— Это не то, что ты думаешь. Позволь мне кое-что тебе показать.
— У меня был роман, Том, я спала с другим мужчиной, неужели не понятно?
— Я могу с этим жить, пока можешь ты.
Другая рука Тома легла на ее грудь.
— Ты что, мне не веришь? — Она дрожала, внезапно испугавшись. — Боже мой, ты решил, что я все это выдумала!
— Конечно, я тебе верю, — прожурчал Том, целуя ее плечо, шею, ухо. — Просто я тебя знаю, я знаю, как ты винишь себя в том, перед чем ты бессильна.
— Я тебя обманывала.
— Не ты одна. Я должен сполна ответить за то, что совсем забросил вас с Недом. Больше это не повторится, обещаю тебе.
Он поцеловал ее в губы.
— Не надо, прошу тебя, — простонала она в смятении от своих чувств, стыдясь невольной реакции своего тела, когда сосок вздернулся в ответ на грубо-настойчивое треньканье по нему ногтя Тома.
— Где-нибудь в безопасном месте. Хотя бы до нашего отъезда в Европу.
— О чем это ты? — Карен резким движением отвернула от него лицо.
— Я подумал, — продолжал Том, — что, возможно, тебе не помешает наведаться в Силверлейк — не ложиться, а так, на день-другой, просто чтобы ты могла с кем-нибудь обо всем этом поговорить.
— О нет, пожалуйста, прошу тебя!
— Ты знаешь тамошних докторов, они знают тебя; там есть этот, как его… который тебе нравится, — Дэвид, не помню фамилию. Он ничего.
— Не надо так со мной, — рыдала она.
— Просто я думаю о том, что лучше для тебя, — сказал Том.
Ноги у нее словно налились водой, она была беззащитна против доброты, которая давала ему власть над ней. Но разве не за этим она к нему вернулась? Сбросить с себя бремя. Она вспомнила, как спокойно было в Кэре, где каждый час каждого дня был как последний миг перед сном. Она вспомнила, что почувствовала, когда Том вскоре после их знакомства заявил, что хочет заботиться о ней вечно.
Карен передернуло. Она знала только один способ поменять кожу — это слепое повиновение.
— Чувствуешь, какой он? — спросил Том, крепче прижимая ее к себе той рукой, что была под юбкой.
— Ничего не могу с собой поделать, — проговорила она, всхлипывая. — Я люблю тебя.
— Я разговаривал с ним сегодня по телефону… с Дэвидом Бекуортом. Сказал ему, что искренне беспокоюсь за тебя.
Карен почувствовала, что он забирается глубже. Его пальцы ощупывали порезы, читая по ним, как по шрифту Брайля. Она охнула.
— Тебе не больно?
Она закусила губу изнутри.
— Ты в этом уверена, прелесть моя? Точно? — Он еще крепче сжал ее истерзанную плоть, затем развернул ее так, чтобы отблески огней дома Дэвенпортов падали на ее лицо.
— Если бы ты согласилась, Карен, — его губы вытянулись в тонкую линию, — нам обоим было бы легче понять, когда ты говоришь правду.
Ресницы ее задрожали, и она закрыла глаза.
— Домой!
Но Том уже убрал руку.
Карен почувствовала себя покинутой. Когда она открыла глаза, он уже отошел на некоторое расстояние. Стоял у самой воды, сунув руки в карманы и устремив взгляд в морскую даль.
— Можешь сообщить им о нашем разговоре, — бросил он через плечо. — Скажи, что ты допустила некую бестактность и я тебя простил. Но что касается меня, то я буду считать, что ничего этого не было. Если когда-нибудь эта тема возникнет снова, я просто не пойму, о чем ты говоришь.
На руку ей шлепнулось что-то влажное и теплое. Это была первая капля дождя.
— Есть еще одна причина, — еле слышно проговорила она, — о которой я тебе еще не сказала.
В воздухе не было ни ветерка.
Эдди Хендрикс нажал металлическую пипочку на корпусе своих часов. Высветились красно-рыжие циферки цвета и размера паучков-монетников. Он выставил запястье в темноту и постукал по стеклышку циферблата.
— Видите, который час?
Помигав цифрами еще пару секунд, детектив отпустил кнопку.
— Выходим на финишную прямую, ребята, — сказал он, не отступая от своей привычки разговаривать с немыми, как с нормальными людьми. Даже в условиях светомаскировки.
В комнате, совершенно пустой, не считая элементарной мебели и двух-трех упаковочных коробок, его слова отдавались легким эхом. Всякий раз после того, как он что-нибудь говорил — как бы самому себе, — комната, казалось, проваливалась в еще более глубокую тишину.
Донат и Рой-Рой, чьи силуэты лишь едва угадывались на фоне противоположной стены, горбились на стульях по обе стороны двери, похожие на каменных псов у ворот храма. Они находились в какой-нибудь дюжине шагов от Хендрикса, с большим комфортом расположившегося в кресле у камина, где он сидел, вслушиваясь в тишину, чтобы не пропустить момент, когда внедорожник вывернет с Уитли-роуд на подъездную аллею дома номер 1154. Благо, у них хватило ума загнать машину Хендрикса в гараж и закрыть двери, чтобы Хейнс, подъезжая, не догадался, что у него гости.
Знали ребята Виктора или нет, но детектив заключил с ними пари — десять кусков за то, что вышеупомянутый Джо Хейнс не вернется домой раньше полуночи.
Дверь в квартиру оказалась не заперта. В холодильнике — пусто, разве что кусок заплесневелого сыра и упаковка из шести банок пива «Коорс», которым он поделился с партнерами, что несколько разрядило обстановку, не считая того, что, когда Хендриксу понадобилось в туалет, Донат пошел с ним — выяснить, насколько можно ему доверять. Кроме чемодана со шмотьем Хейнса и кое-каких личных принадлежностей, сваленных в кучу на кровати (бритва, будильник, семейные фотографии в рамках), все указывало на то, что он съезжает.
— Войдет он в ту дверь в ближайшие двадцать минут — ваша взяла, — сказал детектив, — получите десять кусков. А нет, так и хрен с ним, может, он вообще не вернется, поставим тогда на этом точку, и по домам. Идет?
Он подождал, вглядываясь во мрак, — не ответа, но какого-нибудь знака, что они хотя бы понимают, что с ними разговаривают. Ему вспомнились слова Виктора о том, как при глухоте обостряется зрение — природный способ компенсации… Надо было выяснить, насколько хорошо его недоделанные астрономы видят в темноте.
