и я стараюсь упирать на них.
Карандаш мелькает по бумаге, и почему-то во мне это вызывает глухую тревогу. Или не полёт карандаша, а постепенно меняющееся выражение лица капитана. Упоминание эльфов вызывает у него сложную гримасу.
Я успеваю ответить лишь на пару вопросов — экипаж останавливается.
Не дожидаясь кучера, капитан распахивает дверцу чуть ли не пинком, и выпрыгивает на мостовую. Жестом позвав меня за собой, он устремляется к Дану.
Выбравшись гораздо медленнее, я догоняю.
Дан уже что-то объясняет, показывает.
Странно… Одеяние жреца испачкано прахом, но природный мусор, веточки, почва не пристают. Учитель рассказывал, что эльфы пропитывают ткани особым травяным зельем. До сих пор люди не смогли создать даже бледного подобия “чар чистоты”.
— Сочувствую, капитан, — угрюмо завершает Дан.
— Будучи свидетелем, магистр, я не могу привлечь вас как эксперта…
— Какая радость, — усмехается Дан.
— И всё же… Что вы думаете о чёрном цвете?
— Жрец был в облачении мертвеца, — пожимает плечами Дан. — Поскольку для живых чёрное облачение табуировано, можно предположить, что это восставший мертвец.
— Нежить?
— Нежить вторична, — поправляет Дан. — Нежить не существует сама по себе, она созадётся на материале, тронутом некротической энергией. Вспомните поражённых “костянкой” скелетов. Некро-сила меняет кости, внешние изменения видны с первого взгляда. Суть же в том, что скелеты действуют чётко по заложенной схеме. Они безобидно бродят и ищут путь к месту, где они, ещё будучи людьми, когда-то жили. Бывает высшая нежить, но даже она не обладает полноценным сознанием и собственной волей. Жрец…
— Жрец?
— Я вижу два варианта. Либо мертвец был личностью, либо кто-то использовал его… как перчатку. Никакая нежить, никакая марионетка не способна на чары, рвущие ткань мироздания. И… вариант с перчаткой уж больно невероятный. Впрочем, его относительно легко проверить.
— Как?
— “Посмотреть”, принадлежала ли ушедшая душа телу, — Дан трёт подбородок. — Я не уверен, что “посмотреть” получится. Всё же само пространство было искажено.
— Магистр, до конца месяца не покидайте город. Сеньорита, это же относится и к вам. Формальность…
Дан не утруждает себя ответом, подхватывает меня под локоть и с неожиданной заботой спрашивает:
— Устала, Карин?
Глава 40
Эта новая манера разговора без злости, без раздражения, с интересом, который кажется искренним, сбивает меня с толку.
Моргнув, я пожимаю плечами:
— Я в порядке, — это правда. У меня странное ощущение… словно всё происходящее, оно не со мной. Я чувствую себя зрительницей, оказавшейся на сцене во время спектакля. Участники сцены принимают меня за свою, но… я не одна из них.
Эльфийская загадка меня не касается, её разгадают другие. А я ушла из дома, чтобы стать певицей.
— Магистр Тельви, сеньорита Каринат, — к месту происшествия стремительным шагом приближается мой экзаменатор.
Улыбаясь, он протягивает руку, и Дан с неохотой пожимает его ладонь.
Я же отступаю на шаг, будто прячусь за Дана. Я признательна магистру за доброжелательное отношение во время экзамена, но его внимание и предложение мне… неприятны.
Словно не замечая моего желания остаться в стороне, магистр протягивает руку и мне. Может, я надумываю? Я всё-таки отвечаю на рукопожатие, но магистр в последний момент подхватывает меня за пальцы, а сам наклоняется. Тыльную сторону ладони обжигает поцелуй.
Я резко отнимаю руку:
— Это слишком, магистр.
— Простите, сеньорита Карин, соблазн был слишком велик, — он приторно улыбается.
— Ваш тон противоречит смыслу слов, магистр, — обогнув его, я скрываюсь в салоне экипажа.
Похоже на бегство?
Не знаю…
Я запрокидываю голову и рвано выдыхаю.
— Карин? — Дан забирается следом, захлопывает дверцу.
— М-м-м…?
— Мне показалось…? — Дан не завершает фразу, но это и не требуется.
Осторожно подбирая фразы, я рассказываю про странную перемену в магистре. Вежливый и отстранённый, он внезапно показал себя навязчивым и беспардонным. Я упоминаю вчерашний визит и интерес к моему дару.
Дан внимательно выслушивает, не перебивает. В его глазах ни тени насмешки. Родители не слушали меня так, как слушает посторонний, в общем-то, мужчина.
Я ловлю себя на том, что стремительно проникаюсь к Дану чем-то большим, чем симпатия.
— Как будто его подменили, — завершаю я рассказ про магистра.
— Действительно, странно, — соглашается Дан. — Лео… обожает проводить время в обществе красивых женщин, но он никогда не переступал черту и легко принимал отказы. Лео, которого я знаю, извинился бы перед тобой иначе.
Так приятно, когда тебе верят…
— Не важно. Я не собираюсь с ним общаться.
— Я предупрежу, чтобы его не провожали к тебе в моё отсутствие. Карин, как моя ученица, ты всегда можешь ко мне обратиться.
— Спасибо…
Я благодарна за предложение, но, я думаю, личные проблемы я должна решать сама. Иначе где разница? Променять зависимость от родителей и мужа на зависимость от учителя? На языке почему-то расцветает лёгкий привкус горечи. Я не хочу оставаться для Дана просто ученицей. Я постараюсь, чтобы однажды он назвал меня другом.
Мысли уносятся в будущее, в мечты о карьере певицы, о том, как я арендую сцену, обклею город афишами и дам первый в своей жизни концерт. Слова песни уже написаны. И забыв, что Дан сидит рядом, я начинаю напевать. Сперва совсем тихо, что называется, себе под нос, но постепенно я добавляю голос и куплет затягиваю в полную силу лёгких.
— Не обязательно напоминать мне, что у тебя чувства к некому крайне бездарному поэту, Карин. Я помню, — перебивает меня Дан весьма прохладным тоном.
Я резко замолкаю.
Угораздило “провалиться” в себя…
Мне незачем оправдываться за выдуманного поэта, но возникшее недопонимание просто бесит, и я зло прищуриваюсь:
— Дан, эти стихи написала я.
— Карин… — он смотрит растерянно.
— Если не веришь, садись рядом и смотри, как я создаю песни, — уверена, у меня получится. Новые строчки уже крутятся в голове, надо лишь выплеснуть их на бумагу и сплести воедино.
Дан медлит с ответом. По-моему, он чувствует неловкость.
— Не стоит, Карин. Я верю. Извини, мне не следовало давать оценку. Я презираю мужчин, которые морочат девушкам головы красивыми словами, за которыми на самом деле пустота. Именно таким пустым словам поверила Алия.
— Не стоит объяснять, — хмыкаю я. — Я как-нибудь переживу, что мои стихи тебе не нравятся. Обещаю репетировать, когда ты не услышишь.
— Репетировать? — переспрашивает Дан.
— Да, я буду петь со сцены.
—
