– Попытка – не пытка, однако в раскаяние я не верю. Скорее, это способ заставить банкира сделать резкие движения, на которых мы его и прищучим. А что это будут за движения, честно, не знаю. У наших олигархов, если вы заметили, в последнее время появилась мания – при первой же опасности мгновенно смываться за границу и отсиживаться в какой-нибудь Франции. Или Польше. И не только олигархи, а просто жулики всех мастей. А вот как мы будем действовать в такой ситуации, я и хотел бы с вами посоветоваться. Не говоря о том, что все сказанное не должно покинуть стен нашего кабинета…
…Узнав о гибели Ивана Шацкого, Лев Георгиевич Семихатько почувствовал себя скверно. Не зная еще подробностей, он поначалу представил себе, что могли вытянуть из мужика те, которые затем отправили его на тот свет. И выходило так, что следующим в этом скорбном ряду должен был бы оказаться именно он – Лева. Но потом, сделав над собой усилие и попытавшись заново оценить ситуацию, Лев маленько воспрянул духом. В самом деле, кто это станет устраивать после жесткого допроса показательный взрыв, да еще напротив дверей Генпрокуратуры! Именно потому и рванули бомбу, что не могли достать руками. Но тогда напрашивался следующий вопрос: а что делал Иван в Генпрокуратуре? Сдавался? И Семихатько стал подумывать о том, как бы это половчее сказаться больным и отпроситься у Авдеева на лечение. Желательно за рубеж. Но – недалеко, чтоб не очень дорого. Тратить деньги – даже на самого себя – не позволяла жаднющая натура Льва Георгиевича. Деньги – это будущее, так он говорил дома, забывая, что «будущее» уже утекает, словно бы между пальцами.
Однако идея на время смыться из Москвы все больше овладевала Львом. Но без Олега Никифоровича решить этот вопрос никакое управление кадров не взялось бы: порядок есть порядок. А сам Авдеев лишь для узкого круга лиц был досягаем. Семихатько в этот круг не входил. Да и не рискнул бы. И все этот проклятый Шацкий – даже после смерти не дает покоя!
На всякий случай Лев Георгиевич стал осторожным. Начал следить, не наблюдает ли кто за ним, не «пасет» ли. Перестал вообще обсуждать любые дела по телефону, хотя и прежде этого за ним не водилось. Иной раз задумывался: «Господи, сколько ж времени-то прошло со дня смерти Ивана? Два-три дня! А ощущение такое, будто живет под гнетом бог весть уже сколько! Словно раньше ничего подобного не было… А ведь и не было! А что грешил маленько, так и нет такого, чтоб без греха…»
Вот и сегодня, выйдя к своей «девяносто девятой» серебристой «Ладе», что стояла во дворе, напротив кухонного окна, он первым делом внимательно осмотрел всю ее, даже на колени стал, подстелив газетку, чтоб на днище взглянуть. Все было чисто. И машину никто не открывал, она сразу отозвалась на прикосновение.
Выехал из двора как обычно, в восемь. И с подозрением обратил внимание на черную «Волгу», которая отъехала следом за ним, едва он миновал арку ворот. Поглядывая в зеркальце заднего обзора, Лев все время видел эту «Волгу». Она не торопилась, не обгоняла его, а навязчиво шла сзади – в трех-четырех машинах. Не наглела, но и не отставала. Лев уж решил было, что все это – результат его чертовой подозрительности. Немного удлинил свой путь, «Волга» повторила его маневр. Значит, тут уже не предположение, а считай, уверенность. За ним установили слежку. Но кто? Свои же? На «Волге»? Да у них и машин таких нету! Значит, спецслужбы? Час от часу не легче… Заныло под ложечкой, какая-то кислятина образовалась во рту. Подумал, что, прими его сейчас доктор, сразу бы дал направление на лечение. Но ни доктора рядом не было, ни возможности уехать куда-нибудь…
В начале Бутырской улицы, вблизи Савеловского вокзала, «Волга» вдруг исчезла, и не успел Семихатько вздохнуть облегченно, как его тут же «тормознул» невесть откуда взявшийся гибэдэдэшник. Полосатым жезлом показал к тротуару, неторопливо подошел, отдал честь и что-то буркнул себе под нос – представился, надо понимать. Взял протянутые ему поверх приспущенного бокового стекла документы и стал рассматривать, поглядывая на водителя. Семихатько нервничал, не понимая, какое совершил нарушение. Черт его знает, с этими нервами еще!
Видно, гибэдэдэшник что-то углядел не то, потому что предложил водителю выйти и пройти в милицейский автомобиль, стоявший несколько впереди. На все вопросы коротко отвечал: «Разберемся…»
Передняя дверь милицейского «жигуленка» распахнулась, Семихатько сел рядом с водителем. Но был водитель не в форме, только шапка милицейская. Он повернулся к Семихатько и вполне дружелюбно сказал:
– Здравствуйте, Лев Георгиевич. Извините, что пришлось вам маленько потрепать нервы, увы, за вами действительно могли следить.
Семихатько оторопел:
– А-а… кто вы?
– Я из Генеральной прокуратуры. Зовут Турецкий Александр Борисович, вот мое удостоверение.
Семихатько прочитал, что имеет дело со старшим следователем по особо важным делам. И на фотографии был этот же самый человек, но в мундире с генеральскими погонами. И опять неприятно засосало в районе поджелудочной железы…
– Не понимаю, чем обязан… – пробормотал он, чувствуя некое полуобморочное головокружение.
– Я объясню. Речь у нас пойдет о нашем общем знакомом Иване Игнатьевиче Шацком… Что с вами? – забеспокоился Турецкий, увидев, что его собеседник, закрыв глаза, совершает непонятные глотательные движения. Будто задыхается.
– Сейчас… сейчас… – бормотал Семихатько, судорожно шаря в кармане пиджака.
Он добыл облатку, выковырял из нее таблетку валидола и сунул под язык. Немного успокоился. Наконец сказал:
– А что, нельзя было по-человечески?
– В каком смысле? – удивился Турецкий.
– Ну… вызвали бы. Дома наконец.
– Ах в этом плане! – хмыкнул Турецкий. – Видите ли, Лев Георгиевич, у нас есть все основания полагать, что за вами могут следить ваши же коллеги. Они ведь в курсе того, что вы встречались с покойным. И не раз. И не только в служебном кабинете, так?
– Вам-то откуда известно?
– А вы успокойтесь. И шутки с валидолом оставьте, здоровое у вас сердце. И ничем опасным вы тоже не болеете. А то ведь эдак-то и в самом деле можно однажды помереть. Со страху.
– Я вас не понимаю, – медленно сказал Семихатько, закатывая глаза. – Мне действительно сейчас нехорошо… Что вам от меня нужно? – спросил наконец нормальным голосом. Вероятно, понял, что с ним собираются пока говорить, а не допрашивать. Во втором случае наверняка поступили бы иначе. И это понимание его несколько взбодрило.
– Сейчас мы поедем в Генеральную прокуратуру, где я включу диктофон, – сказал Турецкий, – и буду задавать вам некоторые вопросы, а вы на них отвечать. В зависимости от того, насколько ваши сведения окажутся правдивыми, мы и примем дальнейшее решение по вашему поводу. Между прочим, хочу вам сказать со всей ответственностью, лично я, например, пока не заинтересован разоблачать вас перед вашими коллегами. Впрочем, последнее слово тут остается за вами. Как пожелаете.
– А мне всерьез угрожает опасность? – продолжал думать о своем Семихатько.
– Я уже сказал. И да, и нет.
– Но откуда же вам это известно? – почти закричал Семихатько.
– Повторяю, – терпеливо продолжил Турецкий, – у нас есть данные о ваших контактах с Шацким. И неоднократных. С выплатой, так сказать, конкретных гонораров. Что является серьезнейшим нарушением вами собственных должностных обязанностей. Скажу больше: Шацкий сам явился в Генеральную прокуратуру с покаянием. И подробнейшим образом изложил историю своих взаимоотношений с банком и конкретно с вами, Лев Георгиевич. Так что материалы у нас имеются. Нужны подтверждения по некоторым из них. Естественно, если бы мы вас официально вызвали в Генпрокуратуру на допрос в связи с вашими предупреждениями тому же Шацкому остерегаться команды господина Авдеева, сами понимаете, вы бы и дня, пожалуй, после этого не прожили. Так что мои вопросы «здесь и сейчас», как говорит наш известный телеведущий, продиктованы также и определенной заботой о вашем здоровье. Я уж не говорю о жизни. Это вам теперь ясно?
– Куда уж яснее!
– Тогда не будем терять времени. Машина ваша пусть постоит, а вас подвезут к ней. Чтоб не терять времени, задам вам несколько вопросов. Для разгона. Где в настоящий момент находятся деньги, которые должен ваш банк обналичить для передачи их в Екатеринбург?… И следующий: Шацкий был уверен, что его попросту «кинули», и эта уверенность была основана на информации, полученной им от вас во время обеда в «Арагви»…
…Семихатько приехал на работу выжатый, словно лимон. И так же сухо было во рту. Даже минералка в кабинете Турецкого не помогла. Как ни осторожничал Лев Георгиевич, он скоро понял, что Шацкий, видать, их всех основательно заложил. Ну а его, Семихатько, в первую голову. Вот же мерзавец! Получалось так, что схлопотал Ванька свое сполна. Жаль, что отбыл к верхним людям, как принято говорить у малых северных народов, после покаяния, а не до. Впрочем, злиться на него теперь то же самое, что плевать против ветра: все брызги твои.
