— Что ты городишь, дурища? Пойдем.
Григорий побежал в уборную.
— Да отсюда заперто, барыня ведь вчера сама заперла! — заявила Катя. — Я слышала, как щелкнул замок.
Не слушая возражений горничной, Григорий начал стучаться в спальню сначала тихо, потом все сильнее и сильнее. Но никто не отзывался, там была мертвая тишина.
— Ох ты господи. Неужто и с ней что случилось? Пойдем, поглядим в окно.
Сопровождаемый Катей, камердинер быстро направился назад. В прихожей он встретил городового.
2
Почти одновременно с пролеткой, на которой приехали сыщики, к дому подъехал другой экипаж. Из него стремительно выскочил высокий молодой человек весьма приятной для дам наружности, одетый в прекрасную чесучовую пару. Он принял у сидящего в экипаже мужчины кожаный портфель и подал руку. Опираясь на руку юноши, на землю спустился тучный господин в полосатых брюках и линялом бумажном пиджаке. Он достал из кармана огромных размеров фуляровый платок, снял с большого красного носа золотые очки и вытер лицо.
— Здравия желаю, ваше высокоблагородие! — поприветствовал толстяка Тараканов.
— Какое тут с вами здравие, — пробурчал мужчина, подавая Тараканову руку. — Дом осмотрели?
— Только что прибыли-с. Не успели.
— Тогда пойдем смотреть вместе.
Тучный мужчина, судебный следователь первого участка города Тулы Иван Ильич Недовесов, служить начал еще в царствование Александра Освободителя и в ближайшее время должен был выслужить пенсию. Он постоянно жаловался, что устал от службы — от осмотров, обысков, выемок, допросов подозреваемых, плача потерпевших и составления бесконечных протоколов следственных действий. Иван Ильич говорил, что хочет только одного: получить усиленную пенсию, а к ней чин статского, уехать в деревню под Веневом, пить там парное молоко и ходить на Осетр рыбачить.
Тем не менее службой он не манкировал и, получив дело, прилагал все усилия и способности, которыми обижен не был, к тому, чтобы открыть преступника.
Приехавший же с ним молодой человек, его письмоводитель Слепнев, младший кандидат на судебные должности, был полной противоположностью своего патрона. Юноша только в прошлом году окончил курс в университете, жаждал славы и успеха на избранном им поприще, поэтому за любое порученное ему дело брался с таким жаром, что Ивану Ильичу очень часто приходилось охлаждать его пыл.
Сыщики и судебные власти проследовали в прихожую. У двери в кабинет дежурил городовой. В зале находился камердинер и пристав третьей части Руднев.
Слепнев, который был вхож в этот дом, поинтересовался:
— Что у вас тут случилось, Григорий? С барином несчастье?
— Уж какое несчастье-то, сударь, господи упаси! — поклонился камердинер. — Барина убили, просто насмерть убили! — покачал он головой.
— Где убили? Как убили? Поймали ли преступника? — торопливо спросил Слепнев.
— Убили-то сегодня ночью в кабинете, а кто убил — Господь ведает! И откуда он, душегубец, влез? Вхожу я это…
Следователь перебил камердинера:
— Постой! Постой! Что же — неужели ни малейших признаков жизни?
— Какое там! Уж совсем похолодели…
— Как же барыня, барышня? Очень испугались? Что с ними?
— Барышня, сударь, узнавши, лишились чувств… Так и грохнулись! Только теперь, кажись, очнулись. Катерина при них… А к барыне достучаться не можем.
— Как достучаться не можете? — удивился следователь.
— Да никак не можем! Наперво из будвара стучались и звали их, а потом через уборную пробовали, да толку нет. Отовсюду изнутри заперлись, не откликаются… Просто господь знает что такое! — развел руками Григорий.
Следователь повернулся к приставу.
— И я стучался, Иван Ильич, — отозвался тот. — Молчат, не отзываются.
— Вы за доктором послали?
— Да-с, я ему телефонировал. В доме есть телефон.
В это время в залу вошел околоточный с двумя понятыми и слесарем. Иван Ильич, прежде чем разрешить ломать замок, решил лично удостовериться, что и другая дверь заперта.
— Помилуйте, ваше высокоблагородие! Ведь туда надо идти через комнату барышни! А они больны, совсем больны, — сказал камердинер. — Ведь мы же стучались…
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— Вы не обеспокоите Тоню.
Все обернулись на голос. На пороге комнаты стоял Павел Аркадьевич Неверов — брат хозяйки. Лицо его было бледнее, чем надетая на нем крахмальная сорочка. — Ее кровать за ширмами. Ради бога — пойдемте поскорее!
Когда вся процессия подошла к двери комнаты Антонины Аркадьевны, следователь приложил палец к губам, пропустил вперед себя Павла, а остальным сделал знак рукой, чтобы они оставались на месте. В комнате Антонины было совершенно тихо. Из-за ширмы на них с любопытством глядела Катя. Недовесов поманил ее к себе и вопросительно указал глазами в сторону кровати барышни.
— Как будто поспокойнее! — прошептала горничная. — Лежат с закрытыми глазами.
— Плакала?
Катя отрицательно покачала головой:
— Точно еще не понимают, в себя не пришли… А что барыня?
— Сейчас узнаем.
Следователь прошел через уборную к спальне хозяйки. Дверь в эту комнату действительно была заперта изнутри, и ключ находился в замке. Следователь и Павел Аркадьевич через будуар проследовали к другой двери спальни, где Иван Ильич велел сломать замок.
В спальне был полумрак от тяжелых опущенных занавесок. Вера лежала на постели на спине, как-то странно, неестественно вытянувшись. Голова и верхняя часть груди были покрыты подушкой.
Слепнев бросился к кровати, поднял подушку, и все увидали мертвенно-бледное лицо с открытыми глазами. Молодая женщина была задушена.
Павел схватил сестру за плечи и принялся трясти. Его еле оторвали.
Тараканов внимательно обвел глазами комнату и, взяв следователя за кончик рукава пиджака, указал ему на стол, стоявший около двери в будуар. На столе лежал большой кавказский кинжал. Лезвие кинжала было в крови.
— Неужели она сама? — пробормотал увидевший нож Слепнев.
— Сама что, задушила себя? — слабо усмехнулся Иван Ильич.
— Задушила? А разве?.. Да как же, двери-то заперты… Тараканов подошел к окну, распахнул занавески и внимательно оглядел раму. И верхняя, и нижняя задвижки были открыты.
— Вот она — дорога, — сказал он.
Место происшествия осматривали несколько часов. Фотограф сыскного отделения, явившийся с фотографическим аппаратом Бертильона новейшей конструкции, продемонстрировал собравшимся чудеса техники, запечатлев убитых в лежачем положении. Слепнев, изучивший несколько научных трудов и множество газетных публикаций о дактилоскопии, мазал все попадавшиеся ему под руку предметы сажей, которую по его указанию камердинер принес в бумажном кульке из кухонной плиты. Толку от применения новой науки неопытным ее адептом не было долго: кандидат на судебные должности вымазал руки и лицо, заляпал сажей свой дорогой костюм, но ни одного пригодного для идентификации пальцевого отпечатка не добыл. В конце концов следователю эти эксперименты надоели, и он заставил молодого человека писать протокол.
— Сейчас Иван Ильич, окно только проверю.
Письмоводитель стал мазать сажей деревянную раму.
На гладкой крашеной поверхности отчетливо проступили отпечатки пальцев.
— Иван Ильич! — радостно закричал письмоводитель.
Все сгрудились у окна, Слепнев тем временем мазал раму другой створки. Там тоже проявлялись папиллярные узоры.
— Теперь надобно все сфотографировать, а затем распечатать в натуральный размер, для чего положить рядом линейку. Есть у кого линейка?
— Разрешите! — К окну протискивался фотограф. — Сейчас все сделаем в лучшем виде.
— Иван Ильич! Я сниму отпечатки у прислуги, на раме могут быть и их следы. — Слепнев от возбуждения не мог устоять на месте.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Снимайте, Михаил Алексеевич, снимайте. Только… кхм… надо и у убитой… да и у хозяина покойного…
Слепнев смутился и опустил глаза. Его выручил фотограф:
— Разрешите мне, ваше высокоблагородие, нас обучали.
