Тараканов и Маслов, внимательно осмотревшие комнаты, теперь беседовали с прислугой.
Приехали два доктора. Один — вызванный приставом частный[13], другой — приглашенный Павлом семейный врач Тименевых. Брат очень беспокоился за здоровье младшей сестры, находившейся все время в странном, как бы бесчувственном состоянии. Она лежала неподвижно, с закрытыми глазами и как будто ничего не слышала.
При осмотре трупов было установлено, что Тименев убит ударом колюще-режущего предмета, каковым вполне мог быть и кинжал, в спину, несколько ниже шеи. По мнению врача, удар был нанесен так верно и такою сильною рукою, что Тименев умер, даже не успев вскрикнуть. Кроме этой раны у него было найдено еще две в левой передней части груди, но, по всей вероятности, он был уже мертв, когда их нанесли. Смерть Веры произошла от удушения. Постель покойной была в большом беспорядке, что говорило о том, что между убийцей и жертвой произошла борьба и убийца должен был обладать большой физической силой, раз смог удушить сильную молодую женщину, не дав ей закричать и позвать на помощь. Ран на ее теле не было.
Окровавленный кинжал, найденный на столе в спальне Веры, был хорошо известен всем домашним: он принадлежал хозяину дома, достался ему еще от отца и висел на стене в его кабинете. Вещи как в кабинете, так и в спальне Веры были все налицо. Часы, перстни и другие ценные предметы оказались нетронутыми. На письменном столе Тименева лежали ключи от его ящиков. В том ящике, где он хранил деньги и документы, нашли различных акций, облигаций, билетов и векселей более чем на восемьдесят тысяч и, кроме того, деньгами две тысячи четыреста пятьдесят два рубля. Сколько именно было у Тименева в доме наличных денег, никто не знал, так как покойный вел дела всегда сам, откровенностью относительно своих денежных оборотов не отличался, а проверка счетных книг, которые лежали в этом же столе, требовала времени. Таким образом, преступник, по-видимому, ничем не воспользовался, хотя имел к тому полную возможность. На краю письменного стола в кабинете покойного, на полу прихожей, залы и у дверей из будуара в спальню Веры Аркадьевны были найдены следы капель крови, причем на хозяйском столе и на досках пола у дверей спальни хозяйки эти капли образовали небольшие лужицы.
Тараканов, рассудив, что до прихода хозяина преступник где-то должен был прятаться, стал искать в кабинете и спальне Тименева укромное место. Посредине спальни стояла обширная кровать, покрытая свисающим до пола покрывалом. Тараканов лег на пол и поднял покрывало.
— Эй, кто-нибудь, лампу дайте!
Григорий зажег керосиновую лампу и протянул ее сыщику. Тот посветил под кровать. Потом удовлетворенно крякнул, встал и стал отряхивать колени.
Закончили только к полудню. Иван Ильич и Тараканов вышли на крыльцо. Сыщик угостил судебную власть папиросой:
— Осип Григорьевич, вы во сколько обычно обедаете?
— Обычно я не обедаю. Во время обеда я обычно по городу рыскаю.
— Это очень вредно для желудка. Вы это, милостивый государь, бросьте. Ну, раз у вас нет специально предназначенного для утоления своего чрева времени, позвольте мне вас пригласить на обед сегодня в три часа пополудни. Я холостякую, семейство в имении, но кухарку я с ними не отпустил, в деревне местные бабы им готовят. А моя кухарка насчет кулинарии просто волшебница. Приходите, заодно и дела наши грешные обсудим. Сегодня я формально допрошу брата убиенной, перепишу набело протокол осмотра и этим, пожалуй, ограничусь, так что к трем буду совершенно свободен. Придете?
— Непременно.
Тараканов вышел на Миллионную, поглядел по сторонам, заметил в собравшейся у дома толпе сутулую фигуру человека в картузе со сломанным козырьком и взмахом руки подозвал его к себе.
— Ты Ивана Ермолаича хлопец?
— Не знаю я никакого Ивана Ермолаича.
— Попроси его через полчасика в «Хиву» прийти, скажи, Тараканов чайком желает попотчевать.
Сказав это, Тараканов развернулся и пошел по направлению трактира «Хива», располагавшегося в двух кварталах от дома Тименевых. Субъект в поврежденном временем картузе посмотрел ему вслед и со всех ног бросился на другой конец улицы.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
В «Хиве» Тараканов прошел на чистую половину, заказал чайную пару, полфунта тульского пряника и стал с наслаждением пить чай.
Ровно через тридцать минут за его столик сел благообразный мужчина лет пятидесяти, одетый в добротный костюм-тройку, красную косоворотку и польские сапоги-бутылки. От верхней пуговицы жилетки к карману шла золотая часовая цепочка в палец толщиной.
Увидев гостя, Тараканов привстал:
— Наше вам, Иван Ермолаич!
— И вам не хворать, господин начальник. Это не мои.
— А чьи?
— И вовсе не фартовые. Это бары промеж собой разбираются. Почто Сережке Рябому два зуба выбили?
— А он без зубов лучше говорит. Что тебе Сережка?
— Да так спросил. Коли не может кулаков ваших выдержать, мне такой товарищ не нужон. Сегодня про пустяки рассказал, завтра, глядишь, про что сурьезное.
— Про убийство Тименева, например.
— Не мои, говорю, ваше благородие! Ведь не пропало с фатеры ничего? А? Не пропало? Не пропало. А зачем честному вору «мокрое» без барыша?
— А может, был барыш, может, кто попросил дело сделать за золотишко? Тот, кто сам не может?
— Нет. Обчеству это не выгодно. Вы ж начнете шухер наводить теперь?
— А куда деваться? У убиенного сам губернатор давеча в гостях был! Начнем.
— Вот я и говорю, невыгодно. Я таких делов у себя на земле не позволяю. А против воли моей тут никто идти не может. Так что, господин начальник, наводи шухер — не наводи, а не мои. Может, не надо шухера?
— Ты же знаешь, Иван Ермолаич, я бесполезную работу делать не люблю. Мне тоже кажется, что это не блат. Но коли начальство прикажет, извини, начнем шерстить. Да и не бывают повальные облавы совсем уж бесполезные, кого-нибудь да зацепим. Ну а уж если дознаюсь, что это все-таки кто из твоих, то… жизнь попорчу, ты меня знаешь.
Тараканов вышел на улицу и пошел было к остановке конки. Но вдруг остановился, развернулся и быстрым шагом направился к дому Тименевых.
3
После действительно прекрасного обеда судейский и полицейский сидели в садике у дома Ивана Ильича, курили сигары и потягивали великолепный «Бенедиктин».
— Что узнали от прислуги, Осип Григорьевич? — спросил Недовесов.
Тараканов достал из кармана записную книжку:
— Накануне у Тименевых обедали гости — брат покойной Павел Аркадьевич Неверов с товарищем-студентом, неким Алинским. После обеда все поехали в электротеатр в Петровском парке. Проводивши господ, камердинер с горничной убрались в столовой и приготовили хозяевам постели. Оказывается, вскоре после свадьбы супруги стали спать врозь. Настояла на этом покойная, доказывая, что в порядочных домах всегда так живут. Тименев было поспорил, но скоро уступил, тем более что вставал он рано, а барыня покоилась часов до одиннадцати, а то и позже, ну и не хотел, значит, ее беспокоить. Вообще, по рассказам прислуги, супруги жили дружно, но дней за десять до происшедшего между ними как будто пробежала черная кошка. Барин ни с того ни с сего запьянствовал, а барыня все время у себя в комнате плакала. Они с неделю даже не разговаривали друг с другом, но потом вроде бы помирились.
— Ну, подобное случается в каждой семье. Тем более в такой молодой. Милые бранятся — только тешатся. Продолжайте, пожалуйста, — кивнул Иван Ильич.
— Так вот. Приехав из синематографа, господа пили в столовой чай, причем барыня жаловалась на нездоровье и головную боль. Разошлись скоро. Новой ссоры между супругами никто из прислуги в этот вечер не слышал. После чаю камердинер помог барину раздеться в кабинете. Надев халат, барин его отпустил. Уходя, камердинер проверил, хорошо ли заперта парадная дверь, которая обыкновенно замыкалась на ключ и, кроме того, на крючок, затем вышел черным ходом и запер его на ключ. Другой ключ от этого хода всегда висит на гвозде в черной прихожей. Мы с вами его обнаружили на указанном месте.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
