даже соответствующую часть работы сновидения. Например, регрессия хода мыслей вплоть до восприятия, конечно, отпадает. Зато две другие стадии образования сновидения – погружение предсознательной мысли в бессознательную область и бессознательная же обработка, – способны, если допустить их наличие при образовании шуток, дать именно тот результат, который мы можем наблюдать при анализе остроумия. Итак, мы решаемся сделать предположение, что таков вот процесс создания шуток: предсознательная мысль подвергается в какой-то миг бессознательной обработке, а плоды этой обработки вскоре постигаются сознательным восприятием.
Но прежде чем рассмотреть это предположение подробно, следует изучить одно возражение, которое может угрожать нашей гипотезе. Мы исходим из того факта, что технические приемы остроумия указывают на те же самые процессы, которые известны как особенности работы сновидения. Тут могут возразить, что мы не смогли бы описать технические приемы остроумия (сгущение, смещение и пр.) и не пришли бы к столь далеко идущим выводам по поводу приемов отображения, общих для шуток и сновидений, если бы предшествующее изучение работы сновидения не подтолкнуло нас к такой трактовке техники остроумия. По сути, при анализе остроумия мы отыскали подтверждение тем ожиданиям, с которыми переходили от сновидения к шуткам. Эта опора для сравнения не кажется сколько-нибудь прочной – и лишь показывает, быть может, нашу предубежденность. Механизмы сгущения, смещения и непрямого отображения не выделяются вдобавок ни одним другим автором в качестве форм выражения остроумия. Это возражение возможно, но из него отнюдь не следует, что оно справедливо. Точно так же возможно, что категоричность нашей трактовки, обусловленная изучением работы сновидения, необходима для того, чтобы распознать фактическую аналогию. Однако окончательное решение будет зависеть только от того, сможет ли критика доказать на единичных примерах, что такая трактовка техники остроумия является навязанной и что ради нее отброшены другие трактовки, которые ближе к истине и глубже в нее проникают. Иначе критике придется согласиться с тем, что ожидания, с которыми мы подходили к анализу остроумия, действительно подтвердились. Я считаю, что нам нечего бояться критики, что прием редукции ясно показал, в каких формах выражения следует искать технические приемы остроумия. Тот факт, что мы дали этим техническим приемам те же наименования, которые как бы предвосхищают аналогию между техникой остроумия и работой сновидения, есть, собственно говоря, не что иное, как вполне понятное и легко оправдываемое упрощение.
Другое возражение не столь существенно для нас, зато оно не нуждается в основательном опровержении. Можно было бы счесть, что технические приемы остроумия, которые так хорошо согласуются с нашими целями, заслуживают признания, но не исчерпывают всех возможных или употребляемых на практике технических приемов остроумия. Под влиянием образца, то есть работы сновидения, мы искали якобы только соответствующие технические приемы остроумия, а вот другие приемы, которые мы проглядели, показали бы, что наше сравнение оставляет желать лучшего. Что ж, не стану утверждать, что мне удалось выяснить технику всех без исключения циркулирующих в обществе острот. Ввиду этого охотно допускаю, что мое перечисление технических приемов остроумия страдает некоторой неполнотой. Но я не исключал преднамеренно из обсуждения ни одного вида техники, который поддавался наблюдению и анализу. Посему смею заявлять, что от моего внимания не ускользнули самые частые, самые важные, в большинстве случаев характерные технические приемы остроумия.
Еще остроумие обладает тем признаком, который вполне согласуется с нашей трактовкой работы остроумия, вытекающей из сравнения со сновидениями. Пусть говорят, что шутки «создают», но при этом осознается, что здесь происходит нечто отличное от тех ситуаций, когда человек высказывает мнение или выдвигает возражение. Шутке присущ в чрезвычайно заметной степени характер «внезапного озарения». Еще за миг до ее рождения индивидуум не ведает, что ему предстоит создать шутку, которую потом останется лишь облечь в словесную форму. Он испытывает, напротив, некое чувство, не поддающееся определению. Я бы сравнил это чувство с absence[137], с внезапным разрядом интеллектуального напряжения, после которого сразу рождается шутка – одновременно, как правило, со своей оболочкой. Некоторые приемы остроумия находят употребление в выражении мыслей вне остроумия; примерами являются сравнение и аллюзия. При этом сначала в уме может мелькнуть прямое выражение мысли (внутренний слух), далее могут появиться задержки в высказывании этой мысли по мотивам, диктуемым ситуацией. Затем я пытаюсь заменить прямое выражение косвенной формой и делаю намек. Но аллюзия, возникшая таким образом, по сознательному принуждению, ничуть не остроумна, пусть даже она окажется удачной. Остроумная аллюзия рождается самостоятельно, без возможности для индивидуума проследить подготовительные стадии в мышлении. Впрочем, не хочу придавать чрезмерное значение этому обстоятельству, поскольку оно едва ли может считаться решающим. Но оно хорошо согласуется с нашим предположением, что при создании шутки мысли как бы перетекают в область бессознательного, а потом внезапно выплывают из бессознательного уже в виде шутки.
Кроме того, шутки занимают особое положение в ассоциативном мышлении. Наша память часто не располагает ими тогда, когда мы хотим их вызвать, зато иной раз они возникают непроизвольно, именно там и так, что невозможно понять, откуда они берутся. Это, опять-таки, мелочи, но они явно указывают на происхождение шуток из бессознательного.
* * *
Соберем теперь вместе все характерные черты остроумия, которые могут указать на то, что шутки образуются в бессознательном. Прежде всего следует отметить своеобразную лаконичность шуток – это качество не считается необходимым, но служит, безусловно, важным характеризующим признаком. Когда мы впервые с ним столкнулись, нам показалось разумным усмотреть в этой краткости выражение стремления к экономии. Но мы сами обесценили это понимание теми возражениями, которые были приведены выше. Лаконичность остроумия теперь кажется нам, скорее, признаком бессознательной обработки мыслей при создании шуток. Сгущению в сновидении нельзя поставить в соответствие никакую другую деятельность, кроме обособления в бессознательном. Еще мы должны предположить, что в бессознательном ходе мыслей задаются условия для сгущения, отсутствующие в предсознательном[138]. Следует ожидать, что при сгущения утрачивается ряд подвергаемых обработке элементов, тогда как другие, усваивая энергию этих элементов, приобретают усиленную, даже чрезмерно усиленную форму. Лаконичность остроумия, как и лаконичность сновидения, есть, следовательно, необходимый побочный результат протекающего в обоих случаях сгущения. Этому факту лаконичность остроумия обязана своим особым, поразительным для восприятия характером, не поддающимся дальнейшему объяснению.
Выше мы уже рассмотрели один из приемов сгущения – многократное употребление одного и того же материала, игру слов и созвучие – как образчик локализованной экономии; удовольствие же, доставляемое безобидной шуткой, мы согласились считать производным этой экономии. Впоследствии мы признали, что первоначальная цель шутки – извлекать удовольствие такого рода из слов. Это допускается на ступени игры, но запрещается рассудительной критикой при дальнейшем
