— Вы так считаете? Вы в самом деле думаете, что гибель Силса была неслучайной?
Ей потребовалось время, чтобы собраться с мыслями. Монти подумала, не стоит ли ей отказаться от своих слов прежде, чем она окончательно увязнет в этой ситуации. Она толком не знала этого американца, по сути у них состоялся только один настоящий разговор, и она не имела представления, кому он хранит верность. Не так давно Монти предполагала, что они оба принадлежат компании, но что-то в той манере, с которой он задал вопрос, заставило ее понять, что она ошибается. Подозрительность в его голосе чувствовалась столь же безошибочно, как и искренность в ее ответе.
Внезапно она испугалась. У нее возникло ощущение приближающегося шторма. Монти поежилась. Она вспомнила того журналиста, Губерта Уэнтуорта, потрясенного смертью дочери. И эту напористую молодую женщину-репортера, Зандру Уоллертон, в квартиру которой вломился какой-то извращенец, укравший ее панталончики. И Джейка Силса, залитого кислотой. Детектива Левайна, который сказал, что Силс был пьян.
Достаточно ли у нее доказательств для утверждений, что Джейк Силс стал жертвой подготовленного убийства? Логика говорила ей, что этого не было, что от усталости, страха, стресса у нее разыгрались эмоции, что слова, сказанные Коннору Моллою, вырвались у нее чисто случайно.
— Я… я… — Она поймала себя на том, что, отвечая, тонет в теплоте его карих глаз. «Верь мне, — говорили они. — Верь себе. Доверяй своим инстинктам!» — Не знаю, почему я это сказала, — наконец выдавила она.
Какая-то мысль молнией скользнула по его лицу, столь стремительно, что исчезла прежде, чем Монти успела заметить ее, и она безошибочно осознала — он знает то, что считает нужным скрывать от нее. Но что именно? Подрагивающими пальцами она отставила в сторону тарелку, которая отвлекала ее.
Коннор заметил растерянность в ее взгляде, но это можно понять. Она действительно была растеряна из-за сомнений, которые ее явно одолевали.
Господи, до чего она обаятельна, подумал он. Даже без косметики, даже после всего, что ей пришлось испытать, от нее нельзя было отвести глаз. У нее была свежая, чистая кожа, синева ее глаз контрастировала с цветом волос; он смотрел на ее стройную белоснежную шею в вороте больничной пижамы и снова переводил взгляд на ее обаятельное, с милым вздернутым носиком лицо и выразительный рот — с каждой секундой, которую Коннор проводил в ее присутствии, его все больше тянуло к ней.
«Я хочу тебя, Монтана Баннерман, — подумал он. — Я в самом деле хочу тебя. Я обожаю даже твое несуразное имя».
Он попытался сконцентрироваться на цели своего визита. Но когда она улыбнулась ему и он едва ли не физически почувствовал идущую от нее теплоту, его решимость ослабла.
— Мне нужно как следует выспаться, чтобы в голове прояснилось, — медленно произнесла она, все еще не зная, доверять ли ему. Но что-то в этом человеке притягивало ее, ей не хотелось расставаться с ним; как было бы хорошо, если бы он сменил тему разговора и просто поболтал. Сейчас она уже жалела о своих неосторожных словах и думала, как бы отказаться от них и не попасть при этом в дурацкое положение.
Господи, что делать, если он начнет рассказывать в компании, будто она верит в убийство Джейка Силса? Она и представить не могла, что ей сойдет с рук, если она начнет распространять такие слухи. А если руководство решит, что и ее отец имеет к этому отношение? Что тогда?
— Послушайте, — снова заговорила она, — я… я и сама не знаю, почему я это сказала.
— Может, потому, что вы так думали, — осторожно намекнул он.
Она покачала головой:
— Нет. Это была трагическая случайность… и ничем иным она не могла быть. В любом случае при всей этой системе безопасности никто не мог войти и напасть на него. Да и кому это было бы нужно?
Коннор Моллой молчал, ожидая продолжения.
— Фанатичные защитники прав животных? В Беркшире они доставили нам проблемы, — заволновалась Монти. — Как-то ночью вломились в наш зверинец и выпустили всех кроликов и мышей. Пару раз малевали лозунги на внешней стене. Но конечно же они не настолько организованны, чтобы проникнуть в такое здание, как Бендикс?
— Уверен, — ответил он.
— А что же вы думаете?
— В любой нормальной компании уже возникли бы слухи. А вот в «Бендикс Шер» ничего. Просто стена молчания. Я слышал лишь, что он споткнулся, держа в руках эту полугаллонную емкость. Но если он споткнулся, почему она не полетела на пол? Какого черта она ухитрилась вылиться ему на голову?
— Он упал, а бутылка упала на него? — предположила она.
— Когда вы увидели бутылку, она была разбита?
— Я… я не искала эту бутылку. Там повсюду было стекло, хотя… хотя предполагаю, так и должно было случиться.
— Но если бутылка упала на него, то тело Джейка конечно же смягчило падение и она не могла разбиться. Согласны?
— Она могла скатиться на пол.
— Конечно, — соглашаясь, кивнул он и перевел дыхание. — Если кислота выплеснулась на него, значит, крышечка была отвинчена. Разве лаборанты хранят смертельно опасные составы без крышечки?
— Нет. Я об этом не подумала. — А что, если информация, которую сообщил ей детектив, что Силс был пьян, уже разошлась по компании? — Может, он себя не очень хорошо чувствовал… был как-то несобран, — осторожно предположила она.
— Вы знали его. Такие поступки были свойственны для него?
Она помялась.
— Нет.
— Мог ли он явиться на работу пьяным?
Их взгляды встретились. Прежде чем ответить, она задумалась.
— Нет.
— Я вижу, что вы устали, — сказал он. — Давайте вернемся к этому разговору, когда вы будете чувствовать себя получше, — может, на будущей неделе я могу пригласить вас на ланч?
— Я буду рада.
Он улыбнулся:
— Я тоже. Очень.
— Мистер Моллой, можете ли вы… ну, никому не передавать мои слова о… вы понимаете… о том, что это был не несчастный случай.
Он приложил палец к губам:
— Ни единой живой душе.
Несколько часов спустя Монти проснулась от какого-то щелчка и увидела, что в темную комнату упала полоса света. Вошла какая-то туманная фигура. Нянечка, предположила она.
— К-к-кто тут? — сонно спросила Монти.
Фигура остановилась перед кроватью, словно желая убедиться, что все в порядке, а потом наклонилась и стала в чем-то копаться у изголовья. Несколько секунд спустя дверь снова закрылась.
32
Лондон. Четверг, 10 ноября 1994 года
Ведущий был изысканно вежлив. Густой слой сценического грима создавал впечатление загара.
С видом незваного гостя на вечеринке он насмешливо обратился к камере:
«Генная инженерия — это хорошо или плохо? Если вы родились с плохими генами, которые со временем могут убить вас или сделать инвалидом, захотите ли вы, чтобы вам об этом сообщили? А если вы узнаете, что едва только зачатое вами дитя несет в себе гены смерти или уродства, захотите ли вы избавиться от этого еще не рожденного ребенка?»
Он сделал шаг навстречу аудитории в студии и сунул микрофон в лицо какой-то женщине.
«Сьюзен Беннет — носительница гена фибромы кисты; они с мужем приняли сознательное решение не иметь детей из-за опасения, что эта генетическая особенность передастся и им».
Монти лежала на больничной постели, подложив под голову подушки, и наслаждалась роскошью этой редкой возможности — смотреть телевизор утром. О генах говорят повсюду, подумала она. Невозможно открыть газету, включить радио или телевизор без того, чтобы не наткнуться то на новое открытие, то на дебаты по этому поводу. Она считала такое положение дел просто восхитительным. В работе бок о бок с отцом больше всего ее радовала возможность быть причастной к самой горячей научной теме века.
Сегодня ей было гораздо лучше. Голова прояснилась, хотя глаза еще побаливали, а горло и легкие слегка саднило.
На подносе перед ней лежал сложенный номер «Дейли мейл». На пятнадцатой странице была помещена маленькая заметка о смерти Джейка Силса, озаглавленная «Страшная смерть в лаборатории», в которой упоминалась и она. «Монтана Баннерман, 29 лет, дочь ученого-генетика, лауреата Нобелевской премии, доктора Ричарда Баннермана, пострадавшая от шока и поражения дыхательных путей, была доставлена в больницу».
Вчера несколько репортеров уже пытались пробиться к ней, но отец бесцеремонно выставил их и дал персоналу больницы строгие указания — пропускать только друзей и коллег. Палата благоухала, как оранжерея. За час, прошедший после завтрака, прибыло еще три букета — один от ее подруги Анны Стерлинг, другой от Полли и Ричарда Макгуайр, с которыми она провела прошлый уик-энд в Бате, и еще один — от дяди и тети, сестры матери и ее мужа, которых, как с угрызениями совести подумала она, не видела уже пару лет. После смерти жены Баннерман как-то избегал поддерживать отношения с родственниками с ее стороны: они, особенно свояченица, слишком остро напоминали ему о болезненной утрате.
