Острее, чем пчелиное жало, сильнее, чем пощечина, ладонь Александра коснулась хрупкой внутренней части моего бедра. Боль прорвалась маленькими осколками в мои чувства, разрываясь, а затем скапливаясь в паху.
Я стонала и извивалась в своей связанной позе.
— Не двигайся, пока я тебя бью, — сказал он, и хотя его слова были приказом, его тон был скучающим, как будто мое послушание было беспощадным. — Ты знаешь, что заслуживаешь этого, sposa in fuga.
Сбежавшая невеста.
Его итальянские слова отдавались в моем сердце, как гонг, и выражение сурового неудовольствия, сменившегося искренней обидой на его аристократическом лице, продлило эхо.
Прежде чем я успела понять, как его сожаление могло изменить ситуацию, его рука снова нашла мое противоположное бедро, ожесточая удар.
Затем снова. Взад и вперед между бедрами, его ладонь ритмично нагревала кожу; резкий первый хлопок, тупой ожог, затем снова, удар сильнее, ожог глубже, проходящий через мои ноги, как новые нервные окончания.
Я бессознательно раскачивалась в его толчках, наклоняя бедра, чтобы дать ему больший доступ ко мне, бессмысленно надеясь, что его руки найдут мою киску.
— Ты течешь повсюду, — заметил он, влажно шлепнув ладонью по доказательствам моего возбуждения. — Возможно, я не совсем правильно излагаю свою точку зрения.
Его глаза встретились с моими, его зрачки расширились так, что серый цвет лишь слегка обрамлял широкую пропасть темной потребности в их центрах. Я могла прочитать его возбуждение по учащению пульса на его горле, по тому, как его кадык царапал кожу, когда он густо сглатывал, ощущая волну желания, поднимавшуюся по его животу. Скудные улики, запертые под его холодным контролем, заставили меня задыхаться еще сильнее.
Затем наша связь прервалась, когда он поднял руку вверх, а не поперек, и нанес режущую пощечину прямо мне в киску. Я почти рухнула на землю, когда боль внутри меня переросла в вихри удовольствия, но рука Александра на моей киске успокоила меня, обхватив влажную плоть так интимно, что я могла чувствовать легкое раздражение его мозолистой кожи на чувствительной коже так же сильно, как наждачную бумагу.
Другой рукой он ущипнул меня за подбородок и наклонился так, что его черные глаза полностью завладели моим зрением.
— Ты будешь оставаться совершенно неподвижной, пока я рукой сделаю эту киску красной и воспаленной. Я знаю, что ты захочешь кончить, моя красавица, потому что ты так сильно любишь это, но ты не должна достичь оргазма, пока этого не пожелает твой Хозяин. Это понятно?
— Да, Мастер, — выдохнула я, когда его пальцы играли с влажным входом в мою плоть, погружаясь прямо в мою плоть, три кончика его пальцев растягивали меня своей шириной.
Я попыталась стереть их, но потом они исчезли, а мои бедра распахнулись в пустоту. Мой стон был громким, заставляя мужчин, о которых я забыла, что они наблюдали за нами, тихо смеяться над моей очевидной похотью.
Я подумала, что, наверное, это редкость — видеть, как один из рабов так явно наслаждается заботой своих хозяев. Под их взглядом оживился очень маленький темный и забытый уголок моей души. В конце концов, я была тщеславной женщиной и всегда любила мужское внимание, даже когда оно было запятнано скупой похотью. Может быть, даже особенно тогда. Выставка была странно соблазнительной, не потому, что я чувствовала, что мужчины заслуживают того, чтобы увидеть интимную красоту моего союза с Александром, а потому, что темная часть меня любила, чтобы мой Хозяин обращался с ней подобным образом.
Как с его распутной, нуждающейся рабыней.
Он шлепал меня до тех пор, пока моя киска не забилась сильнее, чем сердце, пока я не застонала и бесстыдно умоляла его член наполнить меня и забрать боль.
Затем, когда я больше не могла терпеть, толстый кусок большого пластикового члена зарылся в набухшие складки моей киски. Александр осторожно толкнул меня на нее, крепко прижимая меня к бедру, а другой все еще держал игрушку между моих ног, неподвижно, так что мне пришлось трахаться на ней. Он не возьмет меня, сказал он толпе и мне, если я не докажу, что достойна этого.
Поэтому мои бедра крутились так хорошо, как только могли в тугих креплениях, слегка абразивная веревка резала мои бедра так, как это делали карающие пальцы Александра, легкое раздражение достигало моего полового органа, увеличивая темп его пульсации. Я задыхалась и потела, пытаясь трахнуть эту толстую игрушку, слегка хныкая, потому что этого было недостаточно, чтобы кончить, даже с дополнительным ощущением прохладных металлических глаз Александра, врезающихся в мою кожу, как острие лезвия. От моих усилий по комнате раздался мокрый, всасывающий звук, и он залил мою кожу пылающим жаром румянца.
— Моя бедная рабыня не может испытывать такой оргазм, — насмехался Александр, его глаза сузились, глядя на меня с двойным выражением разочарования и насмешки. — Тебе нужно наполниться чем-то большим, не так ли? Ты хочешь почувствовать, как я забираю каждую из твоих узких дырок.
Мой стон пронзил мое горло, резкий и грохочущий.
— Да, Мастер.
— Такие сладкие слова на твоих грязных губах, — похвалил он, ущипнув меня за подбородок и запрокинув мою голову так, чтобы он мог укусить, а затем лизнуть мой рот. У него был вкус тепла, слегка металлический и насыщенный, как тепло после проглатывания некоторых специй. Мне хотелось нежиться в этой горячей пещере, стонать в нее, пока он трахал мой язык своим, но он отстранился с последним жгучим всасыванием, и мой рот внезапно похолодел, покалывая от потери.
— Тебе нужен Хозяин между этими красивыми красными бедрами? — холодно спросил он.
Да, да, да, я пела, стонала и умоляла.
Он спросил меня еще раз. Снова ударил меня по клитору. Безжалостно щипал мои соски, пока они не ощущались на моей груди как кованое железо, горячие и мучительные.
— Ты хочешь, чтобы я трахнул тебя на глазах у всех, на глазах у всех, кого я выберу? — спросил он, сжимая толстую, аппетитную длину эрекции, натягивающую его брюки.
Я слизнула слюну с уголка рта.
— Да, Мастер.
— Скажи мне, почему, мышонок?
Я знала, чего он хотел, не только потому, что была хорошей рабыней, но и потому, что была влюблена в этого человека. Я знала, что в тот момент он хотел большего, чем просто мое тело, но я восставала против того, чтобы дать ему все остальное. Я не знал его плана, что он сделает с моей капитуляцией и моим сердцем, если я отдам их ему.
Хлопок.
Еще один шлепок заставил мою киску почти болезненно содрогнуться вокруг игрушки внутри меня. Мой клитор так сильно пульсировал, что я боялась, что кончу прямо сейчас, разбившись на острие его подлости, как брошенная на пол керамика.
Я громко заскулила, когда он выдернул пластиковый член из моей влагалища и швырнул его на пол, заставив мои бедра беспокойно покачиваться в пустом воздухе.
— Скажи мне, жена, — мрачно приказал он, приближаясь к моему телу, прижимаясь бедром к моей киске, так что материал царапал мои обнаженные нервы, как спичка по ударной доске. — Я ждал пять лет, чтобы услышать это от тебя, и не буду ждать больше ни минуты. Дай мне то, что нам обоим нужно услышать от тебя.
Его глаза были серебряными зеркалами, отражающими отчаяние и тоску, которые я чувствовала, отраженные в моих собственных. Из моих приоткрытых губ вырвался стон.
— Скажи мне, мышонок, — повторил он, его глаза неумолимо втягивали меня в себя, тащили по своему следу, пока я не попалась в его сети.
— Потому что я хочу, чтобы все видели, что я принадлежу тебе, — сказала я не шепотом или ревом, а утверждением, которое пронеслось по моему телу, как духовное пробуждение.
— Да, — прошипел Александр, расстегивая брюки, разрывая молнию, а затем — я ахнула, потому что была так далеко от него — его великолепный капающий член. — Ты принадлежишь мне.
А затем он подошел, почти яростно сжав свой член в кулаке, другой рукой сжимая мое бедро, и ворвался в меня одним длинным, обжигающим толчком.
