– Вы очень уверенный в себе человек.
– Да. Патриот не может быть неуверенным.
– Особенно патриот России.
– Не иронизируйте. К тому же вы не очень внимательно слушали меня, иначе добавили бы, как сделал это я, слово «родина».
– Нет, почему, это я помню.
– А вы не вспомните, говорил ли подобные слова хоть раз кто-либо из депутатов? Или лидеры движений, фракций и так далее? Или возьмите еще выше. За последние годы хоть кто-то произнес слова «родина», «отчизна»?
– Честно говоря…
– Даже и не пытайтесь вспомнить, такого не было. Единственное, что они еще вспоминают, это «держава». И по-актерски добавляют: обидно. Хватит об этом, это настолько гнусно, что невольно вызывает тошноту. То, что сказано человеком в определенный момент, что характеризует место или обстановку, самого человека, его душу, переживания, нельзя употреблять всуе. Лично я так считаю. Так что делайте выводы. Россия-то у нас есть, а вот Родины, Отчизны нет.
– Наверное, следует сказать, что мне горько.
– А разве вам действительно не горько?
– Честно?
– Да, честно.
– Да. Очень горько.
– Значит, это не последняя наша с вами встреча.
– Надеюсь, что это так. – Рогожина, расслабившись, положила руку на подлокотник кресла. – А вы очень интересный и умный человек.
– Спасибо. Я также надеюсь, что у меня появился единомышленник.
– Вы вот так рады каждому новому единомышленнику или члену вашего движения?
– Не думаю, что у меня отразились на лице какие-либо эмоции.
– Может быть, вам просто не говорили об этом. Я, во всяком случае, заметила по глазам.
– Нет, я не выражаю особого восторга по поводу каждого случая, хотя гордость и некоторая доля самодовольства во мне, конечно, как и в любом другом человеке, присутствуют. Вы ведь ничего не знаете о людях, которые работают со мной, а они преданны и так далее. Это особые люди, в каждом из них присутствует интеллект, они воспитанны. Это определенная прослойка, причем довольно большая. Ни на улице, ни в университете, ни в каком бы то ни было другом месте вы не встретите столько интересных людей.
– А чем они интересны?
– Это уже вторая по счету тема, которая требует долгого разговора. Скажу только, что мои люди очень культурные.
– Вот как?
– Именно так. А почему, собственно, вы удивились?
– Потому что однажды уже слышала, как кто-то из журналистов назвал культурными людьми бандитов из преступных группировок: они-де не ругаются матом. Или очень стараются этого не делать. Это им претит и тому подобное. – Светлана почувствовала, что говорит легко, раскрепощенно, что раньше ей не было присуще. Она даже пришла к выводу, что это Дробов оказывает на нее такое магическое воздействие. – Циничная поза, на мой взгляд. Даже больше: это особая пропаганда, они привнесли в наш и без того универсальный язык еще больше мусора в виде «фени от братвы»: пальцы веером и сопли пузырями. Я, например, убеждена, что культурному человеку абсолютно не вредит, если он ругается матом. Тут все будет определять место, окружение и еще множество факторов. Хотя я не хочу сказать, что вот тут можно ругаться, а там нет. Мат – это состояние души.
– Вы в этом уверены?
– Не совсем. Если честно, то эта формулировка только сейчас пришла мне в голову. Раньше было по-другому: стихи – это состояние души.
– Здорово: от мата до стихов один шаг!
– Пожалуйста, не надо… Я говорила о состоянии души в том смысле, что стихи нельзя сочинять, я имею в виду настоящие стихи. Их можно только списывать, заглядывая в свою душу. Если смотреть по сторонам и писать – это будет называться чернухой.
– Беседуя с вами, я все больше убеждаюсь, что такой человек, как вы, мне просто необходим. Хотя бы для того, чтобы просто говорить с вами. Так вы согласны?
– Если вы о том, чтобы жить на Родине, в Отчизне, то да. Это интересный и больной вопрос. Только не думайте, что вы завербовали меня или что-то в этом роде. – Светлана даже задохнулась; она говорила искренне, и этого нельзя было не заметить. – Мне нравятся кое-какие из ваших идей, и сами вы симпатичны мне. Это уже немаловажно. Мне чуточку жутковато, но мне кажется, что я каким-то образом зрею. Вы не гипнотизер?
– Вот теперь я этого не знаю. – Григорий помолчал, глядя на Рогожину. – Это прозвучит шаблонно, и тем не менее: я хочу пригласить вас поужинать вместе.
Ей стоило согласиться сразу, однако она довольно долго смотрела на яркие губы генерала, голубые глаза, чуть поседевшие виски и подбородок с ямочкой. Светлана вспомнила, как еще девчонками, в школе, они вели разговоры о том, что если у мужчины на подбородке ямочка, то ребенок от него обязательно будет девочкой. Ерунда, конечно, и все же сейчас девушка как завороженная смотрела на ямочку на подбородке Дробова и не могла отвести взгляда. Григорий сам прервал затянувшуюся паузу и вывел Светлану из щекотливого положения.
– Я дам вам машину. Вас довезут до дома, и, если вы не против, вернетесь на ней же.
Светлана, кивнув, поспешно встала с кресла. Щеки ее неожиданно вспыхнули, и она, не глядя на генерала, быстро вышла из кабинета.
Глава 20
Оператор на пульте службы 02 сняла наушники с микрофоном и прошла в застекленную комнату главного диспетчера.
– Татьяна Ивановна, у меня анонимный звонок. Информация для следователя, ведущего дело Антона Никишина.
Диспетчер взяла в руки лист бумаги. «Для следователя по делу Антона Никишина. Оставить по 02 номер телефона следователя. Повторный звонок через полчаса».
– Звонивший не представился? – спросила диспетчер, откладывая бумагу.
Оператор покачала головой:
– Нет, могу только сказать, что это был мужчина. Я предложила ему оставить сообщение для следователя, он отказался.
Старшая жестом руки отпустила ее.
Дежурный по городу, выслушав диспетчера, поднял оперативные данные по Никишину и связался с Рябовым.
– Дайте ему мой рабочий телефон, – разрешил подполковник. – Проинструктируйте операторов. Когда будет повторный звонок, попытайтесь определить, откуда он звонит: потяните время и так далее. Это в том случае, если он снова не захочет представиться.
Если отнести этот звонок к категории «помощь населения», то он был первым. Подполковник не стал загромождать мозги догадками – кто это мог звонить, что там у него, он просто отдал приказ спецгруппе быть наготове.
В 11.10 одна из операторов знаком дала знать дежурному, что повторный звонок на ее линии.
– Одну минуту, – сказала она в трубку.
С этого момента началась работа по определению номера телефона. Чтобы удачно завершить работу, требовалось около минуты.
Прошло десять секунд.
Дежурный кивнул оператору.
Та возобновила разговор.
– Вы не помните, как представилась вам оператор на связи? Под каким порядковым номером – вторая, третья, седьмая?
– Нет, не помню, – ответил мужской голос.
– Тогда вам придется еще подождать. У нас произошла смена…
Дежурный отметил время: пятнадцать секунд.
– Хорошо, я подожду. Назовите ваш номер.
– Четвертый.
– Я перезвоню через пять минут, четвертый.
– Одну секунду! Мне кажется, что я нашла…
Оператор виновато посмотрела на дежурного. В наушниках раздавались короткие гудки.
Дежурный покачал головой. Не хватило каких-то десяти секунд.
Не успел он огорчиться, как седьмая обратила на себя внимание:
– Одну минуту, четвертая сейчас занята. Могу я вам помочь?
– Мне нужен номер телефона следователя, который ведет дело Антона Никишина.
– Я сейчас все узнаю. Не кладите, пожалуйста, трубку.
– Если вы немедленно не продиктуете мне номер телефона, следствие лишится ценной информации.
Дежурный кивнул головой. Ничего не оставалось делать, как дать звонившему номер телефона Рябова.
– Вы будете записывать? – спросила оператор.
– А вы хотите, чтобы я положил трубку?
Антон знал фамилию следователя, номер которого сегодня утром набирала Юля из квартиры Антона; судя по коду города, абонент находился в Самарской области. Была небольшая вероятность того, что Рябов, возглавлявший самарскую группу, был местным. Антона этот вариант не устраивал. Он все же надеялся, что следователь Рябов москвич. После бурных утренних событий, которые ясно показывали, что Никишин в Москве, тот должен был вернуться в столицу.
Однако Юля запомнила только фамилию подполковника.
Этого Антон понять никак не мог.
«Неужели не помнишь, как его зовут?» – спрашивал он.
«Честное слово… Помню, что Рябов, и все. Я же волновалась. То ли Анатолий, то ли… Нет. Застрял этот Анатолий в голове, и следом за ним тянется Собчак. Напасть какая-то. Нет, Антон, извини, точно не могу сказать».
А жаль… Рябовых в Москве предостаточно.
– Вы будете записывать? – переспросила оператор.
– Пожалуйста, продиктуйте, – голосом, не требующим возражений, ответил Антон.
