И вот он позвонил ему.
Услышав голос Антона, Игнатьев почувствовал облегчение: он по голосу, душой понял, что Антон не мог совершить того преступления. Однако спросить-то нужно было об этом. Антон от ответа ушел. И тренер начал сомневаться.
Он помнил Антона еще мальчишкой. Тот довольно поздно пришел в борьбу, хотя у него была хорошая подготовительная база: он два года занимался плаванием. Когда Игнатьев осмотрел мускулистого паренька, понял: толк из него будет.
Он рос у него на глазах, был одним из лучших, тренер никогда не замечал каких-либо изменений в его психике, которые бы могли привести к такому финалу. А он бы заметил любое отклонение от нормы, на то он и тренер, помимо всего прочего, он вкладывал свою душу и понимал другие души.
Что же произошло? Недоглядел?
Глупо было бы Игнатьеву взять на себя хоть часть вины за случившееся, и он не собирался этого делать. И все же что-то не давало ему покоя. Вот эта газета, которую он положил на стол, не давала.
Несколько дней назад он показал статью жене.
– На вот, почитай. Это о моем ученике пишут.
– Господи! – воскликнула жена, пробежав глазами заметку.
Она невольно покосилась в сторону спальни: там с другом находился их сын. Он перешел в одиннадцатый класс, и через два года, если не поступит в институт, пойдет в армию. А там…
В разговоре с супругой они дошли до этого этапа.
– А там… – сказала она. И сама же добавила: – А там такие вот психи, как твой Антон.
Что с ним могло случиться?
Тренер продолжал бесцельно ходить по комнате. Его упражнение прервал звонок в дверь – вернулся с улицы сын. Игнатьев проводил его глазами до комнаты и вновь переключился на Антона.
Если у него действительно произошел какой-то надлом в психике, то помочь ему может только специалист. Только врач-психиатр. А он сейчас, вместо того чтобы получать квалифицированную помощь, бродит по темным московским улицам и интересуется чьими-то адресами.
Последняя мысль не понравилась Игнатьеву, и именно поэтому он и вернулся к ней: Антон интересуется адресом какого-то Рябова М. А. И вдруг это родственник тех убитых солдат или что-то в этом роде? Что если (может, он и впрямь болен) Антон не успокоился на содеянном? Кто вообще в курсе его планов? Его пока не поймали. И он «очень опасен при задержании». Как Антон опасен, тренер знал хорошо, поэтому его мысли стали более беспокойными. Видя, что одному с ними не справиться, он прошел на кухню, где жена смотрела по маленькому телевизору сериал.
Выслушав мужа, она несколько минут сидела в задумчивости. Потом сказала:
– Звони.
Игнатьев с тяжелым сердцем подошел к телефону, набрал 02 и передал дежурному свой разговор с Антоном Никишиным. Дежурный, поблагодарив, попросил не выходить из дома: скоро к нему приедут и возьмут официальные показания. Игнатьев сказал: «Хорошо».
Если он думал, что после звонка ему станет хоть немного легче, то он ошибался: на него свалился дополнительный груз, и ему стало невыносимо тяжело.
* * *
Андрей Фролов сделал уже два круга по Кольцевой линии метро. Он нашел удобное место в передней части вагона, сидел, держа в руках журнал, почти немигающий взгляд уперся в иллюстрированную рекламу на третьей странице: «КОСМОС ТВ. Спутниковое телевидение без «тарелки». Фролов напряженно думал.
Задача, которую он поставил перед собой, была почти неразрешимой: он хотел найти Антона Никишина, которого не могли обнаружить ни правоохранительные органы, ни армия генерала Дробова.
Кроме встречи с Антоном, Андрей обдумывал вариант контакта с кем-то из высших чинов ФСБ, которым он сообщит все, что знает о Дробове и его планах; передаст список ключевых слов, составленный генералом. Там разберутся с этим.
Конечно, у Андрея было множество вариантов передачи этих сведений, один из которых – личный контакт. Ему предстоит вести переговоры о своей жизни: быть трупом ему не хотелось. В какой-то мере его не устраивала даже встреча с Антоном и оказание ему помощи, хотя тогда в его графе под названием «жизнь» не будет доставать плюсиков. Это была гонка на выживание, но все же именно сейчас Андрей чисто по-человечески хотел помочь беглецу, вне зависимости от того, что там выскочило в его графе – плюс или минус. В основном это диктовалось тем, что они находились в одинаковых условиях: за тем и другим велась охота, обоих преследовали одни и те же структуры; если они попадут в перекрестье прицела, огонь будет на поражение.
«Братья по крови».
Пока в активе Андрея было лишь содержание одного странного разговора. Как сказал Горшков, «очень интересного». Это был даже не разговор, а сообщение: владелец сотового телефона Герман Розен молча выслушал команду и отключился. Розену дали указание, стало быть, он подчиненный. Следствие начиналось из Самарской области, где служили Никишин и Романов, с которым Андрей встречался несколько раз, и наверняка команду Розену дал следователь, ведущий дело. Он сказал: «ложная тревога», значит, перед этим был еще один разговор, где вместо ключевых слов – в данном случае «Никишин» – было произнесено «клиент», или «подопечный», или еще что-то в этом роде. Пожалуй, это так, не похоже, что Горшков мог утаить от Андрея что-то важное, он здорово был напуган, чуть в штаны не наложил.
«Следующая станция «Павелецкая», – прозвучал голос из динамика. – Переход на Замоскворецкую линию».
Андрей встрепенулся. Незнакомый Розен Герман Александрович жил на Южно-Портовой улице, 22. Он был единственной зацепкой или звеном в жизненно важном для Фролова вопросе. Как он войдет с ним в контакт, что будет говорить, Андрей не знал. Тем не менее бездействовать, нагружая мозги одним и тем же, смысла не было. Не было толку и в самом посещении Розена. Андрей вспомнил героическую фразу, которая принадлежала невесть кому: «В движении жизнь». Она никак не подходила к сложившейся ситуации, и все же он решительно поднялся с места, когда поезд остановился на «Павелецкой». Рядом с метро есть остановка маршрутного такси и автобуса.
Он уже готов был шагнуть из вагона на платформу, как внезапно изменил решение. Если поехать к дому Розена на маршрутном такси, нужно будет выходить на остановке «Улица Трофимова», а если на автобусе, то… Остановка называлась «Улица Петра Романова». Романова.
Дмитрий Романов.
Человек, с которым Андрей встречался несколько раз. Сейчас его уже нет, он прокололся на серьезной операции, однако, когда начиналось следствие, он был еще жив и наверняка имел контакт с Дробовым или Ивановым. Хотя бы телефонный контакт. Неужели он не сообщил, кто ведет следствие? Ведь это очень важный вопрос для руководства «Красных масс». И потом: ведь в Самарской области побывали москвичи, иначе как мог Дмитрий распрощаться с жизнью? Андрей знал, кто навещал его: один из них сейчас, наверное, морщится от боли в прожженной прикуривателем щеке.
Теперь о Горшкове. Он не мог не знать, кто занимается делом Никишина. И не сказал, хотя Андрей дважды спросил его об этом. Забыл? Вряд ли, с его-то башкой.
После того как Фролов встал со своего места, двери открылись в четвертый раз. Станция «Киевская». Он вышел из вагона и направился в город.
Из первого же телефона-автомата он сделал звонок.
Горшков приветствовал его со смешанным чувством, но ответил на вопрос:
– Были. Минут пятнадцать назад. Все обошлось. – Ответил он и на следующий вопрос: – Нет, с головой у меня все в порядке, поэтому я хочу сказать, что забыл кое-что сообщить тебе.
– Ты вовремя догадался. А то мне захотелось снова прийти к тебе в гости. Шкуркой ты уже не отделался бы.
– Да, конечно… Человек, которым ты интересуешься, живет недалеко от того места, где ты назначал мне свидание.
– Возле ГАИ?
– Нет, возле «Волги», кинотеатра. Дом № 131а, квартира 88. Телефон 480-21-10. Это все.
– Вован, у меня к тебе просьба. Будь сегодня ночью дома и никуда не уходи, понял?
Горшков ответил коротко: «Да».
Андрей повесил трубку, пошел в метро и купил жетон. До станции «Белорусская» было две остановки.
Еще в начале дня Рябов находился в Самаре с ее задымленными заводскими пригородами. В обед он уже был в Москве и попал, как ему казалось, на фронт: действия, которые должны бы происходить в течение недели, развернулись за несколько часов. А вечером… Вечером его даже накормили домашними котлетами.
Но до этого был прокол в операции, когда облажался Кожевников, облажался дважды, отпустив Фролова, который нокаутировал в подъезде двух человек, скрылся, расстрелял на перекрестке машину, оставив в ней два трупа, и снова скрылся. Потом…
Потом Писарев, мать его! Нет, до него возник козел-помощник, сам генерал был уже потом. Но и после него снова мелькнул адъютант.
Вот мразь…
Ладно, черт с ним. А вот что Ирина там говорила, когда он жрал? Ирина сказала, что храпел. И это неудивительно: он мог в то время храпеть, чавкать, изрыгать огонь и метать глазами молнии… Потом Ирина ушла, унося с собой запах котлет и оставляя тонкий аромат французских духов. Продвигаясь, наверное, по душистому шлейфу, в кабинет спустя минуту вошел Кожевников, принес еще новостей, выказал себя очень догадливым, усмехнулся понимающе… Хорошо хоть не подмигнул. А дальше?
