Проводив Дизеля, Трой аккуратно сложил свои сто семьдесят тысяч в багажник «ягуара». Запах мертвечины выветрился — возможно, его поглотили нафталиновые шарики, которые он предусмотрительно насыпал в багажник. Коврики выглядели как новенькие. Все было чисто. Никто никогда не заподозрит, что здесь несколько дней гнил обезглавленный труп. Трою хотелось бы забыть про него так же быстро, как этот труп покинул багажник его машины. Но перед глазами то и дело вспыхивало пламя, ударившее Бешеному Псу в затылок. Выстрел — и он беззвучно упал, словно сдавили пальцами свечной фитиль.
Прежде чем запереть багажник, Трой открыл чемоданчик и взял из него пачку двадцатидолларовых купюр. Немного поразмыслив, он забрал тупорылый «Смит-Вессон» калибра 0,38 и закрепил его в кобуре на поясе, под пиджаком. У него и в мыслях не было отстреливаться от полиции, снова идти надело — простая самозащита в родном городе.
Выезжая из подземного гаража, он позвонил Алексу.
— Ты не голоден, брат?
— Я думал, ты отправился отдыхать на север.
— Отправлюсь завтра. Как насчет ужина?
— Увы, у меня дела. Жаль.
— Позвони мне, когда освободишься. Если нет, то увидимся, когда я вернусь.
Алекс пробубнил что-то на прощанье, но Трой его не расслышал из-за неважной связи. Отключился он с недовольной миной, потому что рассчитывал провести вечер в компании Алекса.
Утоляя голод за стойкой в «Муссо-Франк», Трой размышлял, чем заняться вечером. Он отчасти сожалел, что не уехал с Дизелем. Сходить в кино? Нет. Больше всего ему хотелось женского общества, только это должна была быть не грубая уличная шлюха и не минет в массажном салоне. Он мечтал о беседе, о женском смехе. Он был готов расстаться за вечер с целой тысячей долларов, если будет за что платить. Но он понятия не имел, куда обратиться за девушкой по вызову. Потом на память пришел коктейль-холл на краю Стрипа — излюбленное место проституток высокого полета.
Но, едва там очутившись, он понял, что ошибся. Вместо темного дерева, красной кожи и голоса Фрэнка Синатры из музыкального автомата он обнаружил зеркальные стены, одних мужчин и пение Джуди Гарланд. Трой почувствовал, что краснеет, и быстро ретировался. Через несколько минут он расхохотался, удивляясь своему смущению.
После этого он двинулся по бульвару Сансет на восток, подальше от глянца Стрипа и богатства Беверли-Хиллс, к задрипанному центру и раскинувшимся за ним восточным кварталам. Там, откуда начинается бульвар Сансет, зародился Лос-Анджелес. Ближе к Юнион-стейшн он вспомнил о коктейль-холле на Хантингтон-драйв в Эль-Серено, излюбленном месте бывших заключенных-латиносов. Не прошло и двух месяцев с тех пор, как красавчик Генри Сото, вернувшийся в Сан-Квентин, рассказал, кроме прочего, что клубом «Клевер» теперь владеет Видал Агилар, хотя официально право торговать спиртным принадлежит кому-то другому. Трой не встречал Видала уже несколько лет, но в свое время они целых три года просидели в соседних камерах, много раз завтракали и обедали бок о бок. Видал всегда был серьезной фигурой в преступном мире Лос-Анджелеса и водил знакомство с Алексом Греко. Трудность с мексиканцами заключалась в том, что слишком многим из них хотелось верховодить. Дух мачо при нежелании сотрудничать.
За мостом через реку Лос-Анджелес красовались граффити — имена местных громил-малолеток. Трой тоже помнил многих, носивших клички Япо, Ворчун, Алфи, Ворон, Ведо и Вето.
Вдоль дороги потянулись неприглядные жилища бедноты. Между домами чернели кучки местных бездельников. В некоторых окнах горели рождественские огоньки, многие оштукатуренные домики были обвешаны лампочками, отчего Трой почувствовал себя еще более одиноким. Он редко когда кому-нибудь завидовал, но сейчас, представляя себе, как Дизель проводит рождественское утро с сынишкой, он ощутил укол зависти. Жаль, что жизнь не позволила ему обзавестись сыном.
Он повернул на Сото, миновал Хазард-парк и холмы Эль-Серено, еще не застроенные, не считая радиовышек с мигающими красными огоньками. Однажды в молодости он, перебрав, залез на такую башню. Он не дополз бы и до половины, если бы не мексиканский мачо по имени Гато, карабкавшийся на соседнюю башню: тот отказался остановиться на полпути и подал пример Трою. Но сделанное в двадцать два года невозможно было воспроизвести теперь. Он припомнил, как меньше двух недель назад рассказывал об этом Бешеному Псу, и попытался поскорее об этом забыть.
Сото превратилась в исток Хантингтон-драйв. Трой увидел зеленую вывеску клуба «Клевер», на которой буква «Л» лишь слабо мерцала. Трой остановился, не доезжая до цели, на боковой улочке и пошел в клуб пешком. Декабрьский вечер был на удивление теплым. С соседних дворов до него доносились веселые голоса детей.
Двери клуба были распахнуты, наружу лилась музыка «марьячос». Все столики и кабинки были заняты, стойку тоже облепили посетители. На низкой эстраде играл квартет, в небольшом круге танцевали «банду», крепко обнявшись и сильно раскачиваясь, несколько пар. Черт, подумал Трой, этот гребаный Видал цветет и пахнет!
Он подошел к бару. По нему скользнуло несколько недовольных взглядов — гринго вторгся в страну ацтеков! Но никто ничего не сказал, никто не проявил враждебности. Единственным свободным местом у стойки было пространство, временно занятое официанткой, как раз отчаливавшей с тяжелым подносом. Он заметил, что у нее здоровенная круглая задница, какие предпочитают мексиканцы, — в Беверли-Хиллс ее сочли бы великоватой. Он протиснулся к стойке. У бармена, крупноватого для мексиканца, был расплющенный нос и толстые брови бывшего боксера.
— Я друг Видала. Можно его увидеть?
Бармен окинул Троя взглядом. Тот вынужден был отступить, пропуская к бару вернувшуюся с двумя пустыми рюмками официантку.
— Две «Отвертки», два «Будвайзера».
На смеси английского и испанского — принятом в восточном Лос-Анджелесе наречии — бармен велел официантке по имени Делия передать Видалу, что к нему пришли. Потом он повернулся к Трою.
— Как вас зовут, ese?
— Трой. — Он помимо воли не спускал глаз с темноглазой Делии, потом проводил ее взглядом, когда она свернула в коридор, над которым висела табличка «Туалет». Он отвлекся только тогда, когда бармен спросил, что он желает заказать. Трой покачал головой — пока ничего.
Через минуту Делия снова появилась в зале, уже в сопровождении мужчины, но не Видала. Она указала ему на Троя, и он поманил его пальцем.
Трой зашагал через зал, покашливая от густого сигаретного дыма. Борцам с пассивным курением здесь пришлось бы держать рты на замке: у них градом катились бы слезы из глаз, но рискни они пожаловаться, их наградили бы тумаками. Человек, позвавший Троя, ждал его, улыбаясь. Его лицо казалось знакомым, но Трой не мог вспомнить имя. Мимо проплыла с улыбкой Делия. Есть ли в ее улыбке призыв? Он загляделся на ее привлекательную походку.
— Нравится? — спросил провожатый и улыбнулся.
— Есть немножко. Сколько у нее детей?
Латинос показал два пальца.
— Двое. У них у всех по двое детей.
— Где ее муж?
— В Соледад-Сентрал. Ты его не знаешь, он слишком молод.
Они поздоровались за руку. Латинос повел Троя по узкому коридору, просматриваемому телекамерой. По одну сторону находились туалеты, по другую — железная дверь. Провожатый постучал. После зуммера замок открылся. Латинос толкнул дверь. Помещение было одновременно кабинетом и складом, вдоль стен стояли ящики с пивом и виски.
Видал сидел за узким исцарапанным столом. Проволочная корзина, телефон, маленький монитор с изображением коридора за дверью. Видал блеснул ровными белыми зубами на темном скуластом лице. Его индейское происхождение бросалось в глаза. Не считая поседевших волос, он нисколько не изменился за шесть лет после условно-досрочного освобождения. Он встал и протянул руку.
— Рад тебя видеть, Трой, — сказал он, тряся гостю руку. — Давно откинулся?
— В прошлом месяце.
— Где же ты пропадал? Деньги нужны?
— Нет, я в порядке. Как сам?
— По-разному. Садись. Выпьешь? Что предпочитаешь?
— Бурбон. «Джек Дэниелс» или «Уайлд Терки» и немного «Севен Ап».
— Будь добр, принеси, Тути, — бросил Видал.
— Момент!
Теперь Трой припомнил Тути Обрегона из Матео, трудившегося на тюремной кухне и показывавшего класс в гандболе.
— Как тебе удалось здесь закрепиться? — спросил Трой.
Видал вырос в бедном районе Рамона-Гарденс. Его преступная карьера началась еще в школе, с розничной торговли самокрутками с марихуаной. Этот бизнес привлекал его тем, что в нем было меньше насилия, полицию торговцы марихуаной тоже мало интересовали. Но отдельные самокрутки превратились в унции, унции — в килограммы, а килограммы — в целые грузовики. Видал сел единственный раз — когда в его грузовом автофургоне нашли тонну дури, хотя полицейские из отдела по борьбе с наркотиками превратили тысячу килограммов в восемьсот, чтобы сбыть остальные двести по тысяче долларов за килограмм. Ему скостили срок, потому что агентов отдела обвинили в утаивании денег и наркотиков во время облав. Обвинения были предъявлены половине личного состава отдела. Выйдя на свободу, Видал сменил квалификацию. Ходили слухи, что он превратился в скупщика и продавца краденого: это занятие интересовало полицию еще меньше, чем марихуана.
