Одежды на ней не было.
И Мелисанда вспомнила о налатнике.
Взглянув на сэра Мартина, корчащегося в агонии, она подхватила его кошель с монетами и свой мешок — и прыгнула в реку.
Глава тринадцатая
Мессир де Ланферель исходил проклятиями. Валяющийся рядом латник в мятом окровавленном шлеме и с оторванной по колено ногой не переставал стонать, кровь из ноги медленными толчками выплескивалась на чей-то труп.
— Священника, — простонал латник. — Ради бога, священника.
— Не до священников, — злобно бросил Ланферель.
Вместо булавы он схватил алебарду — оружие более жестокое, каким только и вырывать у врага победу при таком разгроме. Ланферель прекрасно понимал, что произошло: французы, измотанные переходом через пашню и толком ничего не видящие из-за опущенных забрал, стали для английских латников легкой добычей. Однако с той же ясностью он понимал, что латников слишком мало — на всю ширину поля строй не растянуть. А у лучников, стоящих по краям, кончились стрелы.
Ланферель открыл лицо, с трудом перекинув искореженное забрало через козырек, и скомандовал:
— Уходим влево.
Никто из латников не ответил. Первый французский полк уже отступил шагов на двадцать. Англичане, словно по уговору, остались на месте, никто не кинулся преследовать врага. Обе армии устали. Воины, опершись на оружие, переводили дух, пространство между войсками по всей длине было завалено грудами тел в доспехах — мертвые и раненые лежали вповалку, одни поверх других. Латы, накануне отполированные до блеска, а теперь изрядно побитые, покрывала грязь и кровь. Среди трупов валялись знамена, кое-кто из англичан собирал их и складывал позади строя, куда увели пленных. Орифламма, так грозно возвещавшая о намерении французов не щадить врага, куда-то исчезла.
Глянув на англичан, передававших из рук в руки бурдюки с водой и вином, Ланферель внезапно почувствовал жажду.
— Где вино? — спросил он оруженосца.
— В лагере, господин. Вы не приказывали его брать.
— А мочишься ты тоже по приказу? Черт, воняет от тебя! Обделался, что ли?
Оруженосец — далеко не единственный, чьи кишки не выдержали ужасов битвы, понуро кивнул, сжавшись под презрительным взглядом господина.
— Уходим влево! — вновь крикнул Ланферель.
Так и не добравшись до сэра Джона, он решил повести свой отряд на легковооруженных лучников: булавы и алебарды в их руках много безобиднее тисовых луков и ясеневых стрел. Если перерезать лучников, то можно провести отряд между кольев и ударить в спину английским латникам.
— Бой не проигран! — крикнул он своим. — Он еще не начинался! У лучников вышли стрелы! Самое время убивать! Все меня слышат? Убивать!
На северном конце поля запели трубы. Второй полк французов, пока еще в сияющих латах и с нерастерзанными знаменами, двинулся пешком через болотистую пашню, взрытую копытами коней и стальными башмаками восьми тысяч латников первого полка. Новые восемь тысяч миновали группу английских, французских и бургундских герольдов, наблюдающих за сражением с опушки Трамкурского леса, и уже подступали к месту битвы. Ланферель, чтобы не попасть между войсками, поспешил убраться на дальний фланг вместе с одиннадцатью латниками: если его отряд прорвется к стрелкам, решил он, то подкрепление придет само.
— Драться лучники не умеют, — бросил он латникам. — Простонародье: кто швец, кто корзинщик. Машут топорами как попало. Не нападайте первыми: пусть замахнутся, тогда отводите удар и убивайте. Понятно?
Латники закивали. Понять было несложно. Однако поле воняло кровью, орифламма исчезла, с десяток именитых французов погибли или сгинули. Ланферель знал, что победа приходит только к тем, кто в нее верит. И теперь ему предстояло настроить своих людей на успех, а потом пробиться сквозь английский строй и добыть для Франции победу.
Англичане при виде подступающих французов выстроились в шеренги и подняли оружие. Второй полк, поравнявшись с первым, разразился кличем:
— Сен-Дени! Монжуа! Монжуа!
— Святой Георгий! — полетело от англичан вместе с издевательским улюлюканьем, каким охотники встречают загнанную дичь.
Второму полку путь к англичанам преграждали останки первого, и новоприбывшим оставалось лишь подталкивать их вперед. Свежие силы французов, продираясь сквозь топкую грязь с копьями наперевес, теснили измотанных первой битвой латников на груды тел и дальше на копья и алебарды англичан. Среди грохота стали, криков умирающих и отчаянных взвизгов трубы восемь тысяч латников подступили к месту битвы.
Как раз в тот миг, когда Ланферель приблизился к лучникам.
* * *
Женщины и слуги пустились бежать прочь от обоза — в гору, к распаханному плато, где стояло английское войско. Крестьяне, толпой налетев на телеги, теснили друг друга в надежде на легкую поживу.
Река, в которую прыгнула Мелисанда, оказалась полноводной после недавних ливней, холодной и грязной. С трудом преодолевая стремительный поток, девушка пробиралась сквозь нависающие над водой ветки, пока наконец не наткнулась на налатник, зацепившийся за ветку ивы. Схватив его, она вылезла на берег, то и дело цепляясь за колючки шиповника и ожигаясь крапивой, и натянула накидку через голову. Мокрый холодный холст неприятно облеплял тело, зато прикрывал наготу. Мелисанда медленно двинулась на север, держась позади зарослей ежевики и лещины, — и вдруг увидела коней.
Полсотни или больше всадников, остановившись к западу от деревни, наблюдали за английским лагерем. Знамени не было — Мелисанда все равно не распознала бы герб, — однако ей было ясно, что малочисленная английская армия не станет держать в тылу такое количество всадников. Значит, они французы. Мелисанда, сама француженка, воспринимала их как врагов и потому сжалась в кустах, чтобы яркий налатник не бросился в глаза.
Ее вдруг охватила тревога: налатник, прикрывавший наготу, ощущался как тяжесть, на сердце делалось неспокойно.
— Прости, — взмолилась она Богоматери. — Прости, что надела налатник! Спаси Ника!
Никакого отклика она не почувствовала — в голове звенела тишина.
Она нарушила клятву. Она обещала Деве не носить налатник, считая, что стоит ей надеть отцовский герб — и Нику не миновать смерти. А теперь солнце и сокол красовались у нее на груди, и Дева не отвечала на призыв — зарок был нарушен. Мелисанду, мокрую и продрогшую, вдруг затрясло.
Ник неминуемо погибнет, она в этом не сомневалась.
И она сорвала с себя налатник, чтобы Ник остался жить.
Сжавшись от холода и страха, она шептала молитву, а на севере — позади всадников, за деревней, за краем неба — вновь разносились звуки сражения.
* * *
— Убивали французов прежде — убьем и сейчас! — крикнул Томас Эвелголд. — За Англию!
— За Уэльс! — подхватил кто-то.
— За святого Георгия!
— За святого Давида Валлийского!
С боевыми кличами стрелки кинулись на нового врага. После первого разгрома французов кое-кто уже подсчитывал суммы выкупа за пленных — те, без шлемов и со связанными руками, сидели теперь позади кольев под присмотром лучников, из-за ран оставшихся в тылу. Остальные стрелки устремились вперед — убивать новых врагов и брать новых пленников.
Лучники налетели единым вихрем. Уже наловчившись опрокидывать наземь вязнущих в грязи латников, они обрушились на французский фланг, гвоздя шлемы молотами и добивая врагов ударом ножа в глаз. От груды поваленных тел неслись стоны, дальше поле кишело закованными в сталь латниками: задние ряды теснили передние — те, спотыкаясь о трупы, пытались перебраться через тела и попадали под молоты и ножи лучников, и все же неотступно двигались вперед. У одних на шее болтались золотые и серебряные цепи, великолепные доспехи других указывали на богатство или высокий сан владельца. Таких лучники брали в плен: убивали спутников жертвы и, окружив латника, как стая охотничьих псов, угрожали и запугивали до тех пор, пока жертва не сдергивала с руки латную перчатку.
— Подходи, выродок! — ревел Том Скарлет латнику с красным лебедем на гербе и с золотыми бляхами на красном бархатном поясе.
Шлем украшала серебряная окантовка, под поднятым забралом блестели голубые глаза. Протиснувшись между телами, латник двинул копьем в живот Скарлету, Том отбил удар алебардой. Второй француз, с таким же красным лебедем на налатнике, рубанул по алебарде широким мечом, но тот лишь отскочил от обитой железом рукояти. Скарлет, выставив вперед алебарду, стукнул наконечником в стальной нагрудник с красным лебедем: копейщик отступил, зато мечник вновь замахнулся. Скарлет едва успел отбить удар рукоятью, как вдруг возникший рядом Уилл Склейт с ревом взмахнул над французом алебардой и легко сокрушил стальной шлем, словно тот был сделан из пергамента. Из развешенного шлема мечника брызнули мозги и кровь, и силач Склейт потянул на себя алебарду с молотком на обухе.
