Теперь, держа умирающего перед собой, как таран, Хук ринулся на французов. Склейт и Уилл из Дейла бросились вслед, крича:
— Святой Георгий!
— Святой Криспин! — орал Хук, тесня ряды французов телом раненого.
Он попробовал высвободить алебарду, изо рта жертвы хлынула кровь. Кто-то ударил Хука пикой, но идущий следом Джефри Хоррокс двинул нападавшего молотом: утяжеленное свинцом железо глухо стукнуло в шлем, француз откинул голову и осел в грязь. Раненый, висевший на Хуковой алебарде, наконец свалился, и освобожденный от обузы Хук принялся рубить врагов направо и налево.
— Бей мерзавцев! Бей! — кричал он.
За ним шли лучники, с появлением сэра Джона давшие волю боевой злости.
Сэр Джон дрался с Ланферелем, обмениваясь стремительными ударами, за которыми невозможно было уследить. Английские латники нападали с обеих сторон так яростно, что воины Ланфереля бессознательно отступали назад, заботясь лишь о том, чтобы отбиться от новых врагов. Кто-то при этом спотыкался о лежащие позади трупы и падал, и тогда англичане, с искаженными от усилий лицами, всаживали в противников копья и пробивали доспех топорами. Внезапная атака ввергла французов в панику, они пытались отходить — и попадали в руки лучников, окруживших их с флангов. Тогда понеслись крики о сдаче, кто-то в знак поражения сдирал с рук латные перчатки.
— Слишком поздно, — ухмыльнулся Уилл из Дейла навстречу вражескому латнику и рубанул топором по оплечью, рассекая кирасу до ребер.
Другой француз в покореженных латах полз на четвереньках по грязи, харкая кровью и обливаясь слезами из невидящих глаз, покуда ближайший лучник не опрокинул его на землю и не прикончил ударом ножа. Юный Хоррокс забивал до смерти какого-то графа, гвоздя его алебардой по спине и выкрикивая оскорбления.
Оставался лишь Ланферель, все еще бьющийся с сэром Джоном, и по молчаливому соглашению английские латники не вмешивались. Оба противника, крепко уперев ноги в землю, сыпали ударами, не уступая друг другу в силе и стремительности — два прославленных победителя европейских турниров, француз и англичанин, привыкшие к пышным почестям, восхищению женщин, ярким флагам и рыцарской учтивости. Теперь они дрались посреди трупов, под стоны и крики раненых, на поле, пропитавшемся дерьмом и кровью.
Исход определила случайность. Ланферель в обманном выпаде взмахнул алебардой слева от сэра Джона, мгновенно выпрямился и ударом вынудил противника отступить вправо. Под ногу сэру Джону попало копыто издохшего жеребца. От тяжести оно дрогнуло, сэр Джон, поскользнувшись, упал на колено — и Ланферель, молниеносный как змея, перевернул алебарду и гулко ударил сэра Джона по шлему. Англичанин, во весь рост растянувшись поверх окровавленной конской туши, судорожно пытался найти опору и подняться на ноги, когда Ланферель занес алебарду для последнего удара.
И сделал выпад.
* * *
Французов, выживших после первой атаки, второй полк теперь теснил на англичан, ожидающих врага за валом убитых и умирающих латников. Слишком многие из высшей французской знати теперь превратились в груду мертвых или истекающих кровью тел с раздробленными костями, вырванными внутренностями, вытекшими из помятых шлемов мозгами, выколотыми глазами и взрезанным чревом. Одни рыдали, другие взывали к Богу, жене или матери, но так и не получали утешения ни от женщин, ни от Бога.
Король Англии шел вперед. Отбросив с пути чей-то труп, лежавший поверх двух других, он повел войско на врага, посмевшего не принять назначенного Богом государя. Латники следовали за ним, круша измотанных и вязнущих в грязи французов алебардами, булавами и молотами, наваливая новые груды трупов, оставляя за собой окровавленные и искалеченные тела раненых, тщетно взывающих о помощи. Несмотря на оклики тех, кто советовал королю не рисковать собой, Генрих шел во главе войска — в помятом и изрубленном шлеме с отломанным зубцом золотой короны, но полный священной радости от лицезрения поверженных врагов, гибель которых он считал свидетельством божественного провидения. Пашня под ногами превратилась в сплошное кровавое болото, латники брели в месиве из грязи, дерьма и крови, сражались и гибли, — и душа Генриха воспаряла к небу: Бог был на его стороне. Черпая силу в этой уверенности, английский король вел войско на врага.
* * *
Ланферель, с силой размахнувшись, сделал выпад, как вдруг чья-то алебарда жестко и мощно зацепила его за левый наплечник и потянула назад, нацеленный удар пришелся мимо сэра Джона. Ланферель, устояв на ногах, развернулся к новому врагу и вдруг замер.
Алебарда, которой его оттащили от сэра Джона, теперь оказалась приставленной к его рту, копейный наконечник прижимал губу к зубам. Напротив Ланфереля стоял Хук.
— В прошлый раз, когда вы дрались, он дал тебе встать, — напомнил Хук. — Может, отплатишь тем же?
— Мы в бою, а не на турнире, — сдавленно проговорил француз: приставленная к зубам алебарда мешала говорить.
— А если бой — что мне мешает тебя прикончить?
Сэр Джон поднялся с земли, но не вмешивался, лишь наблюдал за происходящим.
— Мелисанда тебя не простит, — ответил Ланферель и, увидев сомнение в глазах Хука, подобрался было для удара, но стальное жало уперлось в зубы, поранив верхнюю десну.
— Давай попробуй, — пригрозил Хук.
Сэр Джон не сводил глаз с обоих.
— Только попробуй, — повторил Хук, не отрывая взгляда от лица француза. — Сэр Джон, он вам нужен?
— Он твой, Хук.
— Ты мой, — сообщил Хук Ланферелю.
— Je me rends[94],— признал тот, выпуская из рук алебарду.
— Шлем долой, — велел Ник, отводя окровавленный клинок от лица француза.
Ланферель снял шлем, кольчужный капюшон и кожаный подшлемник, длинные черные волосы рассыпались по спине. Отдав торжествующему Хуку правую перчатку, француз позволил увести себя в тыл, где лучники стерегли остальных пленных.
— Не связывай мне руки, — попросил враз осунувшийся Ланферель.
— С чего вдруг?
— Я знаю, что такое честь, Николас Хук. Я сдался в плен и даю слово, что не буду вступать в бой и не попытаюсь сбежать.
— Тогда жди здесь.
— Буду ждать, — пообещал француз.
Хук крикнул пажу, чтоб Ланферелю принесли воды, и вернулся на поле, где в очередной раз стихала битва. Второму полку повезло не больше первого: пополнив груды трупов новыми телами, уцелевшие французы потянулись через пашню к северному концу поля, оставляя за собой погибших, раненых и пленных. Сотни пленных. Герцоги, графы, бароны и рыцари в заляпанных грязью и кровью налатниках стояли в тылу английского войска и, едва веря своим глазам, наблюдали, как остатки двух французских полков бредут прочь с поля битвы.
Оставался третий полк. Под развевающимися на ветру знаменами латники, садясь на коней, посылали оруженосцев за длинными пиками.
— Стрелы, — шепнул Хуку святой Криспиниан. — Тебе понадобятся стрелы.
День еще не закончился.
* * *
Мелисанда ждала.
Английские повозки с имуществом стояли в деревне Мезонсель и на промокших окрестных пастбищах. Несколько телег ползли вверх по склону: пажи и слуги вели вьючных лошадей на защиту английской армии, сражавшейся на плато. Осталось ли что-то от армии — Мелисанда не знала. Сначала она видела, как с плато к Мезонселю потянулись редкие воины — судя по движениям, раненые. Чуть погодя стали появляться другие, не похожие на спасающихся от врага беглецов: то в деревню вели пленных. Паники Мелисанда не заметила — значит, англичане держались твердо и не пытались бежать с поля боя, хотя она каждый миг боялась увидеть, как с плато на равнину хлынет поток воинов, спасающихся от одержимых местью французов.
Вместо этого французские всадники явились с запада. Ворвавшись в деревню, они первым делом перерезали пажей и затем, спешившись, принялись грабить английский обоз. Крестьян, пришедших раньше, они оттеснили прочь. Трех десятков англичан — латников и раненых стрелков, оставленных стеречь лагерь, оказалось слишком мало, чтобы отбить нападение: выпустив все стрелы в крестьян, они отступили на плато, к армии, за ними последовали женщины. Отыскав дом, где ночевал король, всадники прикончили священника и двух пажей, охранявших ценности, и принялись грабить. Кто-то, накинув на плечи алую мантию с меховой оторочкой, водрузил на голову корону и принялся расхаживать взад-вперед под дружный хохот остальных.
Мелисанда не понимала происходящего. Закрыв глаза и скорчившись на земле, она молилась, чтобы Ник не погиб.
* * *
Хук был жив.
Два французских полка отступали по раскисшей пашне, оставляя за собой груды тел в измазанных грязью латах. Третий полк, меньше прежних, но все же превосходящий силы англичан, готовился к бою. Латники садились на коней. Запели трубы. Всадники, держа пики стоймя, тронули коней вперед и через несколько шагов остановились: между ними и противником еще оставались спешенные французы, наступать было рано.
