Колесо сразу же вскочил на ноги и вгляделся в темноту, не веря увиденному, потер глаза грязными кулачищами и шепотом сказал матерное слово. Ошибки быть не могло – на опушке леса, саженях в пяти от костра, стоял мальчик лет семи, по виду японец. Традиционный халатик-кимоно, не по погоде легкий, белел во тьме, мальчик был бос и коротко острижен. Нежданный ночной гость улыбнулся каторжникам кроткой приветливой улыбкой и снова засмеялся, будто серебряные бубенчики рассыпались по тайге.
Колесо улыбнулся в ответ и дружелюбно развел руки. В глазах его зажегся плотоядный огонек.
– Гляди-ка, друг мой Жало, кто это тут заблудился на ночь глядя, – пропел разбойник неожиданно тоненьким голоском. – Мальчуган-то повкуснее и понежнее будет, чем эта чахоточная крыса. И откель такая удача взялась? Ты чьих будешь, озорник?
Мальчик молчал и только улыбался приближавшемуся Колесу с совершенным доверием.
– Не понимаешь по-русски? Хорошо. Иди к дядюшке Ивану, не бойся.
Колесо подошел к ребенку на расстояние прыжка и, не сводя горящего голодного взгляда, приготовился уже схватить вожделенную жертву, когда неожиданная вспышка осветила изнутри его крепкий череп, и в следующую секунду убийца почувствовал, что лежит лицом вниз на ковре из мерзлых сосновых иголок. Колесо сразу же вскочил на ноги, мотая головой и бешено озираясь, – кто посмел вырвать добычу из его рук?
В груди поднимались горячие волны ярости, а в голове, слева, после удара что-то неприятно хлюпало в такт дыханию. Между ним и мальчиком стоял человек, в котором разве что по одежде можно было узнать каторжника Остапа Морошку. Плечи его развернулись, фигура была крепкой и гибкой, как китовый ус, глаза смотрели спокойно и холодно. Колесо с удивлением заметил, что, выпрямившись, Морошко оказался почти одного с ним роста.
– Не смей приближаться к ребенку, мразь.
Он говорил, сохраняя абсолютно бесстрастное лицо. Казалось, сами черты лица его изменились, озарившись светом внутренней силы, в них почти ничего не осталось от смиренного коллежского регистратора, заикавшегося у костра пять минут назад.
– Ох, напрасно, брат, ты эти фокусы затеял, драпал бы лучше в тайгу, глядишь – еще, может, цел останешься.
Колесо говорил тихо, глухим басом, зыркая исподлобья стремительно заплывавшим глазом. Двигался при этом медленно, заходя слева, и, когда поравнялся с костром, внезапно подцепил мыском ботинка горсть углей и швырнул их в лицо противнику, после чего без крика ринулся вперед, рассчитывая уничтожить ослепленного врага ударом огромного кулака.
Но Морошко, сохраняя совершенно невозмутимое выражение, отклонился назад акробатическим приемом, казалось бы, вопреки законам тяготения, замерев почти параллельно земле, и огненная шрапнель углей улетела в темноту. Кулак Колеса встретил лишь воздух, и он пролетел вперед, теряя равновесие. В этот момент его противник, снова оказавшись в вертикальном положении, нанес сокрушительный удар в колено. Здоровяк со стоном рухнул в бурелом, до мяса ободравшись об острые сучья.
На другой стороне поляны стоял Жало и, раскрыв рот, наблюдал за всей этой чертовщиной. Сначала маленький япончик в тайге ночью, теперь эта крыса Морошко, с помощью, видать, нечистой силы помолодевший лет на двадцать и мешающий им поесть долгожданного мяса.
Но не с тем связался. Жало сейчас быстро успокоит этого мастера махать ногами. Верткий щипач тихо и стремительно подкрадывался со спины, пока Морошко наблюдал за попытками Колеса встать на ноги, и уже, приметив место чуть пониже ребер, куда с приятным хрустом войдет лезвие, занес для удара заточку. Но за долю секунды до атаки загадочный боец развернулся, как резко спущенная тугая пружина, и еле уловимым движением выбил оружие. Лезвие блеснуло и скрылось в зарослях вереска. Не успел Жало понять, что происходит, как колено противника со страшной силой садануло ему в пах. Жало повалился навзничь.
– Морошко, падла! – завыл каторжник чужим от боли голосом.
– Остап Морошко остался на каторге, – голос незнакомца звучал совершенно чисто, без заикания и ужимок. – Я купил у него это имя, когда нас везли на пароходе через пролив. Его имя и его срок. А он взял мое.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Колесо наконец поднялся и, тяжело дыша, глядел на обидчика с дикой ненавистью.
– Давай, бреши больше, шавка надзирательская! – он презрительно сплюнул кровь на промерзлую землю.
Незнакомец звонко рассмеялся:
– Шавка здесь ты! А я – Андрей Первозванный, он же Апостол, он же Назорей, рецидивист. Ты чем знаменит? Бабу свою убил? А я банки брал, поезда почтовые грабил, сыскная полиция из Петербурга за мной гонялась, на мне тридцать шесть душ христианских, вам, босякам, и не снилось такое. А имя и личность свою я вам раскрыл не для хвастовства, а оттого, что живыми вам с этой полянки не уйти. Вы грех великий совершили, хотели над ребенком надругаться и сожрать его, как дикие звери.
– А тебе что за дело? Тоже мне дьякон нашелся, про грехи мне рассказывать будешь, когда сам вор. – Колесо все больше разгорался злобой на обидчика.
– Я-то у чиновников и прочих толстомордых неправедные деньги отбирал. А ты человечиной оскоромился. Что же до ребенка, то к тем, кто дитя готов обидеть, у меня отношение особое. – Он обернулся посмотреть на мальчика, тот безмятежно ковырял землю прутиком и на обращенный взгляд ответил приветливой улыбкой. – Я когда на малолетке сидел за первый разбой, меня воры, кто повзрослей, хотели совратить всякой мерзостью. Видели, что я ребенок, думали поглумиться безнаказанно. А что с ними стало – вы сейчас увидите.
Жало, немного оправившийся после унизительного удара, злобно зашипел:
– Да что его слушать, решать его надо, паскуду!
Он выхватил из костра горящую головню и метнулся вперед с отчаянным криком. Бывший Морошко со скоростью мангуста нырнул навстречу и, используя разгон нападающего, резко вывернул под неправильным углом руку с головней. Раздался хруст, Жало взвизгнул и прижал к себе руку, повисшую бесполезной плетью. Его противник с холодным спокойным взглядом встал перед ним, смотря прямо в глаза. Жало заметался в панике, дернулся было в сторону леса, но вдруг захрипел и, брызгая кровью, упал на колени. Неумолимый противник молниеносным движением руки вырвал у него кадык. Оставив тело сучить ногами по сосновым иголкам, он обернулся к Колесу.
Тот стоял в мрачной решимости, скалясь, как раненый медведь. Наконец, утробно зарычав, кинулся на ненавистную неуловимую фигуру, с диким желанием раздавить, уничтожить обидчика любой ценой. Руки его сцепились на спине врага, и великан победно заревел, собираясь раздробить кости своей жертве, но через секунду его рев превратился в отчаянный крик боли – большие пальцы незнакомца глубоко вошли в его глазницы, выдавливая наружу бурую влагу. Колесо, ослепленный, сделал несколько неуверенных шагов, подвывая и щупая морозный воздух руками. Неожиданно звонко и громко прозвучал вдруг смех мальчика, он наблюдал за расправой с явным интересом, а теперь просто покатывался от хохота. Андрей Первозванный (Апостол) молча подошел к ослепленному богатырю и коротким резким движением свернул ему шею.
Он стоял на поляне среди трупов и смотрел в догорающий костер. В воздухе кружились редкие мелкие снежинки. Внезапно, словно оторвавшись от раздумий, поднял глаза и огляделся по сторонам – мальчик исчез. Будто растворился в тайге.
Глава 21
На следующее утро Георгий сразу же отправился к дому охотника Егора Силы. Погода выдалась еще хуже, чем вчера. Все небо заволокло тучами, солнца и подавно не было видно. Ветер дул с такой силой, что истории местных о том, что этот ветрище может подхватить человека и унести в воды Татарского пролива становились похожими на реальность.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Наконец он дошел до домика на отшибе и увидел, что охотник чем-то занят во дворе. Вот ведь человек! Даже в такой мороз, когда любой другой предпочел бы сидеть в доме поближе к печи, он возится во дворе.
– Здорово, хозяин! – как можно громче крикнул Родин, опасаясь, что ветер унесет слова вдаль. Он и сам-то мало что слышал в этом завывании.
