В свете сказанного неудивительно, что и «Марш космических негодяев» содержит множество параллелей с «Двумя судьбами»: «…скольжу на звездолете» (АР-17112) = «Я по водной по лазури» (АР-1-6); «Как с горы на собственном заду» = «И тихонько задом пячусь» (АР-1-6); «…чтоб не сойти с ума» = «Греб до умопомраченья» (АР-1-6); «В космосе страшней, чем даже в дантовском аду» = «Место гиблое шептало: / “Жизнь заканчивай!”»; «…ох, влипли как!» = «…ох, пройдоха я!»; «На бога уповали бедного» (АР-17-112) = «Брось креститься, причитая, — / Не спасет тебя святая богородица» (АР-1-14); «Нам все встречи с ближним нипочем!» = «Слышал: с берега вначале / Мне о помощи кричали, / о спасении. / Не дождались, бедолаги…».
Из перекличек «Сначала было слово…» с другими произведениями следует остановиться на мотивах возвращения и невозможности оторваться от земли: «И острова вернутся назад наверняка» = «Потому что всегда мы должны возвращаться» («Прощание с горами», 1966); «Но цепко держит берег — надежней мертвой хватки!» = «Цепко держит земля, всё и так, и не так» («Лошадей двадцать тысяч…»). Об этом же сетовал лирический герой в «Моих капитанах» и «Человеке за бортом»: «Я теперь в дураках — не уйти мне с земли, — / Мне расставила суша капканы», «Я пожалел, что обречен шагать / По суше, — значит, мне не ждать подмоги».
Но самые поразительные сходства наблюдаются между «Сначала было слово…» и «Песней Билла Сигера» (1973): «Он повидал печальный край» = «Не в поисках романтики, а просто от тоски» (АР-10-110); «В аду — бардак и лабуда <…> Владыка тьмы / Его отверг» = «Был хаос, мрак и уйма неполадок <.. > Менял свой облик остров — отвергнутый бродяга» (АР-10-108) («бардак» = «хаос»; «тьмы» = мрак»; «отверг» = «отвергнутый»); «Что он с Земли / Вчера сбежал» = «…сбежавшие от суши острова» (АР-10-110); «И мы хотим / Отдать концы» = «Отдав концы, от суши отрывались корабли» (АР-10-108, 110); «Решил: “Нырну / Я в гладь и тишь”» = «И в море уплывали, превращаясь в острова» (АР-10-108); «Из ниоткуда в никуда / Перешагнул, перешагнул» = «Плыл в никуда и не наверняка» (АР-10-110); «И он — опять / В наш грешный рай» = «Но острова вернутся назад наверняка».
А теперь обратимся к источникам фольклорных персонажей «Двух судеб» — Кривой и Нелегкой.
Образ огромной уродливой старухи Нелегкой уже встречался в написанном годом ранее стихотворении «Расскажи, дорогой» (1976): «Может быть, дорогой, / Ты скакал за судьбой, / Умолял: “Подожди! Оглянись!” / Оглянулась она — / И стара., и страшна, — / Наплевать на нее — улыбнись!», — а в 1979 году он появится в посвящении хирургу Станиславу Долецкому «Поздравляю вовсю — наповал!»: «Бог с ней, с жизнею, старой каргой.» /5; 300/, - где жизнь фактически приравнивается к Нелегкой. А в черновиках песни «Ошибка вышла» (1976), где лирический герой подвергается пыткам, похожим образом будет охарактеризована медсестра: «И мне готовила укол / Сердитая карга» /5; 386/.
Образ старой и страшной судьбы находим также в черновиках «Баллады о маленьком человеке» (1973): «Но мнешь ты крылья об столбы, / И ржавый зад твоей судьбы / Заносит в поворотах» /4; 360/. А в другом варианте эпитет ржавый применяется к самому герою: «Но бьют твой ржавый бок в столбы» (АР-6-139), — типичный для Высоцкого прием, когда лирический герой и его судьба наделяются одинаковыми характеристиками.
Вообще лирический герой часто предстает ржавым: «Корявый, ржавый — просто никакой» («Всему на свете выходят сроки…»), «Глина жирно и ржаво / Залепила бока» («Купола»; черновик[2434]), «Расплеваться бы глиной и ржой / С колеей этой самой чужой!» («Чужая колея»).
Кроме того, строка «Но бьют твой ржавый бок в столбы» напоминает стихотворение «Я верю в нашу общую звезду…» (1979): «Пусть врежемся мы в столб на всем ходу», — и две более ранние песни: «“Мы врежемся в берег”, — / Сказал капитан» («Спасите наши души»), «Уж лучше гореть на земле.. <…> Возьму да <и> врежусь. пусть он не гудит» («Песня самолета-истребителя»; черновик — АР-3-210).
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
А строки «И ржавый зад твоей судьбы / Заносит в поворотах» /4; 360/ отзовутся в «.Двух судьбах», где лирический герой скажет: «Занесет ли в повороте. / Завернет в водовороте, — / сам и выровню» /5; 464/. Восходят же они к песне «У нас вчера с позавчера…» (1967): «Мы в потемках наугад — нам фортуна кажет зад. / Ничего — мы разберемся со старухой» (АР-6-68) = «И ржавый зад твоей судьбы…» /4; 360/.
Как видим, уже задолго до появления «Баллады о маленьком человеке», «Двух судеб» и стихотворения «Расскажи, дорогой», судьба (фортуна) была представлена в образе старухи, повернувшейся спиной к лирическому мы.
Слова «Мы в потемках наугад» также найдут аналогию в «Двух судьбах», но уже будут произноситься от лица одного лирического героя: «Я впотьмах ищу дорогу» (сравним заодно с ситуацией в дилогии «Честь шахматной короны» и в песне «Еще не вечер»: «Наугад, как ночью по тайге», «Ответный залп — на глаз и наугад»).
Сначала у героев было всё в порядке: «У нас вчера с позавчера шла спокойная игра» = «Жил спокойно и при деле» /5; 460/. При этом они выпивали: «Вместе пили, чтоб потом начать сначала» /2; 353/ = «Ну а я ласкаю глотку / медовухою» /5; 461/. Но после этого в ранней песне к ним явились «шулера» (советская власть) и благодаря старухе-фортуне обыграли их. А в поздней, когда герой напился и забросил «рули да весла», явилась уже сама фортуна, представленная в виде огромной старухи Нелегкой, и у него также возникли большие проблемы.
В обоих случаях шулера и Нелегкая появляются неожиданно для героев, которые терпят поражение и испытывают страх: «Им — успех, а нам — испуг» = «Не вяжу от страха лыка»; «И пошла у нас с утра неудачная игра» = «“Горемыка мой нетрезвый”»; «…нам фортуна кажет зад» = «Но Кривая шла по кругу»; «И на них находит псих — зубы лязгают у них» (АР-6-72) = «И ты, Нелегкая, маманя <…> Больно нервная».
Единственное, но существенное различие состоит в том, что в песне 1967 года образ старой фортуны встречается мимоходом и только в черновиках, а в произведениях второй половины 70-х он станет одним из центральных.
Прообразы Нелегкой и Кривой встречаются также в песне «Я несла свою Беду…» (1971): «Ну а с ним Беда с Молвой увязалися». Беда здесь явно ассоциируется с Нелегкой, а Молва — с Кривой, которая скажет: «Воз молвы, везу».
Если в ранней песне сказано: «А Беда, хоть тяжела. то в поздней Нелегкая «ступает тяжкой поступью».
Кроме того, в песне «Я несла свою Беду…» героиня говорит: «И Беда с того вот дня / Ищет по свету меня, / Слухи ходят вместе с ней с кривотолками», — то есть Беду (Нелегкую) сопровождает та же Кривая. Причем если в ранней песне говорится: «Рядом с ним в седле Беда ухмылялася», — то и Нелегкая, оказавшись в лодке лирического героя («Берега текут за лодку»), будет вести себя точно так же: «И огромная старуха / Хохотнула прямо в ухо». Поэтому лирический герой собирается «задушить» эту Молву: «Голыми руками задушу / Ложь и стоязыкую молву» («Баллада о любви», 1975 /5; 321/). А Ложь тоже ухмыляется: «.Ложь и Зло ухмыляются, лица грубы» («Баллада о борьбе», 1975; АР-2-193).
Наконец, если в песне «Я несла свою Беду…» сказано: «Что река меня спасла, / Знала голая ветла…» (АР-13-20), то и в «Двух судьбах» лирического героя тоже спасла река: «Огляделся — речка рядом <…> Греб до умопомраченья <…> А Нелегкая с Кривою / От досады с перепою / там и сгинули» (АР-1-10).
Но есть у «Двух судеб» еще один источник — далеко не столь очевидный.
Речь идет о песне «Красное, зеленое» (1961): «А ты всегда испитая, здоровая, небитая».
Сразу же бросается в глаза, что обе героини «здоровые», то есть огромные («И огромная старуха / Хохотнула прямо в ухо»; такой же внешностью обладает возлюбленная героя в «Несостоявшемся романе», 1968: «А она оказалась огромного роста» /2; 437/). Более того, в черновиках «Двух судеб» представлен мотив «огромности» и самого лирического героя: «И хоть стал я сыт да тучен…» /5; 454/.
