— Нас было три девочки, мы жили в доме пастора, — рассказывала она.
Это был холодный вечер, и она сидела у огня, разожжённого в изразцовом камине гостиной.
— Его жена учила нас готовить, убирать и шить, — продолжала Кейт. — А пастор преподавал священное писание, немного французского, немного математики и Шекспира.
— Я столькому не учился, — сказал Шарп.
— Вы же не дочь богатого купца, — улыбнулась Кейт.
Позади нее кухарка вязала в вечернем сумраке. Когда Кейт находилась в обществе Шарпа или Висенте, с ней всегда была одна из служанок, видимо, чтобы у мужа не было никаких оснований для подозрений.
— Отец хотел, чтобы я во всём достигла совершенства, — задумчиво продолжала Кейт. — Он был странным человеком, мой отец. Он делал вино, но не пил его. Говорил, что Бог этого не одобряет. Подвал здесь полон хорошего вина, и он добавлял к нему каждый год всё больше, но никогда не открывал бутылку для себя, — дрожа, она придвинулась к огню. — Помню, что в Англии всегда было холодно. Я это ненавидела, но мои родители не хотели, чтобы я училась в Португалии.
— Почему нет?
— Они боялись, что я заражусь папизмом, — промолвила она, нервно перебирая бахрому шали. — Мой отец был очень настроен против папизма. Он хотел, чтобы я вышла замуж только за последователя англиканской церкви, а иначе…
— Что иначе?
— Я потеряла бы свое наследство, — ответила она.
— Теперь это не страшно, — сказал Шарп.
— Да, — отозвалась она, поднимая на него глаза, в которых отражались блики огня. — Да…
— Это и есть то самое наследство? — спросил Шарп, подозревая, что вопрос неделикатный, но ему было интересно.
— Этот дом, виноградники, — Кейт, очевидно, нисколько не оскорбилась. — Винодельня. Сейчас всем этим управляет пока опекун, хотя моя мать пользуется доходами, конечно.
— Почему она не вернулась в Англию?
— Она жила здесь больше двадцати лет, — ответила Кейт, — Здесь её друзья. Но теперь? — она пожала плечами. — Возможно, она вернётся в Англию. Она всегда говорила, что вернётся домой, чтобы снова выйти замуж.
Она задумчиво улыбнулась.
— А здесь она не может выйти замуж? — спросил Шарп, вспоминая красивую женщину, садящуюся в карету возле Красивого Дома.
— Здесь все — паписты, мистер Шарп, — смеясь, заявлиа Кейт. — Хотя я подозреваю, что она нашла кого-то не так давно. Она начала больше следить за собой. Одежда, волосы… Впрочем, может быть, мне это показалось.
На мгновение она примолкла. Спицы кухарки пощёлкивали, полено лопнуло, испустив фонтан искр. Одна пролетела сквозь каминную решётку и затлела на коврике. Шарп наклонился и придавил её подошвой. Часы Томпэна в вестибюле пробили девять.
— Мой отец полагал, что женщины в его семье могут сбиться с пути добродетели, поэтому он всегда хотел, чтобы винодельню унаследовал сын, — продолжала Кейт, — Этого не произошло, поэтому он постарался связать нам руки.
— Тем, что вы должны выйти замуж за последователя англиканской церкви?
— Только за конфирмованного англиканца, который бы пожелал изменить своё имя и взять фамилию Сэвидж.
— Значит, теперь полковник — Сэвидж?
— Пока нет, — сказала Кейт. — Он сказал, что подпишет бумаги у нотариуса в Опорто, а затем пошлёт опекунам в Лондон. Я не знаю, как мы сможем отослать письмо в Лондон сейчас, но Джеймс найдет путь. Он очень находчив.
— Он таков, — сухо подтвердил Шарп. — Но он собирается остаться в Португалии и делать порто?
— Да-да! — подтвердила Кейт.
— И вы тоже останетесь?
— Конечно! Я люблю Португалию и знаю, что Джеймс хочет остаться. Он немного рассказал о себе, когда поселился у нас в Опорто.
Она рассказала, что Кристофер приехал в Новый год и квартировал некоторое время в Красивом Доме, хотя большую часть времени проводил в разъездах где-то на севере. Она не знала, чем он занимался.
— Это не моё дело, — сказала она.
— А что он делает теперь на юге? Это тоже не ваше дело?
— Но он не рассказывает мне! — защищаясь, воскликнула она, потом нахмурилась. — Он вам не нравится, не так ли?
Шарп был смущен, не зная, что и сказать.
— У него хорошие зубы…
Эта сдержанная характеристика достоинств подполковника огорчила Кейт.
— Я слышала, били часы? — спросила она.
Шарп понял намек.
— Пора проверить часовых, — сказал он и, выходя, оглянулся и снова залюбовался Кейт: её тонкими чертами лица, бледной кожей, которая, казалось, светилась в бликах пламени камина.
И сразу же постарался забыть её, потому что начал обход постов.
Шарп заставлял стрелков много работать, патрулируя владения виллы, роя заградительные укрепления на дороге, чтобы меньше времени и сил оставалось на ворчание, но Шарп и сам понимал, насколько сомнительной была ситуация, в которую они попали. Кристофер с лёгкостью отдал приказ, чтобы он остался и охранял Кейт, в то время, как вилла не была приспособлена для обороны против врага. Он стояла высоко на поросшем лесом холме, но не на вершине, а на склоне, и выше росли деревья с толстыми стволами, среди которых мог бы укрыться пехотный корпус и напасть на поместье. Выше деревьев, на скалистой вершине располагалась старая псторожевая башня, и оттуда Шарп часами осматривал окрестности.
Каждый день он видел французские войска. По долине к северу от Вила Реаль де Зедес шла дорога на восток к Амаранте, и вражеская артиллерия, пехота и фургоны двигались по ней каждый день. Охраняя их, отряды драгунов патрулировали вокруг. Иногда вспыхивали отдалённые, слабые, едва слышимые перестрелки. Шарп предполагал, что деревенские жители заманивали в засаду захватчиков. Он пытался определить, где это происходило, но ни разу не увидел засады, и никто из партизан не искал встречи с Шарпом, хотя они должны были знать, что в деревне есть португальские и британские солдаты. Он замечал передвижения драгунов в пределах мили от окраины Вила Реаль де Зедес, два их офицера рассматривали виллу в подзорные трубы, но ни в деревню, ни в поместье никто не наведался. Неужели это устроил Кристофер?
Спустя девять дней после отъезда подполковника мэр деревни принес Висенте газету из Опорто. Качество печати было отвратительное, что озадачило Висенте.
— Я никогда не слышал о «Diari dо Porto»? — сказал он Шарпу, — Это какая-то ерунда!
— Ерунда?
— Здесь говорится, что Сульт должен объявить себя королем Северной Лузитании! Что множество португальцев поддерживают эту идею. Кто? Почему? У нас уже есть король.
— Наверно, газету выпускают на французские деньги, — предположил Шарп, хотя истинные намерения врага для них, отрезанных от всего мира, продолжали оставаться тайной.
Доктор, приезжавший осмотреть Хэгмэна, считал, что маршал Сульт собирал силы, чтобы двинуться на юг, поэтому в его планы не входило растратить людей и время в ожесточённых перестрелках в северных горах.
— Как только он завладеет всей Португалией, — сказал доктор, — Тогда он обыщет все окрестности.
Он сморщил нос, снимая зловонный компресс с груди Хэгмэна и покачал головой в изумлении: рана была чистая. Хэгмэну стало легче дышать, он уже мог сидеть в кровати и ел с аппетитом.
На следующий день Висенте покинул виллу. Доктор сообщил новости, что генерал Сильверия в Амаранте отважно защищает мост через Тамегу, и португалец решил, что его обязанность — помочь соотечественникам. Но через три дня он вернулся, потому что между Вила Реаль де Зедес и Амаранте кишмя кишели драгуны. Неудача сильно удручила Висенте.
— Только время потерял, — сказал он Шарпу.
— Насколько хороши ваши люди? — спросил Шарп.
Вопрос озадачил Висенте.
— Насколько? Такие же, как все, думаю.
— И все одинаковы?
В тот же день он заставил своих стрелков и португальцев сделать по три выстрела из португальских мушкетов. Стрельбы проходили перед домом, а время Шарп засекал по часам Томпена, стоявшим в вестибюле.
Шарп произвёл три выстрела легко. Он половину своей жизни делал это, и мушкеты португальцев были изготовлены в Британии — старые знакомые. Он раскусил патрон, почувствовал солёный вкус пороха, высыпал содержимое в дуло, протолкнул шомполом обёртку и пулю, высыпал остаток на зарядную полку, нажал курок, ощутил удар приклада в плечо, опустил приклад, раскусил второй патрон… Его стрелки одобрительно улыбались, потому что действовал он быстро.
Сержант Мачедо единственный из португальцев повторил достижение Шарпа: сделал три выстрела за сорок пять секунд. Пятнадцать стрелков и двенадцать португальцев делали по выстрелу каждые двадцать секунд, но остальные действовали медленнее, и Шарп с Висенте приступили к их обучению. Вильямсон, один из тех, кто отстрелялся неудачно, ворчал, что глупо было заставлять его стрелять из гладкоствольного мушкета, если у него — винтовка. Свои недовольства он высказывал достаточно громко, чтобы все слышали, считая, что Шарп, как обычно, проигнорирует его заявления, и весьма огорчился, когда Шарп приказал ему выйти из строя.
