Когда Иосиф Виссарионович в очередной, и, как оказалось, в последний раз предложил мне отправиться на фронт, на запад, я воспринял это как должное. Но чтобы понятней были особенности сей чрезвычайной командировки, надобно сказать о некоторых предшествовавших событиях. В самом конце марта 1945 года Сталин получил сообщение от доброжелателя с запада о том, что представители наших дорогих союзничков, вопреки решениям Ялтинской конференции, ведут закулисные переговоры с немцами. Если и не о сепаратном мире, то, во всяком случае, о том, чтобы гитлеровцы, продолжая сражаться с русскими, сложили бы оружие перед англо-американскими войсками, позволив им быстро оккупировать значительную часть Германии вместе с Берлином.
Сообщение, поступившее по линии политической разведки Андрея Андреевича Андреева, или по линии личной разведки Сталина, как именовали ее те, кто имел некоторое представление о ней, сомнений не вызывало. Известно, что летом 1943 года официально прекратил свое существование Коминтерн, но многие давние надежные связи с единомышленниками в зарубежных странах остались и даже расширились благодаря нашим военно-политическим успехам. Коммунистическое и социалистическое движение нарастало во всем мире. Сведения, полученные Андреевым, косвенно подтверждались другими источниками да и реальной действительностью: сопротивление немцев на западе ослабело, гитлеровцы перебрасывали свои войска на восток, против нас. В такой обстановке нельзя было ограничиться соответствующим демаршем перед руководством союзных держав, требовались меры более решительные и действенные.
На 1 апреля в Москву были вызваны командующий 1-м Белорусским фронтом маршал Жуков и командующий 1-м Украинским фронтом маршал Конев. В Ставке Верховного главнокомандующего были заслушаны их сообщения о готовности войск к наступлению на Берлин. Начальник Генерального штаба Антонов доложил об общем плане предстоящей операции. Если сказать очень коротко, замысел выглядел так. Главная роль отводилась Жукову. Его фронт, прорвав вражескую оборону, штурмовал город, одновременно обтекая его, создавая «внутреннее кольцо» окружения. Южнее города, изолируя берлинскую группировку от других фашистских войск, наступал фронт Конева, имея цель стремительно выдвинуться далеко на запад, на рубеж реки Эльбы в широкой полосе от Дрездена до Магдебурга.
Это было бы вторым, то есть «внешним кольцом» окружения, отрезавшим берлинскую группировку от всякой поддержки и помощи с названного направления. При этом имелось в виду, что в случае больших трудностей у Жукова маршал Конев повернет две свои танковые армии с юга непосредственно на Берлин.
С севера операцию обеспечивал 2-й Белорусский фронт Рокоссовского, очищавший от немцев Балтийское побережье и территорию вдоль нижнего течения Эльбы. Таким образом, Жуков, имея надежные фланги и, более того, даже с запада по рубежу Эльбы прикрытый как от немецких войск, так и от наших союзников, мог сосредоточиться на одном — на овладении Берлином. Это была задача не только почетная, но и весьма трудная. Для защиты огромного города немцы имели более миллиона солдат и офицеров, большое количество укреплений, военной техники. Одних лишь зенитных орудий, способных вести огонь по наземным целям, в районе Берлина было около шестисот, не говоря уж о танках, о полевой артиллерии, о фаустниках и всем прочем, помноженном на мастерство и стойкость немецких бойцов, да еще и на фанатизм защитников собственной столицы. Планы, представленные Антоновым, Жуковым и Коневым, Верховный главнокомандующий утвердил практически без изменений. Начать наступление решено было 16 апреля. Прощаясь с маршалами, Сталин сказал:
— Сил у вас достаточно. Резервы есть. Обстановка ясна. Остальное решайте у себя на местах… Желательно преподнести хороший подарок нашему народу к празднику Первого мая. Наш народ заслуживает такого большого подарка.
4
Никто не застрахован от неприятностей, от срывов, особенно на войне, где постоянно присутствует реальная сила, генерирующая условия для неудач противостоящей стороны и использующая эти условия при первой возможности, едва соперник просчитается, допустит сомнительный шаг. А ведь споткнуться-то можно даже на ровном месте.
Для наступления на вражескую столицу Георгий Константинович Жуков имел такие возможности, какими не располагал никогда прежде. Превосходство над противником в людях и технике, высокий боевой дух опытных войск, почти полная свобода действий — до Бога высоко, до Кремля далеко. Да и утвержденный Ставкой план был хорош… Многими страницами раньше, рассказывая о Московской битве, я привел перечень армий, входивших тогда у Жукова в состав Западного фронта. Любопытно, что и теперь, под Берлином, количество воинских объединений было примерно таким же, основу 1-го Белорусского фронта составляли десять армий, но качественные изменения были, конечно, разительны. Насыщенность техникой, особенно артиллерией, танками, авиацией возросла, как говорят математики, на порядок. Автоматическим оружием — еще больше. Под Москвой каждая наша армия состояла из нескольких дивизий, нескольких бригад, частей усиления и, по существу, являла собой стрелковый корпус. Теперь же, когда корпусное звено у нас было восстановлено, армия имела обычно три корпуса, то есть в среднем девять дивизий с корпусными и армейскими частями усиления. Причем усиливались армии не только батальонами или полками, но и танковыми и артиллерийскими бригадами, дивизиями, даже целыми корпусами. Совсем другой счет. Ко всему прочему, в сражении под Москвой армии Жукова растянуты были на шестьсот километров: не то что взглядом — мысленно охватить трудно. Теперь же Георгий Константинович имел возможность сосредоточить свои силы в полосе, равной примерно двумстам километрам. Давайте и в этот раз хотя бы бегло посмотрим на его боевые порядки, перечисляя воинские объединения, как принято, сверху вниз, с севера на юг.
61-я армия давно уже знакомого читателям Павла Алексеевича Белова занимала крайний правый фланг 1-го Белорусского фронта, смыкаясь с левым флангом 2-го Белорусского фронта. А стыки, как известно, — места трудные и опасные, сбережение их не всякому доверяют. 61-я армия, поспешно созданная на южных подступах к нашей столице, первое время не привлекала к себе особого внимания. Долго стояла в обороне в минимальном составе. Белов, после своих громких подвигов «брошенный» на эту армию ревнивым к славе Жуковым, сетовал на то, что закисает в бездействии — и это в напряженное время, в сорок втором, в первой половине сорок третьего года. До самого Сталина эти сетования дошли, вызвав определенное недовольство Иосифа Виссарионовича, — об этом уже говорилось.
Но вот спущен был курок и пошла 61-я победным маршем на запад. Павел Алексеевич Белов, герой Московской битвы, стал героем форсирования Днепра. Переправлял свою армию через Буг, через Вислу, освобождая Брест и Варшаву. И вот теперь оказался северо-восточное Берлина. Ставя ему задачу, закадычный соперник Жора, он же маршал Жуков, неофициально предупредил (или попросил) старого друга-кавалериста: «Ты, Паша, под занавес разгуляйся, как душа просит, но за два пункта головой отвечаешь, отсеку — не пожалею. Стык нашего фронта с фронтом Кости держи так плотно, чтобы ни одного зазора, чтобы немец штыка нигде не проткнул, а я чтобы на север не смотрел и в уме не держал. И второе. Выйди на Эльбу первым, хоть на час, но опереди союзничков. Чтобы любой американец, который доберется до реки, увидел бы на восточном берегу наш красный флаг. А в остальном как хочешь. Гуляйте, ребята, как душа просит. Чать заслужили».
Что касается «гулянья», то Павел Алексеевич, точно определив для своих войск рубежи возможного и допустимого, в смысле боевых действий позволил себе такую же свободу — рискованность, какие были под Москвой: рванул на запад, к Эльбе, увлекая за собой, как когда-то увлекал нашу пехоту, польские дивизии, действовавшие южнее его.
1-я армия Войска Польского, зародившаяся в 1943 году в палаточном городке на Рязанщине после того, как сбежали в Иран формирования генерала Андерса, — эта армия к концу войны являла собой крепкий орешек. От Оки до Одера прошла она тяжелыми фронтовыми дорогами, и вот впереди была Эльба. Передав часть своих испытанных кадров в новую, только что созданную 2-ю армию Войска Польского, 1-я армия уступала соседям по силам и средствам, но отнюдь не по надежности и боевому духу. А ведущим, направляющим соседом у нее была, повторяю, наша 61-я армия, с которой поляки хорошо и привычно взаимодействовали. При этом опять же немалое значение имела сама личность генерала Белова. Не знаю, чего тут больше: случайного или закономерного, однако польская армия часто оказывалась рядом с армией Белова. Бок о бок сражались в Польше, освобождали Варшаву. Жуков, что ли, старался держать их вместе, учитывая некоторые особенности Павла Алексеевича, его семьи? После гражданской войны в Красной Армии началось увлечение эсперанто — искусственным языком международного общения. Поветрие это шло сверху от апологетов мировой пролетарской революции, в том числе от Троцкого и его сторонников. И вообще: командир, выучивший какой-либо язык и сдавший экзамен на звание военного переводчика, получал не только возможность служебного роста, но и вполне приличную добавку к денежному содержанию. Павел Алексеевич Белов, избежав увлечения эсперанто, взялся за польский язык и с помощью своей жены — полячки Евгении Казимировны овладел им не только на специально-военном, но и на бытовом уровне. Познакомился с польской историей, культурой, обычаями. Польские коллеги ценили это, общались с генералом Беловым куда как охотней, чем с другими нашими товарищами. Быстро и безболезненно сглаживались возникавшие противоречия. Тут положение было прочным.
