Обстановка для работы конференции была создана наилучшая, не просто комфортная, но и уютная, располагающая к спокойствию, к доброте, к откровению. Огромные усилия потребовались для этого. Еще ведь и года не прошло, как Крым освобожден был от гитлеровцев. После них — руины, пожарища, разбитые дороги, минные поля. Срочно нужно было восстановить и оборудовать Ливадийский, Юсуповский и Воронцовский дворцы. Работали многие сотни людей. Водопровод в царском Ливадийском дворце удалось запустить лишь перед самым началом конференции.
На дороге между аэродромом и Ливадией было оборудовано несколько охотничьих домиков, чтобы гости могли отдохнуть в пути. Рузвельт, правда, не остановился ни разу, зато Черчилль не пропустил ни одного, в полной мере отведал и армянского коньяка, и различных массандровских вин, воздав должное шашлыку по-карски и прочим закускам. На заснеженном аэродроме, выйдя из самолета, поеживался от холода, но в дороге нагрелся так, что шинель нараспашку, а фуражка с гербом, утратив равновесие, скользила то на одно, то на другое ухо. Дочь Сарра несколько раз приводила премьера в порядок.
Конечно, февраль не самый лучший месяц на Южном берегу Крыма. Прохладно. Однако погода стояла хорошая. Не омраченное тучами высокое синее небо, на фоне которого алмазно блистала ледяная корона Ай-Петри. Чистейший бодрящий воздух. Робкое зацветание абрикосовых деревьев. Ровный, успокаивающий шум моря: ничего общего с плеском волн на Одере, за спиной Берзаринского плацдарма. Мне говорили, что Иосиф Виссарионович почти каждый день спускался к воде, подолгу стоял меж каменных глыб, обдаваемых ядреными брызгами, любовался накатом прибоя. Даже рыбу ловил удочкой. И небезуспешно.
Работала конференция планомерно, без спешки, в щадящем режиме. Первую половину дня каждая делегация в своей резиденции готовилась к заседанию, которое начиналось всякий раз ровно в 16 часов в зале Ливадийского дворца. За пять минут до этого в холл из разных дверей входили Сталин и Черчилль со своими помощниками — советниками. Распахивалась дверь из апартаментов американской делегации, рослый негр вывозил кресло-коляску Рузвельта. Три деятеля обменивались приветствиями, рукопожатиями и, во главе своих свит, направлялись в зал. Протокол был составлен так, что за все время конференции с 4 по 11 февраля руководители государств ни разу не оставались вдвоем, с глазу на глаз, — только втроем. Сталина это не устраивало. Он понимал, что, когда они все вместе, тем более при членах делегаций, ни премьер, ни президент не раскроют их общую тайну, даже не обмолвятся нарочно или вроде бы случайно об атомной бомбе. Иосиф Виссарионович не любил нарушать правила, но в конце концов нельзя же соблюдать принцип: если протокол мешает делу, брось дело и соблюдай протокол.
Сталин договорился о личной встрече с Черчиллем и побывал в его резиденции. Состоявшаяся беседа ни пользы, ни удовлетворения не принесла. Английский премьер был изрядно навеселе или умело прикидывался таковым. Сталин высказал свое беспокойство: вот сейчас, на грани краха, немецкие фашисты, впадая в отчаяние, способны пойти на любое преступление. В том числе на массовое применение боевых отравляющих средств. Данные о такой возможности есть. (Подтвердить это предположение бесспорными фактами с фронта мы тогда не смогли.) Известно, что и немцы, и японцы имеют средства ведения войны бактериологической, особенно самураи, создавшие секретный научно-производственный центр в Маньчжоу-Го и уже испытавшие бактериологическое оружие на пленных, в том числе на англичанах и на американцах. Что смогут противопоставить немецким фашистам и японским милитаристам объединенные силы трех союзных держав, если враг решится на применение отравляющих веществ и бактерий?
Злободневный и острый вопрос требовал серьезного ответа. Однако Черчилль полностью уклонился от него, сведя всю беседу к рассуждениям о качестве армянского коньяка, об его отличии и превосходстве над ромом, бренди и другими подобными напитками. Поиграл, значит, премьер-министр в свое удовольствие, посмеиваясь втуне над попыткой Сталина проникнуть в планы и замыслы англосаксов, еще больше сблизить позиции союзников. Иосифу Виссарионовичу хватило выдержки ни словами, ни жестами не выразить своего недовольства. Улыбался спокойно и добродушно, давая возможность поторжествовать самодовольному собеседнику. Черчилль даже не осознал своей промашки. Он очень высоко ценил способности «дядюшки Джо», но все-таки недооценивал их. Иосиф Виссарионович не оставлял без последствий любой поступок, задевавший его самолюбие. Соответствующий урок был преподнесен незамедлительно.
На следующий день, как всегда, за пять минут до начала общей встречи, Уинстон Черчилль со своей всюду проникающей Саррой вошел в холл Ливадийского дворца, вальяжно подставился швейцару, почтительно и осторожно снявшему с тучного тела шинель. Появился Сталин в своей аккуратно подогнанной маршальской форме. Поприветствовав Черчилля, он неторопливо пересек холл, направляясь, однако, не в сторону зала заседаний, а к широкой двухстворчатой двери, ведущей в кабинет Рузвельта. Английский премьер в некотором недоумении последовал за Сталиным. Американский охранник, развалившийся в кресле, вскочил, распахнул перед Сталиным дверь и сразу же закрыл ее, возвысившись перед Черчиллем, показывая, что вход воспрещен. Премьеру ничего не оставалось, как отвернуть в сторону и проследовать по блистающему паркету дальше, к окну. Все, кто находился в холле, а таковых было много, застыли в оцепенении: как же так? что случилось? что будет? Первым взял себя в руки сам Черчилль, сделав вид, что ничего не произошло. Изобразив на лице улыбку, заговорил о чем-то с лысым маршалом авиации Порталом, окутываясь завесой сигарного дыма.
Странно-конфузное положение сохранялось долго. Английскому премьеру пришлось ждать двадцать три минуты, пока, наконец, дверь открылась, появилась коляска с седовласым улыбающимся Рузвельтом, вслед за которой шествовал добродушно-спокойный Сталин. Вид у обоих был такой довольный, что Черчилль не решился высказать претензий, не стал обострять конфликт, предпочел проглотить пилюлю. Тем более что Рузвельт сообщил, как бы между прочим: они со Сталиным условились встретиться, а Черчилля, к сожалению, предупредить не успели.
— Беседа была приятной? — полувопросительно произнес мучимый любопытством премьер.
— И приятной, и полезной, — подтвердил Рузвельт.
— Мы побеседовали о почтовых марках, — не без насмешки прищурился Сталин. Президент знает о них столько интересного…
— Не следует преувеличивать. — Польщенный Рузвельт был явно доволен: ведь филателия — это его слабость. — Маршал Сталин сам хорошо разбирается…
— Он во всем разобрался — и в марках, и в коньяке, — проворчал Черчилль.
Можно не сомневаться, что, проведя двадцать три минуты вдвоем (не считая личных переводчиков), Рузвельт и Сталин успели поговорить не об одной лишь филателии. Во всяком случае, Иосиф Виссарионович был удовлетворен не только тем, что проучил самонадеянного Черчилля, очень удачно для себя соорганизовав встречу с Рузвельтом, но и некоторыми результатами состоявшейся беседы. Подробностями не делился. По моему разумению, об атомной бомбе речь не шла, но Рузвельт дал понять Сталину, что до конца войны с Германией союзники не намерены применять какое-либо новое оружие. Ну, вроде бы и на том спасибо.
Думаю, что Рузвельт и Черчилль допустили большую ошибку, не приобщив Иосифа Виссарионовича к своей тайне, не продемонстрировав тем самым откровенность и дружелюбие. Для Сталина с его недоверчивостью и подозрительностью это было особенно неприятно. Соответствующие выводы он сделал: дружба дружбой, а табачок врозь. Хотя, повторяю, результатами Крымской конференции был удовлетворен вполне. По его словам, урожай созрел на всех грядках, даже в слякотном и капризном британском климате. Пора собирать.
2
Не упомню, чтобы какое-нибудь мероприятие охранялось у нас столь же тщательно, сверхнадежно, как ялтинская встреча «Большой тройки». Сказывалось несколько факторов. Прежде всего то, что конференция проводилась на нашей территории, мы в первую голову отвечали за безопасность участников встречи, а если уж Сталин брался за что-либо, особенно в международном плане, то вершил дело по самому большому счету, без сучка без задоринки. Давала знать себя осторожность Иосифа Виссарионовича, резко возросшая после раскрытия группы Таврина — Шиловой, после выявления других попыток организовать покушение на него. Ясно, что Гитлер, скатившись до терроризма, не упустил бы малейшей возможности обезглавить сразу всю противостоявшую ему коалицию.
Внешний охранно-оборонительный обвод «объекта особого значения» состоял из пяти колец. На дальних подступах к Крыму непрерывно, и днем и ночью, барражировали истребители-перехватчики. На них, на воздушный патруль, как и на второе кольцо из двух зенитных дивизий, работала новейшая техника, операторы тогда еще вручную крутили антенны радиолокаторов, внимательно вглядываясь в отметки, которые высвечивали на голубоватых экранах движущиеся полоски. В полной боевой готовности находились корабли и береговые части Черноморского флота. Во всех населенных пунктах Крыма, особенно в тех, что ближе к Ливадии, несли службу сотрудники НКВД, прибывшие из разных городов и весей на усиление местных органов. Это — на подходах к объекту. А сам объект охранял, составляя пятое кольцо, Отдельный сводный правительственный полк войск НКВД, которым командовал опытный полковник Шимберев, по штатной должности командир 236-го конвойного полка, который дислоцировался в Москве, в Сокольниках.
