не о соблюдении перемирия, а лишь об идее внезапного наступления путем вероломного нарушения оного перемирия.
– Генерал, вы гений, равный Мольтке-старшему! – воскликнул он. – Пусть побежденный плачет, что его победили нечестно, зато победитель получит всё. Мы докажем миру, что наши неудачи в войне были временными, и что германская армия еще способна побеждать. Скрепя сердце вынужден с вами согласиться – немедленное нарушение перемирия было бы не в наших интересах. У вас уже готов конкретный план?
– Да, господин фельдмаршал, он готов, – ответил генерал Гутьер.
– Очень хорошо, – произнес Гинденбург, поворачиваясь к своему помощнику, – слышишь Эрих, у него уже и план есть! Итак, Оскар, где мы с вами сможем поговорить?
Генерал Гутьер показал на припаркованные неподалеку автомобили:
– Господа, прошу проследовать в штаб моей армии. Сейчас он располагается в Рижском замке, но скоро мы надеемся переехать в Зимний дворец.
– Конечно, переедете, – буркнул Гинденбург, направляясь к автомобилю, – только теперь резиденция русских правителей, этих, как его… Ленина и Сталина расположена не в Зимнем дворце, а в так называемом Смольном институте для благородных девиц. – Он хмыкнул. – Это же надо было додуматься до такого!
В штабе армии генерал Гутьер подвел своих гостей к огромной расстеленной на столе карте, на которой была нанесена обстановка на фронте 8-й армии, и синими стрелками были обозначены направления планируемых ударов при прорыве русского фронта и наступлении на Петроград.
– Господин фельдмаршал, – обратился он к Гинденбургу, – прошу вас ознакомиться с текущей диспозицией: 12-я армия русских практически полностью разложилась и как военная сила уже не представляет никакой опасности. Русским надоело воевать, дисциплина у них ослабла настолько, что офицеры боятся отдавать солдатам какие-либо приказы. Даже для того чтобы распорядиться отправить в тыл обоз за продовольствием и боеприпасами, решение об этом обсуждается у них так называемым солдатским комитетом, после чего передается через головы командиров для исполнения непосредственно нижним чинам.
Ежедневно десятки дезертиров покидают части, увозя с собой оружие и военное имущество. После нашей неудачи у Эзеля их боевой дух на какое-то время поднялся. Но смена власти в Петрограде и последовавшая за ней неразбериха, слухи о стрельбе в городе и сотнях убитых, а главное, известие о том, что скоро начнется передел земли, окончательно лишили русских солдат желания сражаться.
– Теперь непосредственно о плане нашего наступления, – с указкой в руке генерал Гутьер был похож на университетского профессора, читающего студентам лекцию, – мы намереваемся внезапным ударом прорвать фронт в районе Ратниек, используя химические снаряды. В августе этого года, во время наступления на Ригу, мы уже применяли их. Тогда это вызвало панику в рядах русских войск.
Далее, двигаясь вдоль железной дороги, мы выходим в Вендену, где находятся тылы 12-й русской армии, грузимся в захваченные эшелоны и полным ходом направляемся в сторону Пскова. Для усиления наступающих вдоль железной дороги войск у нас имеются несколько бронепоездов, как наших, приспособленных под русскую колею, так и трофейных.
Фактически мы будем продвигаться через местность, где отсутствуют регулярные части русской армии. Отряды кое-как вооруженных рабочих – так называемых красногвардейцев – в качестве силы, которая могла бы препятствовать нашему наступлению, я даже не рассматриваю.
Не сбавляя темпа, мы захватываем Псков, потом бросок на Струги Красные, Лугу, Гатчину. Я думаю, что внезапность и натиск, безжалостность и решительность – именно все это позволит нам захватить Петроград, прежде чем новое большевистское правительство сумеет предпринять какие-либо меры по защите своей столицы.
– А вы предусмотрели защиту ваших войск от возможного контрудара? – спросил до сего молчавший как рыба генерал Людендорф. – К примеру, вот отсюда, – и он, взяв указку из рук Гутьера, ткнул ею в кружок на карте, рядом с которым было написано «Кокенгузен». – Это железнодорожная станция, куда русские могут подвести подкрепления и нанести удар по вашему открытому флангу. Надо учитывать все возможные варианты развития событий…
– Я учел такую возможность, – ответил Гутьер, забирая указку у Людендорфа. – у Фридрихштадта я придержу два полка 2-й гвардейской дивизии. В случае угрозы нашему правому флангу они сумеют парировать этот удар. Да и за счет чего русские могут сформировать ударную группировку? Боеспособных частей на фронте у них просто нет в наличии, а для того чтобы они смогли перебросить что-то из Финляндии или снять с других участков фронта, у них просто не будет времени. Надо учитывать этот важный фактор – время. Пока они будут копаться с перегруппировкой – к этому времени наши победоносные войска будут уже на подступах к Петрограду.
– И еще, господа, – генерал Гутьер вздернул вверх указку, словно тевтонский рыцарь копье. – Кайзер, как бы ему ни хотелось поладить миром с большевиками, вынужден будет, чтобы не выглядеть предателем перед германским народом, поддержать наше наступление резервами и сделать вид, что все произошедшее – это его гениальный замысел.
– Истинно так, – подвел итог обсуждения фельдмаршал Гинденбург. – Действуйте, Оскар, а мы побудем здесь у вас с генералом Людендорфом, окажем вам практическую помощь добрыми советами и не дадим в обиду, если на вас попытаются давить из Ставки кайзера. А пока мы бы хотели немного отдохнуть с дороги…
28 (15) октября 1917 года, 11:00 Петроград, Николаевский вокзал
Генерал-лейтенант барон Густав Карлович Маннергейм
Поезд из Одессы в Петербург – я называл так его по старой памяти, не признавая этого дурацкого переименования в Петроград – шел почти пять суток. Бардак, начавшийся в Российской империи после отречения от престола государя, продолжался. И ему не было видно конца.
Окончательно я понял, что этот бардак уже невозможно победить, когда несколько нижних чинов осмелились арестовать офицера моей 12-й кавалерийской дивизии за то, что им не понравились его «контрреволюционные речи» в офицерском клубе. Офицера от расправы мне спасти удалось, но я понял, что с этой армией – если можно назвать подобным словом толпу вооруженного сброда, мне не по пути. Командир, который не может защитить своих офицеров от насилия, не может оставаться в нынешней российской армии.
Сдав свою дивизию генерал-майору барону Николаю Дистерло, я отправился лечить свой «маньчжурский ревматизм» в Одессу. Именно в Одессе меня и застигло известие о том, что большевики отстранили от власти этого болтуна Керенского и сформировали свое правительство, главой которого стал некто Сталин. Я тут же навел у здешних социалистов о нем справки. С ума сойти – во главе великой империи встал бывший арестант и грабитель, недоучка-семинарист! Бедная Россия!
Все еще пребывая в Одессе, я получил два очень важных для меня послания. Письма пришли ко мне почти одновременно. В первом из них, пришедшем окольными путями из Рима,
